Данные документы содержатся в ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.8. Лл.1-46. Письмо первое от Белокурова из Марокко в Прагу, 23 апреля 1923 года, А.А. Воеводину:
«Здравствуйте, дорогой коллега! Я послал Вам из Марокко несколько писем, но ответа от Вас пока никакого еще не получил. Не знаю, попали ли они вообще в Ваши руки. Во всяком случае, перед тем, как отправиться в так называемую «колонну», я напишу Вам еще. В начале мая начинаются наши операции в Марокко, в смысле завоевания и покорения диких арабских племен, разбросанных по долинам и плоскогорьям Среднего Атласа. В этих операциях принимает участие группа численностью около ста двадцати тысяч человек, в состав которой входит и наш полк. По всем признакам, операции будут нелегки, ибо местность, в которой они должны развиваться, чертовски для нас неблагополучная — горы, ущелья и горы… Безусловно, будет очень обидно, если придется сложить здесь кости за чужие интересы, за процветание страны, которая никогда не может быть Родиной. Впрочем, «Бог не выдаст, — свинья не съест», — говорит русская пословица. На днях я получил номер газеты «Дни» по моему настоящему адресу прямо из Берлина. Если это Ваши работы — большое спасибо! Вопрос, который меня больше всего интересует, — это ходатайство Организации российских эмигрантских студенческих организаций об освобождении студентов из Легиона. Каковы результаты? Или мы их вообще не дождемся?! Во всяком случае, держите тесную и постоянную связь с нашим капитаном Тихонравовым Первого Иностранного полка Французского легиона, стоящего в Сиди-Бель-Аббесе в Алжире. Он всегда в курсе дела, и если что со мной случится — ранят или убьют, — он будет знать в первую очередь. Лично я живу хорошо. Командую пулеметным взводом 7-й роты Второго Иностранного полка. Начальство ко мне относится очень хорошо. Мне говорят определенно, что, если во время этих операций я «отличусь», то меня передвинут в чин лейтенанта. Но, по правде Вам сказать, меня военная карьера не соблазняет. Хочется скорее вырваться из Африки, закончить образование и начать жить более спокойно. Надоели бесконечные походы, ранения, лишения… Слишком много их уже было! Простым же солдатам живется чертовски скверно. Утром — строевые занятия. После обеда — работа по постройке всякого рода дорог, с лопатой, ломом и киркой. Вечером — идти в караулы. Чуть что проштрафился — получаешь хорошую взбучку по уху или по физиономии, несмотря на то что во Французской Республике существуют «свобода, равенство и братство», здесь, в колониальных войсках, мордобитие — «на полном ходу». Впрочем, иначе нельзя. Когда в роте — 10 русских, 15 немцев, 10 французов, 5 итальянцев, 8 болгар, 12 арабов, пяток негров и так далее — дисциплину без кулака не поддержишь, а она — нужна. В особенности приходится трудно нам, унтер-офицерам. Все держится на нас. Мы — полные хозяева в роте, и вышестоящее начальство спрашивает с нас, и если твой взвод не находится на должной высоте, то в первую очередь сажают под арест тебя — за неспособности «внушать своим людям». Вот и приходится «внушать», пуская иногда в работу кулаки. Из двух зол приходится выбирать меньшее: лучше самому других бить, чем тебя будут бить другие. И вот так идет жизнь. Бегут дни, недели, месяцы… А впереди, может быть, ждет смерть, позорная смерть солдата, продавшего свою жизнь за деньги, за вино, за кусок хлеба, за право жить. Пьянство развито здесь сильно. Я тоже пьянствую вовсю. Трезвому этой каторги не выдержать! Посылаю Вам несколько фотографий и остаюсь в ожидании Вашего ответа, преданный Вам, Белокуров».
Письмо второе от Белокурова из Марокко в Прагу, 29 апреля 1923 года, А.А. Воеводину:
«Дорогой Александр Александрович! Ваше милое письмо от 20 марта получил только сегодня. На днях я Вам послал письмо с приложением нескольких фотографий. Завтра, к сожалению, мы уже выступаем в «колонну» для операций по отвоеванию новых территорий, так что писать много Вам не придется. Во всяком случае, даю Вам адрес моего друга, студента Архипова, который находится в очень благоприятных условиях и который будет давать Вам самые подробные сведения о Легионе. Он занимает пост сержанта, заведует военным госпиталем Джеревилль в районе Орана, и, само собой разумеется, времени у него свободного — масса, в то время как нам, «строевикам», приходится разрываться направо и налево, в особенности во время операций. Вы смущаетесь моей благодарностью? А я еще раз благодарю, благодарю за Вашу отзывчивость, за Вашу энергию, за Ваше желание помочь нам, легионерам, выбраться из осточертелой Африки. Про результаты не будем говорить! Я вполне полагаю, что это дело, которое мы затеяли, «неравное»… Бороться с толстокожим президентом республики не так легко. Ведь для них только собственные интересы играют роль, а наши… На самом заднем плане! Я это знаю и учитываю великолепно. Я вполне разделяю пессимистический взгляд нашего капитана Тихонравова, ибо он знает французов очень и очень основательно! Но тем не менее они все-таки могут сделать «красивый жест», как Вы говорите, если увидят, что на этом деле можно заработать. Французы — это те же жиды-спекулянты. Выгодно — они готовы рассыпаться мелким бисером, невыгодно — нос задерут кверху, и как индюки. За три года я их, каналий, узнал хорошо! Но, в общем, они — как бамбуковое дерево, и меня удивляет то обстоятельство, как они могли победить немцев? Во всяком случае, мы, иностранцы, русские, по службе французов давно заткнули за пояс, и они у нас учатся и спрашивают совета. Да Вы мне скажите по совести — есть ли на свете хоть одна нация способнее русской? Я написал бы Вам очень и очень много, но поймите, что работы по горло. Будучи командиром взвода, я имею на своей шее тридцать человек, а я — один, и приходится разрываться во все стороны… Меня зовут Василий Сергеевич, и по поводу фотографий, которые я Вам с этого дня посылаю или буду посылать, то Вы ими можете распоряжаться по своему усмотрению. Я никого не боюсь и никого не стесняюсь. Большевиков я три года бил и еще бить буду, и их контрразведок не боюсь. Они могут совращать с пути слабых, но с такими, как я, они поломают свои зубы. Вы рады, что я не падаю духом. Я духом никогда не падал, и, как бы мне ни было плохо, я рук не опущу. Правда, временами чертовски бывает обидно, что делается не так, как хочется, а как Бог велит, но я уверен, что в конечном итоге я своего добьюсь… Возможно, что в недалеком будущем я сделаюсь французским офицером. А как Вы думаете, этот чин мне дадут даром, за старые заслуги перед «Белой Россией»? Нет, голубчик, этот чин обойдется мне ценой крови и целых ручьев пота, но про это не будем говорить. Русская натура — крепка, и если нужно — она выдержит больше всех других, но своего все-таки добьется! Пока заканчиваю Вам это письмо с пожеланием успеха во всех Ваших делах. Архипову я скажу — описать легионерскую жизнь. Во время операций, когда будет время, все же буду посылать Вам короткие письма. Жду обещанных журналов с Вашим рассказом из жизни легионеров. Если разрешите, буду присылать Вам кое-какой материал для журнала. Крепко и дружески жму Вашу руку».
Письмо третье от Белокурова из Марокко в Прагу, 31 мая 1923 года, А.А. Воеводину:
«Здравствуйте, дорогой коллега! На днях получил от Вас журналы «Студенческие годы» и «Бюллетени». Читал Ваш рассказ «Тягота». Рассказ — очень удачный. Техника — бесподобна, много художественных мест, но он далеко не дает характеристики Легиона и видно сначала до конца, что автор знаком с Легионом по рассказам других, но, в общем, для широкой публики, незнакомой с Легионом, великолепен. Вы попросите сержанта Архипова, чтобы он прислал Вам кое-что для журнала. Время у него есть, да и способности найдутся. Я же вот уже целый месяц — в «колонне». Почти каждую ночь арабы нападают на лагерь, и каждую ночь мои пулеметы обливают их свинцовым дождем. Днем прокладываем дороги, делаем тоннели. Находимся сейчас на самых вершинах Среднего Атласа, покрытых дремучим лесом, на пять тысяч четыреста футов над уровнем моря. Завоевали уже более шестидесяти километров. Жизнь безумно тяжела и опасна — в нашем батальоне за двадцать пять дней насчитывается около восьмидесяти убитых и около двухсот раненых. Зато местность — чертовски красива. Воздух — бесподобен, кругом — водопады… В лесу трещат соловьи. Мир так прекрасен!.. Так хочется жить, любить… Вспоминаются невольно былые дни… Встречи с той, ради которой когда-то так сильно билось сердце… Надежды и упование на будущее… Оно, тогда казалось, будет таким хорошим, сказочным… Вроде для этого были все данные: молодость, силы, желание работать, учиться, не покладая рук. Теперь — не то… Жизнь показала свою изнанку, развеяла в прах все мечты, все надежды… И все-таки я уверен, что снова придут былые дни. Пусть в моих висках раньше времени блестит седина, пусть мне неимоверно тоскливо, пусть мне чертовски тяжело, — но пока я жив, я не сдамся, и, что бы жизнь не изобретала против меня, не ей меня одолеть! Вот сейчас Вам пишу, а сегодня вечером, может быть, «шальная» залетит в мою палатку и похоронит все мои надежды на продолжение образования, надежды на другую жизнь, надежды на «волю», когда делаешь, что хочешь, и живешь, где хочешь и как хочешь, а пока — исполняешь приказания своих начальников и раздаешь таковые же, в свою очередь, своим подчиненным…Сержант, Вы займете со своим взводом высоту Н. Сделать окопы и выставить пулеметы…
Есть, мой капитан!.. И так же спокойно идешь с людьми умирать, как когда-то за Родину… Дисциплина — прежде всего! Есть народная русская пословица: «Назвался груздем — так полезай в кузов»…..Нас бросают в самые опасные места. Легионер для марокканцев — все равно, что «исчадие ада». Ну, пока, а то идет капитан и будет ругаться, что я плохо наблюдаю за работой. Всегда уважающий Вас, Белокуров. Четвертое письмо Белокурова из Марокко, пост Ассака, в Прагу А.А. Воеводину, 6 мая 1923 года: «Дорогой коллега! Спешу Вам сообщить, что вот уже скоро 2 месяца, как я нахожусь в Марокко. Около 800 километров сделал пешком в какие-нибудь 22–23 дня. Сейчас стою пока на посту Ассака, среди громадных гор Большого Атласа. Кругом еще непокоренные племена диких арабов, которые очень серьезной опасности не представляют. Вооружены они плохо, почти совсем голые. Работают только ножом, нападая по ночам на часовых. Как сержанту, приходится очень много работать, ибо здесь мы, унтер-офицеры, — самое главное начальство, так как французские офицеры — слишком большие господа и в мелочи солдатской жизни не входят. В общем, пока здоров и доволен. Надеюсь на будущее, зарабатываю здесь около пятисот франков в месяц. Спасибо Вам, дорогой коллега, за всю колоссальную работу по поводу нас, грешных легионеров. Что касается газеты, то теперь в моей роте около сорока русских, так что много газет не присылайте — какую-нибудь одну, вроде «Нового времени», и Ваш студенческий журнал. Остальные газеты высылайте в Сиди-Бель-Аббес, в русскую бибилиотеку, которая, в свою очередь, рассылает их во все роты Легиона. Я, со своей стороны, буду описывать Вам нашу легионерскую жизнь в Марокко. Буду присылать иногда фотографические снимки, рисующие нашу жизнь. Буду очень рад, если Вы хотя бы изредка будете писать». Пятое письмо Белокурова из Марокко в Прагу А.А. Воеводину, 12 мая 1923 г.: «Дорогой коллега! Вы, наверное, уже получили мое письмо, из которого узнали, что я теперь нахожусь в Марокко. Сделал около семисот километров пешком, под палящими лучами африканского солнца. Было трудновато, да и теперь нелегко. Правда, положение сержанта — привилегированное. В данное время я командую пулеметным взводом 7-й роты Второго Иностранного полка; работы, конечно, много, в моем подчин