ении — сорок человек, но особенно жаловаться не приходится. Получаю жалованье — пятьсот семьдесят франков, имею для услуг вестового, и все бы хорошо, если бы не общество, в котором приходится жить. Ведь, пролезши в сержанты, не так легко. Мало того, чтобы знать безукоризненно французский язык, мало того, знать службу и уставы, нужно еще прослужить в Легионе двенадцать-пятнадцать лет, чтобы получить этот чин сержанта. Я пришел в сержанты через десять месяцев, и нужно ли говорить, что кругом были зависть и ненависть. В общем, я попал в общество сержантов, из которых каждый имеет четырнадцать-восемнадцать лет службы в Легионе. Пьяницы — отъявленные. Когда напьются, засучивают рукава и лезут «на бокс». И вот — с волками жить — по волчьи выть. Приходится с ними жить и выходить «на бокс». Слава Богу, что у меня — фигура богатырская, рост — сто восемьдесят сантиметров, а кулак — увесистый. Кто выходит против меня драться — на другой день идет в госпиталь. Но Вы понимаете, коллега, что такая жизнь мне совсем не нравится. В сентябре 1914 года я оставил Рижский политехнический институт. Я направился добровольцем на фронт, сделался офицером. С декабря 1917 года — начал драться против большевиков и вот теперь, в Легионе, сержантом. Годы идут… Жизнь тоже уходит… Эх, да что тут говорить; из Легиона необходимо вырваться и вырваться немедленно, иначе — верная погибель. Если сержанту трудно — то про солдата и говорить нечего. Та же каторга. В особенности приходится плохо молодым и смазливым мальчикам. Здесь — ужасно развит «педеразм». Этим занимаются даже офицеры, и вот если мальчик-легионер — смазливый и молодой, то за ним начинается форменная охота, как за «девочкой», и в конце концов жертва сдается. Нужно благодарить Бога, что между русскими этого почина практически не наблюдается, нравственные устои русских еще слишком крепки, зато молодые мальчики за пачку папирос или бутылку проделывают самые постыдные номера. Многих всяких язв у нас в Легионе, но эта язва — самая отвратительная и самая гнусная. Вот почему, прочитав в «Руле» заметку о Вашем ходатайстве перед президентом Французской Республики по поводу студентов-легионеров, я в лице Вас, дорогой коллега, приветствую весь состав Организации российских эмигрантских студенческих организаций и слезно умоляю: не опускайте руки, пока Вы не добьетесь своего. Речь идет о спасении нескольких сотен жизней людей, которые учились много лет, которые отдали лучшие годы своей жизни за Родину. Ведь они заслуживают лучшей доли, чем быть в Легионе. Лично про себя я не говорю: я несу свой крест и донесу его до конца. Я видел в жизни все виды и бывал «во всех переплетах». Но для других, молодых, Легион — верная погибель. С моей энергией, с моей силой воли и упрямством я не затеряюсь даже здесь, в Легионе. Есть надежда, что в будущем году я буду иметь офицерские галуны. Но другие — другие изнемогают под тяжестью этой ноши. Спасите их! Насколько мне известно, капитан Тихонравов имеет полный список студентов Легиона. Возьмитесь хорошенько за него. Он играет очень видную роль в Легионе, как капитан французской службы, и много помогает русским. Он бы с удовольствием вытащил из Легиона всех русских студентов, но Вы понимаете, что сам лично он бессилен что-либо сделать, в конце концов — он такой же солдат, как и все мы. Итак, дорогой коллега, умоляю Вас держать меня в курсе событий, присылать немного газет, если можно — книг. Я, со своей стороны, буду часто Вам писать, обрисовывать картину нашей жизни. Ради Бога, не опускайте руки. Выручайте! В долгу не останемся! Привет всем, Белокуров»
Шестое письмо Белокурова из Марокко в Прагу А.А. Воеводину, 9 июля 1923 года:
«Здравствуйте, дорогой коллега! Вы меня простите, но писать — совершенно нет времени. Третий месяц мы — в «колонне». Ежедневные бои, работы по постройке мостов, по прокладке дорог, а ночью — дежурство, или, выражаясь по-французски, — «унтер-офицер на посту», — отнимают каждые сутки восемнадцать-двадцать часов. Спать приходится не больше четырех-пяти часов в сутки, и то одним глазом, не раздеваясь. Появились вши, разные заболевания — на почве сильного переутомления и нечистоплотности. За этот промежуток времени, пока мы ведем операции, много русских убито и ранено.[460] Я пока цел и невредим, но за будущее не ручаюсь, так как на днях один солдат-немец из мести выстрелил в меня, когда я отдыхал в своей палатке, но, к счастью, промахнулся. Солдата я этого загнал в батальонный карцер, и его расстреляют или, в лучшем случае, пошлют на всю жизнь в военную тюрьму, но все-таки такие сюрпризы — неприятны. Трудно быть начальником, да еще в боевой обстановке, имея в своем распоряжении людей — чистокровных каторжан, татуированных с головы до ног, но в то же время — трусов, которых во время боя приходится подгонять прикладом. Вот одному такому «красавцу» я во время боя «разукрасил» физиономию, и он хотел мне отомстить, но неудачно. За бой 24 июня 1923 года я представлен к «Военному Кресту».[461] Вообще к боевой обстановке мне не привыкать — 8 лет воевал; но все же за эти 3 месяца устал и физически, и нравственно. Просьба газету «Дни» мне больше не высылать, так как таковая конфисковывается и до меня все равно не доходит. Присылайте лучше французские газеты и Ваш журнал «Студенческие годы». Голубчик, ради Бога, хлопочите за тех, которые еще живы, и скорее вытаскивайте их из Легиона, а то будет поздно. За себя я молчу. Если меня пуля не возьмет, я все выдержу и перенесу. Я знаю себя, знаю свой характер, свою волю. Но есть другие, которые не выдерживают всех «прелестей» Легиона — начинают травиться, сходят с ума, а главное — пьянствовать беспробудно и на этой почве делать массу глупостей. Опускаются до того, что занимаются «педеразмом». Эх, вообще тяжело писать, но это — так! Если есть время — пишите. Уважающий Вас, Белокуров».
Письмо седьмое Белокурова из Марокко в Прагу А.А. Воеводину, 14 августа 1923 г.:
«Здравствуйте, дорогой коллега! Сегодня мне в руки попала «Информация»… от 22 июля с Вашей статьей «Из Мертвого Дома». Прочел ее несколько раз с удовольствием, и должен Вам откровенно сознаться, что все очень метко схвачено. Сценки нарисованы очень правдоподобно, как будто бы автор сам прослужил несколько лет в Легионе. Как будто некоторый материал заимствован немного из моих писем к Вам? Это мне доставляет удовольствие, я очень рад хоть чем-нибудь оказаться Вам полезным. У нас одиннадцатого опять был сильный бой. Наш батальон потерял больше половины своего состава. Ранено много офицеров и сержантов. Много убито русских. Я много видел всяких ужасов, но бой 11-го числа сего месяца превосходит все виденное до сих пор. Арабы лезли стаями, как саранча, часто имея лишь одно «достойное» ружье на десятерых. Бой начался в 3 часа утра 11-го числа сего месяца и длился до утра 13 августа. Местность — отвесные скалы и ущелья Среднего Атласа, сплошь покрытые густым кустарником, метров под пять высотой, почти лесом. За два шага вперед — ничего не видно. Раз сорок бросались арабы «в ножи», выскакивая стремительно из-за кустов, и всякий раз большая половина оставалась на месте, скошенная ружейным и пулеметным огнем или нашедшая свою судьбу на острие легионерского штыка. Я своими руками приколол около 60 человек. Но картина — все-таки жуткая. Почти совсем голые, с ножами в зубах, с диким воем, они бросались на нас… Между ними были их женщины и даже дети. Конечно, с их стороны не было никакой тактики, никакой стратегии, несмотря на колоссальное преимущество — в смысле знания местности. Они лезли и падали в неравной борьбе. Зато наши потери — тоже колоссальные. В этот бой выбыло из строя около 200 русских, из них — около 40 студентов. Как я остался цел и невредим — не могу даже себе представить. За этот бой я второй раз представлен к «Военному Кресту». Но на что мне это? Я есаул Русской армии, имеющий все офицерские награды до ордена Святого Владимира с мечами включительно. Разве меня все это устраивает? Другого бы я хотел, но, видно, не суждено отсюда вырваться!.. Многие уже теперь никогда не увидят Родины, своих близких, друзей… До дна выпили свою чашу! Моя очередь еще пока не наступила, но возможно, что скоро и наступит, ибо операции еще далеко не закончены. Несмотря на мой железный организм, на мои стальные нервы, на мой оптимизм в будущее — все же я чувствую, что временами начинаю «сдавать», и если поддержка вовремя не подоспеет — не видать мне больше ни России, ни друзей… И над своей мечтой — закончить образование — придется поставить крест. Обстоятельства иногда сильнее нас… Если есть возможность — пришлите чего-нибудь из русских книг и журналов. Пишите. От Вас давно ничего нет. Жму крепко Вашу руку. Белокуров».
Восьмое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах, в Прагу А.А. Воеводину, 20 сентября 1923 года
: «Здравствуйте, дорогой коллега! Ваше письмо от 30 августа я только что получил. Несказанно был рад узнать про все Ваши шаги, про все Ваши попытки зондировать почву во всех направлениях, разыскивая слабые места для атаки неприступной, заколдованной крепости, именуемой Легионом. Ну что же, теперь Вы сами должны согласиться с тем, что место это «заколдованное». Раньше, чем перейти к деталям Вашего письма, расскажу Вам немного о моей жизни с мая по сегодняшний день. В мае начались операции. Вначале они были довольно легкими в боевом отношении; правда, походная жизнь — нелегка вообще, в особенности здесь, в горах Среднего Атласа, но все же — мириться было можно. С 24 июня бои принимают ожесточенный характер. Мы продвинулись до территории самого воинственного племени в Марокко — мармушей, которое разбросано в самом сердце Среднего Атласа, по течении горной реки Серина. И здесь-то началась «работа». Мармуши часто бросались «в ножи», наши принимали оборону, приканчивая их штыками. Совсем голые, с черными волосами, кругом обритыми, и лишь как у наших запорожцев — черная косичка на маковке, — мармуши производили зловещее впечатление. В особенности ожесточенны были их ночные нападения. Про потери не говорят, но с нашей стороны — очень крупные. Много убито и русских. Одних русских сержантов выбыло из строя около тридцати человек, а нас, сержантов, на весь Легион — сто шестнадцать. Описывать детали боев, переживания, впечатления — не буду. Как-нибудь в другой раз. Теперь наш батальон занимает посты первой линии в непосредственной близости от противника. На нашу роту достались четыре поста. И вот мне выпало «счастье» быть на одном из них, а именно — на «Касбахе-дель-Уйед-Сиди-Абль-де-Кадес Диаболи» — быть начальником гарнизона, то есть, говоря по-французски, — «в качестве командующего армией». В моем распоряжении — один сержант, три капрала, двадцать солдат, четыре мула, три пулемета, один бомбомет; склад снарядов, патронов, гранат, ракет и так далее, а также запас провианта на мой гарнизон на три месяца. Вот я здесь три недели и уже за эти три недели выдержал четыре ночные атаки. А ночи, в первую половину сентября, стояли такие темные, что хоть глаз выколи. От других постов — далеко. Самый близкий пост — пять километров. Есть телефон, но провод перерезают каждую ночь. Вот видите, в какой обстановке протекает моя жизнь. Напряжение нервов, энергии, воли — постоянное и неослабное. Приходится держать людей в руках, не допустить их поддаться всесокрушающей госпоже «Панике», в особенност