[498] Тихая жизнь, более хорошее положение и жалованье, чем в других колониях, даже для солдат. Туда попадают обыкновенно легионеры, пробывшие 5 лет в Марокко и 2 года в Сирии. Срок службы в Тонкине — 2 года. А вот тебе портрет легионера.[499] Легионер — никем не уважаемый человек в гарнизоне при мирной обстановке, но носимый на руках там, где ведутся бои или есть большая вероятность их начала — в Марокко, Сирии, Тонкине. Пьяница, скандалист, ничего не боящийся, не признающий ни Бога, ни черта, тяготящийся жизнью и не боящийся смерти. Поступает в Легион потому, что иначе жить не может,[500] преследуемый полицией, или ищущий «сильных ощущений», или — по глупости и так далее. Страшный сброд народов, характеров, нравов, обычаев. И странно: все как-то более-менее уживаются…» Данный источник является письмом сержанта-легионера Кроленко Воеводину от 19 октября 1923 г. Этот документ, как было указано выше в письмах сержанта Белокурова, был переправлен им Воеводину по просьбе самого Кроленко. Из всех документов письма Кроленко являются исключениями, поскольку он защищает легионные порядки, и Белокуров сам пожелал показать на то, что кое у кого среди сержантов Легиона возникла «легионная болезнь» и что они, добившись здесь относительно высокого положения, уже не стремились выйти оттуда. Возможно еще, что письмо Кроленко было «заказным» со стороны легионного начальства. С другой стороны, очевидно, что далеко не все, о чем говорит Кроленко, является преувеличением. Хранится этот документ в ГА РФ. Ф.5837. Оп.1. Д.149. Лл.9-11. «Сегодня получил высланный Вами номер журнала «Студенческие годы» и спешу выразить мою глубокую признательность. Я с готовностью подпишусь на Ваш журнал, но предварительно был бы Вам благодарен, если бы Вы сообщили мне стоимость подписки во франках. Несмотря на сравнительно небольшое количество свободного времени, которое бывает в моем распоряжении днем, я все же успел просмотреть журнал и невольно остановился на очерке в «Студенческой жизни», относящемся к Иностранному легиону. Находясь здесь уже 3 года, побывав за это время в самых различных местах его расположения в Африке, то есть в Алжире, Сахаре и теперь — в Марокко, я могу спокойно утверждать, что теперь Легион знаю детально. И вот эта-то уверенность позволяет мне высказать мою критику этого очерка. Пусть я буду даже краток, но, право, хочу сказать, из среды легионеров не раз уже показывались корреспонденты об их тяжкой доле. К счастью, число их было невелико. Но что некоторые слова, много наговаривающие об этой доле, об этом регулярно необходимо информировать находящихся за границей русских об их положении, особенно различных организаций и комиссий беженцев, о состоянии и условиях жизни в центрах их сосредоточения, которых нужно информировать и информировать. Есть такая черта и русского беженца, и черта, надо сказать, странная. «Помогите мне, помогите, какой я несчастный!» — говорит он в своей массе. Но, к своему несчастью, он очень часто допускал и допускает такие грубые ошибки в своих жалобах, показывает такую ограниченность и неосведомленность, что даже и действительно жалость берет. Возьмем, для примера, Вашего корреспондента, ибо он наговорил столько, что, выражаясь русскими словами, «уши вянут». Сам он, очевидно, пребывает благополучно в нормальных условиях.[501] Ибо было бы странным, с его стороны, не прислать Вам для публикации снимок его местонахождения. Как он говорит, что находится тут уже давно, мог достать немало описаний окрестностей города, но каких описаний! Чтобы попасть на дальний юг Северной Африки, нужно сделать немалое количество километров, а в описании не прослеживается название многих населенных пунктов. Таким образом, создается впечатление, что там данный корреспондент не был… Но все это пустяки, мне хотелось лишь показать только более наглядно степень поверхностности полученных Вами данных. Нет слов, в некоторых пунктах есть известная доля правды, но вообще… Разобрать в одном письме все выставленные положения едва ли возможно, хотя бы и в таком объемистом, каким обещает быть мое. Быть может, впоследствии я попытаюсь сделать это полнее. Если, конечно, Вы желаете этого, то я сейчас же возьму лист и все изложу. Надо сказать, что в этом очерке больше всего в глаза бросаются цифры, а ведь это больше всего производит впечатление. Вы пишете, на основании Вашего корреспондента, то есть частных сведений, что русских в Легионе до 15 тысяч человек. Я беру на себя смелость утверждать, на основании официальных французских источников, что наше число не превышает здесь 4500–5000. Обстановка мешает мне много распространяться по поводу описаний Легиона вообще и службы в нем, в частности. Я ведь в настоящее время нахожусь в самом центре операций против марокканцев и особыми удобствами не пользуюсь. Скоро мы вернемся в нашу базу, и оттуда я смогу поговорить подробнее о тех боях, которые были у Вас описаны. Действительно, такое нужно нарочно придумывать или быть слепым, чтобы не видеть действительности. Об этом подробно после, а сейчас спешу осветить один вопрос, который этого требует настоятельно, а именно, потери Легиона убитыми и раненными. Сколько родных в среде русских беженцев, знающих о нахождении своих членов семьи в Легионе, да и просто их знакомых, с ужасом читают слова: «В одном только бою, длившемся 2 суток, убито и ранено около 200 русских…» Сколько же тогда должно было погибнуть из среды состоящих в Легионе войск? Ведь если в войсковой группе находятся 7–8 батальонов пехоты, Легион из них дает лишь 2–3 батальона, а в последних количество русских редко достигает десятой части от общего числа легионеров.[502] Я нахожусь в походе с самого начала, то есть с апреля месяца. Ни на минуту я не покидал службы, принимая участие во всех операциях. У нас не было ни одного боя, давшего такое количество потерь, хотя не раз бывало весьма круто. Кроме нас, операции проводят еще 3 войсковые группы, и 2 из них имели действительно упорный бой, давший много потерь. Очевидно, речь шла о нем — это бой 24 июля при взятии Эль-Мерс. Но я, хоть и достаточно находился в курсе положения, все-таки что-то не слыхал о таких колоссальных потерях, ибо, исходя из числа «200» и данной выше пропорции, из числа легионеров должно было бы выбыть не меньше 1500. А в Марокко, если потери доходят до 200–300 человек, бой считается необычайно упорным, что бывает редко. «Является ли эта война отголоском триумфа Кемаля-паши или «священной войной»?» Такое заявление может заставить лишь улыбнуться. Эти дикари-арабы, которые следят за европейскими событиями! Что может быть более странным? Да вряд ли среди них и слыхали о существовании турецкого вождя. В Марокко ведь не война, как это принято понимать, а походы для уничтожения разбойничьих гнезд, для которых еще нет цивилизации, и необходимо покорение племен, их представляющих. И дерутся арабы лишь потому, что мы являемся в место их жительства, дерутся по привычке воевать. Если их сопротивление объяснять более возвышенными побуждениями или посторонними влияниями, то такое объяснение может дать довольно интересную картину. Как тогда объяснить полнейшую безучастность соседнего к подвергнутому нами разгрому племени, которое сидит спокойно до того времени, пока не дойдет до него очередь? Или чем объяснить выступление на нашей стороне покорившегося только что племени, которое нередко дерется ожесточенно со своими же, арабами? Стремление к войне, возможность пограбить — и только. Но все это, в сущности, не так уж и важно. Я хотел лишь показать вред такого одностороннего освещения событий и обстановки. Позже постараюсь осветить вопрос полнее. С удовольствием смогу доставать Вам более богатый материал для Вашего журнала, ибо, кроме простых сведений, располагаю и немалым количеством фотографических снимков, произведенных мной во время походов. Если угодно, прошу сообщить технические условия, ибо рисковать при нашей почте негативами мне не хотелось бы. Примите уверение в моем совершенном почтении».Письмо сержанта Кроленко от 28 ноября 1923 г. Воеводину из Марокко в Прагу служит как бы продолжением вышеизложенного письма и представляет интерес в том плане, что в нем служба рассматривается с иной, нежели большинства русских легионеров, позиции. Хранится этот источник в ГА РФ. Ф.5837. Оп.1. Д.149. Лл.12–15. «Имея в настоящее время полную возможность спокойно обдумать свои мысли и также спокойно изложить их, я хочу продолжить уже начатое однажды письмо и попытаюсь, по возможности яснее, обрисовать положение русских в Иностранном легионе. Говорю — не только русских вообще, но и студентов в частности. Особой разницы в их положении нет. В этом отношении слова Вашего корреспондента являются истинными, единственными, пожалуй, из всего присланного им для публикации в очерке «Студенческой жизни» № 5 за 1923 г. Мое первое письмо к Вам было написано под свежим влиянием прочитанного очерка. Возможно, что при этом свое огорчение от него я излил в письме, но это дела не меняет. Разница лишь в тоне. Кроме того, в предыдущем письме я исходил из положения об одном только корреспонденте, тогда как ясно, статья представляет собой обзор нескольких полученных Вами писем. Возможно, что это даже многочисленные корреспонденты, но тем хуже, это лишний раз показывает, как многие из моих коллег или сослуживцев подходят к вопросу, и как они легкомысленно и односторонне на него смотрят. «Мне плохо, всем плохо, я не успел в чем-либо, и все потерял, кругом такие же неудачники» и т. д. Соглашаюсь, что такой взгляд на вещи не может дать достаточно ясного представления о нашей жизни. Чтобы хоть немного исправить уже сделанное ими, я беру на себя задачу разобрать, по мере возможности, те положения, которые были выставлены в упомянутом очерке. Чтобы говорить о деталях, нужно сперва охватить вопрос во всем его объеме, взглянуть на него вообще. Что такое Легион? Один из Ваших корреспондентов обрисовывает его в виде единственного в мире учреждения. А как же Испанский, Голландский, Английский легионы, под другими названиями, но с тем же признаком? Многими говорится, что туда идут те, кто согрешил против закона и боится ответственности… Но если в число «редчайших исключений» включить Гогенцоллерна, племянника Вильгельма II, мэра одного из французских городов, многочисленных высокопоставленных лиц и прочих, искавших здесь успокоения, уходивших от света? Если это редчайшие исключения, то куда же включить всех тех неудачников, разочарованных собой и жизнью, авантюр