[542] Елисеев знал, что японцы, испытывая особую ненависть к легионерам, в плен их не брали и приканчивали холодным оружием на месте. Поэтому он, в надежде спастись, уполз подальше в джунгли. Но через полчаса вражеский пулемет заговорил у него за спиной. Японцы прочесывали джунгли и уничтожали отставших легионеров без всякой пощады. Стемнело. Пережив кошмарную бессонную ночь в джунглях, раненый, окруженный безжалостным и кровожадным противником, утром на следующий день Федор Иванович наткнулся на взвод радиосвязи японцев под командой лейтенанта Сано. Высокообразованный Сано запретил солдатам убивать Елисеева. Но, несмотря на это, Федор Иванович написал: «Вообще — я чувствую презрение и ненависть, с которыми относятся к нам японцы в массе. Мы для них — люди не только что другой расы, но и расы «низшей», которая незаконно претендует на положение высшее и которую следует всю уничтожить… а пока, до поры и до времени — ее надо как можно сильнее ущемить и поставить на должное место».[543] Как оказалось, японцы уничтожили не всех попавшихся к ним легионеров. В концлагере вместе с ним оказалось немало таких же несчастных, каким являлся и он сам. Однако, узнав, что среди пленных легионеров есть русский офицер в чине полковника, прославившийся в гражданской войне на стороне белых, японские офицеры проявили в его адрес повышенное внимание и почтение. Это вызвало среди простых легионеров большое недовольство. Однажды легионеры-немцы, которым поручалось нести вещи Елисеева, воспротивились против этого, мотивировав такой поступок тем, что они находятся в плену, а стало быть, свободны от командования над собой с его стороны. Само собой, что, когда была власть французов, бунтовщики были бы немедленно наказаны, и вообще неподчинение начальству в Легионе было большой редкостью из-за суровости грозящего наказания. Как свидетельствует сам Елисеев, «В Иностранном легионе дисциплина была особенно строгой и запрещала какое бы то ни было пререкание с офицерами Легиона».[544] Как писал Елисеев, ему неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что офицеры иностранных армий, когда узнавали, что перед ними — бывший командир одного из лучших белогвардейских полков, относились после этого к своему собеседнику с большим уважением. Например, как пишет Елисеев, «Случайно познакомился с двумя полковника Китайской армии Чан-Кай-Ши. Один — Генерального штаба, другой — начальник всей артиллерии армии. Узнав, что я «русский и белой армии» — отнеслись исключительно сочувственно, как к ближайшему соседу по государству и идее». Пережив шестимесячный плен в Ханое и освободившись в сентябре 1945 г. после капитуляции Японии, Елисеев по морю возвратился осенью 1946 г. во Францию. В конце ноября того же года, после 13 лет пребывания в Азии, он прибыл в Париж. Однако демобилизовали его лишь через полгода после прибытия во Францию. В здании «Эколь Милитер» 8 апреля 1947 г. ему выдали демобилизационный лист. После 6 лет тяжелой службы Елисеев наконец снял легионерский мундир и кепи с красным верхом и золотыми крестообразными нашивками на нем.[545] За время военной службы начиная с Первой мировой войны, не считая гражданской войны, он получил 6 орденов императорской армии, среди которых надо отметить: 1914 г. — орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость»; 1915 г. — орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и орден Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом; 1916 г. — ордена Святого Станислава 2-й степени с мечами, Святой Анны 2-й степени с мечами, Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Интересно отметить у него еще одну награду — «В память 1-й Великой войны 1914–1918 гг. офицера Союзной Армии».[546] Кроме того, за период службы 1941–1947 гг. в Иностранном Легионе Елисеев был награжден Военным Крестом 2-й степени с золотой звездой на ленте, крестом «Служба в колониях», крестом с лентой и пластинкой, имеющей надпись на французском языке «Индокитай». Надо отметить здесь также медаль с лентой и пластинкой с надписью «1939–1945», медаль «За участие в походах», медаль «Экстрем Ориенталь» за службу на Дальнем Востоке, медаль «бывших в плену у противника» с эмблемой на ленте в виде проволочного заграждения, медаль «За ранения» — с двумя красными звездочками по числу ранений как показатель пролитой в боях крови. После демобилизации Елисеев встретил своего полкового адъютанта 2-го Хоперского полка А. Галкина. Тот имел уже другое имя — Н. Корсов, поскольку служил, как и Елисеев, во Французском иностранном легионе. Он пригласил своего командира участвовать в труппе джигитов в Голландии, Бельгии и Швейцарии. Как всегда, выступления Елисеева были более чем успешными. После этого, в 1949 г., семья Елисеевых переезжает в США, где он еще несколько лет выступает в артистической группе. После этого он занимается литературной деятельностью, издавая на ротаторе брошюры довольно большого объема. Всего за его жизнь он издал более 90 брошюр, каждая из которых скорее похожа на небольшую книгу. Большая их часть — воспоминания об участии его самого и его однополчан в Первой мировой и гражданской войнах. В этот же период выходит его самая, на наш взгляд, интересная из всех работа «В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г.» или «В Иностранном легионе французской армии». Кроме того, им же были опубликованы десятки статей в белоэмигрантских газетах и журналах. Умер он в 1987 г. в Нью-Йорке, на 95-м году жизни. До конца жизни он сохранял не только бодрость духа, но и физическую силу — до самой смерти мог лихо танцевать лезгинку.[547] Такова была удивительная судьба кубанского казака и видного легионера Федора Ивановича Елисеева. Война в Индокитае, 1946–1954 гг. События Второй мировой войны, в которых приняли участие и жители колониальных азиатских стран, разбудили свободолюбивый дух населявших их наций, поднявшихся на борьбу сначала против японских захватчиков, а потом, когда они почувствовали силу и на какой-то момент свободу, и против своих недавних колониальных хозяев. Не стал исключением и Вьетнам, население которого поднял на борьбу против французов коммунист Хо Ши Мин. Коммунисты воспользовались ослаблением Франции после ее разгрома в 1940 г. и последующих годов борьбы против Германии. Кроме того, на их глазах японцы, фактически такие же азиаты, какими были вьетнамцы, успешно били в 1941–1942 гг. армии европейцев, а в 1945 г. оказались способными намять бока и французам в том же Индокитае. Все это говорило в пользу повторения этого во вьетнамском варианте. Война в Индокитае являлась звеном в череде локальных войн, ставших своеобразным отражением борьбы между основными противниками — СССР и США. К началу войны, после капитуляции Японии, север Вьетнама частично контролировали коммунистические войска Китая, но на юге, южнее 16-й параллели, где японцы сдались англичанам, хозяйничали французы. По соглашениям между странами-победительницами во Второй мировой войне, весь Индокитай должен был быть передан под опеку Франции. Но лидер китайских коммунистов Мао Дзэдун приложил все усилия, чтобы зародившаяся коммунистическая партия Вьетнама окрепла и начала борьбу против старых хозяев Индокитая — французов, рассчитывая «экспортом революции» в соседние страны облегчить себе победу над своим основным противником внутри Китая — Гоминьданом. Однако начавшаяся война не была легкой для вьетнамцев. Франция в условиях начала распада колониальных империй, в отличие от Англии, которая предпочитала почетно уйти из колоний, приняла ошибочную позицию, пытаясь удержать заморские территории во что бы то ни стало, не считаясь ни с какими потерями. Легиону, завоевавшему Индокитай в конце XIX века, и предстояло воспрепятствовать вьетнамцам обрести независимость. Новая война во Франции, не успевшей оправиться от нацистского погрома, была очень непопулярной и получила название «грязной». Индокитай был чем-то очень далеким от Франции и ее проблем — а тут для его удержания потребовались огромные средства и кровь солдат. Поэтому с каждым месяцем ширились демонстрации протеста против этой войны, организованные во многом на деньги коммунистов и при непосредственном участии Французской компартии. К концу войны число их участников доходило до нескольких миллионов. Сами французские части, за небольшими исключениями, не проявляли большой готовности драться, и потому командование с надеждой смотрело на 20-тысячную группировку Легиона. Какова же была жизнь Легиона в это время? Нисколько не легче, а даже во многом и тяжелее, чем раньше. Еще несколько лет назад попасть на службу в Индокитай мечтал любой легионер. Из-за сравнительно высокого, по сравнению с Алжиром, жалованья и хороших условий службы — здесь было тихо, и почти совсем не стреляли, а местные женщины с радостью раздвигали ноги перед любым белым. Служили здесь преимущественно те счастливчики, чей срок службы по контракту приближался к концу, и вообще легионеры с большими сроками службы. Традиционно между представителями разных национальностей происходили стычки, переходящие в драки. Особенно часто они происходили между немцами, с одной стороны, и поляками и чехами, с другой.[548] В число офицеров входили не только французы, но и немцы, например, лейтенант легиона и бывший эсэсовец Вольф,[549] а также голландцы, например, лейтенант Кетом, убитый в одном из боев при нападении на пост.[550] День в Легионе на постах тогда начинался так: «Раздавался гулкий звук гонга — удар по рельсу. Это — побудка. Радио передает парижскую программу».[551] Из-за тяжелых и опасных условий службы случаи дезертирства были нередки. Но они затруднялись тем, что выйти из поста в джунглях без карты означало обречь себя на верную смерть, заблудившись в чащобах или попав под пулю вьетнамского снайпера. Поэтому те, кто решил бежать из Легиона, любыми правдами и неправдами пытались добыть карту местности Там же. С.21.}. Уже сами такие попытки приобретения карт расценивались как приготовления к дезертирству, и виновные избивались. При этом не исключалось, что они могут быть расстреляны. Но это не останавливало тех, кто решил избавиться от такой службы, примером чему может служить описываемый Фаберой и Пикса факт кражи легионерами Грейхардом Рихт