– А где Ахмадшах? – спросил я.
– Ахмадшах пошел в кабинет майора Мачихо, писать записка, что вы точно здесь.
Глядя в их преданные глаза, я вдруг испытал огромную радость.
– Спасибо, – пробормотал я. – Тогда можно, я дам вам еще одно письменное задание сейчас?
– Конечно, вы преподаватель, – смиренно сказали они и посмотрели на меня с какой-то доселе несвойственной нашим отношениям теплотой.
Оставив класс, я вернулся на кафедру. Сейчас там точно не могло быть посторонних, а преподаватели не вернутся раньше чем через сорок минут.
У меня возникла идея – раз у Каролины не так давно был Фейсбук, в ее почте могли остаться оповещения. Мне хотелось посмотреть список ее контактов и узнать то, что она обсуждала с Хейфецем в личной переписке, а не в публичной беседе. Вполне возможно, что она напрямую говорила, кто те самые враги, которых она так боится.
Надежда у меня была шальная, но, как известно, именно на таких случайностях и раскрываются многие тайны. У Каролины на кафедре имеется персональный рабочий компьютер, и, как я заметил еще вчера, его почему-то не изъяли.
Это казалось слишком простым и очевидным ходом: иногда мы все забываем заблокировать консоль, поэтому, чтобы войти в нашу почту, достаточно просто ее открыть. Все предметы на кафедре находились на своих прежних местах, все было как обычно, компьютер заведующей стоял на столе. Ну, если нет, так нет. За спрос денег не берут. Однако на сей раз я промахнулся. И это была моя вторая крупная ошибка. Человек, который не доверял свой телефон постороннему, конечно же, имел привычку, уходя с кафедры, блокировать компьютер. Каролина слишком осторожна для такого дешевого промаха.
Я уже собирался возвращаться в класс, когда дверь открылась и на пороге появился уже знакомый мне следователь Садыков.
– Александр, если я не ошибаюсь, – вместо приветствия проговорил парень и просиял хищной, не предвещающей мне ничего хорошего улыбкой. – Нет-нет, сидите-сидите, – подчеркнуто вежливо сказал он и подсел ко мне справа. Я приготовился к тому, что от него пахнет кошачьей мочой, но это оказался лишь стереотип.
– А что вы делаете за чужим компьютером, Александр Сергеевич?
Я молчал. Глупее палева не придумаешь.
– Вам Каролина Сергеевна разрешала пользоваться своим рабочим ноутбуком?
– Да-а-а, – зачем-то проблеял кто-то моим голосом, а я почему-то не решился опротестовать эту неумную ложь.
– И пароль вам, наверное, дала? – продолжал издеваться следователь.
На этом вопросе я захлопнулся окончательно, потому что понял, что любые объяснения, особенно правдивые, лишь усилят подозрения.
– Компьютер мы забираем, ну а вы сейчас проедете с нами. – Следователь нежно подтолкнул меня в спину, чтобы у меня не осталось больше никаких сомнений: я ехал в отделение.
Спасибо кому – падеж № 3
Счет времени был давно потерян.
Я думал о том, что ничего по-настоящему плохого произойти просто-напросто не может. Я был чист, и следствие должно было во всем разобраться.
Мой арест противоречил не только здравому смыслу, но и всем канонам мирового детектива. Одна из главных детективных заповедей гласит, что преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом мыслей которого читателю было позволено следить. Соответственно, автор и рассказчик точно исключаются. Конечно, эту схему не раз нарушали. К примеру, Агата Кристи или Антон Чехов в своей «Драме на охоте». Критики ругали их, потом принимали. Однако детектив, где рассказчик является убийцей, так и не стал каноническим по той причине, что рассказчик должен либо терять память, либо откровенно врать. В моем случае ни того ни другого.
Впрочем, рассказчика довольно трудно проверить, я ведь могу лишь изображать усердие в поиске, а при этом, например, выдумывать улики или людей, которых на деле не существовало вовсе. Только тогда детектив превращается в шизофрению. А это уже просто ерунда.
Неизвестно, до чего бы я додумался, сидя в одиночестве, пристегнутый к лавке, но вряд ли это было бы открытие в области литературы. Честно говоря, я был просто в панике.
Наконец мой наручник все же отстегнули, а меня завели в кабинет, где Садыков объявил, что задерживает меня на трое суток до выяснения обстоятельств согласно статье 91 УПК РФ.
– Протокол подпишите, – хамовато процедил еще недавно весь из себя вежливый Садыков. Это казалось невероятным, но, по-моему, он просто откровенно мстил мне за обоссанный моим котом портфель. Во всяком случае, улыбнулся Садыков криво и злорадно.
– Сначала позвонить, – проговорил я и услышал, как тонко и жалобно звучит мой голос.
– Нет, сначала подписать, – напирал следователь.
Я подписал.
– Теперь позвонить можно?
– Звоните в моем присутствии. – Он вытащил из сейфа телефон и протянул мне.
Виктория не отвечала. Я звонил уже четвертый раз. Самое обидное заключалось в том, что Виктория слышала звонок. Она тупо сбрасывала, потому что, наверное, звук мешал ей принимать какое-нибудь очередное шоколадное обертывание.
«Вика, я в отделении, меня задерживают на трое суток. Не беспокойся, все хорошо, не теряй меня. Крыша над головой есть. Кормить обещали», – написал я.
Ответ пришел мгновенно:
«Ничуть не удивлена. Именно об этом я тебя вчера и предупреждала».
Вот и поговорили.
Садыков заполнял какие-то бумаги, а я мысленно готовился встретиться с самыми отъявленными головорезами, уголовниками или как минимум хулиганами, дебоширами и прочими пятнадцатисуточниками.
– Слушай, Куклачев, у тебя ксива-то есть, чтобы по девяносто первой постановления выносить? – услышал я за спиной голос, который сразу узнал.
Следователь Садыков, который еще не успел привыкнуть к своему новому прозвищу, явно полученному благодаря коту Филиппу, икнул от неожиданности и густо покраснел.
Я обернулся. Это действительно был голос Бориса, я узнал его, хотя мы не виделись уже больше полугода. Майор Краснов – наш давний знакомый, следователь по особо тяжким, с которым Виктория несколько раз работала на сложных делах. Они с теткой дружили, и Борис был одним из тех немногих, кого она ценила среди следователей и прокурорских.
– Вот за что ты парня закрываешь? – сразу перешел в наступление Борис.
– Он находился на месте преступления, – злобно прорычал Садыков, как будто держал зубами добычу и отчаянно не хотел отпускать ее.
– Так вы молодцы, значит, место преступления уже установили! Может, и преступление квалифицировать в состоянии? Вот это следователи! – весело бросил Борис.
– Как следователь я принимаю такие решения самостоятельно, – не уступал Садыков.
– Послушай, процессуально независимый ты мой, если завтра ты не загонишь в суд дело, которое тебе коты зассали, то неполное служебное могу тебе гарантировать.
– Этот человек сидел за компьютером потерпевшей… – сказал Садыков, кивнув на меня, уже багровея от злости.
– И что из этого? Саша, ну-ка в коридорчике посиди.
Борис вытолкал меня в коридор, но, свободный от наручника, я мог теперь остаться у двери и прекрасно слышать разговор сквозь картонную дверь.
– Находиться на кафедре, на своем рабочем месте – это теперь делает человека подозреваемым, который общественно опасен? – говорил Борис.
– Мы не можем знать, что он там делал. Может быть, собирался уничтожать улики на компьютере потерпевшей…
– Раз не можешь знать, зачем закрываешь?
Садыков пытался еще что-то сказать, но Борис резко прервал его:
– Ты помни, что санкцию на его арест тебе придется получать у той судьи с аллергией на кошек, которой ты принес свое мокрое дело. Как думаешь, подпишет она тебе с твоей-то подмоченной репутацией?
На этом тонком процессуальном моменте Садыков уже перестал себя контролировать, аргументы у него тоже закончились, и я едва успел отпрыгнуть от двери, когда следователь выскочил в коридор, вопреки законам физиологии вращая глазами на все 720 градусов.
Это был очень странный день благодарения. Сегодня я был готов искренне сказать спасибо тем, кого благодарить в ближайшее время не планировал: утром это были студенты, неожиданно прикрывшие мое опоздание. Сейчас – Виктория, которая все-таки позвонила Борису, несмотря на свой неоднозначный ответ. Самое удивительное, что не меньше других я готов был благодарить кота Филюшу.
Почему? – Потому что
– Ты тут какими судьбами? – поинтересовался Борис, оглядывая меня с головы до ног.
– Да вот, мимо проходил, – рассмеялся я нервно.
– Ну поехали к тебе на работу, а то там тебя, наверное, студенты заждались, – сказал Борис, и я удивился, насколько он в теме, хотя Виктория позвонила ему максимум двадцать минут назад.
Сейчас, немного отойдя от стресса, я понял, что заметил еще одну странность. Борис распекал Садыкова так, словно тот подчинялся ему на этом деле. Но мне-то хорошо известно, что дело Каролины поручили совершенно другим людям. Так почему же Садыков выслушивал оскорбления пусть и от старшего по званию, хотя мог бы просто выставить его из кабинета как непричастного.
Борис понял, о чем я думаю:
– Вика еще вчера позвонила генералу Иванову, отцу исчезнувшей девушки, и попросила, чтобы тот добился моего назначения сюда. Генерал, как видишь, добился.
Я посмотрел в окно. Ноябрь – самый скучный месяц в году. Красоты осени уже позади, впереди только зима, но сейчас я поймал себя на мысли, что в этом году впервые заметил, что происходит за окном. Каролина исчезла 15 ноября, сегодня было 17-е. Жизнь на факультете оказалась настолько жаркой, что два с половиной месяца пролетели незаметно.
Значит, Виктория еще вчера озаботилась заменой Садыкова и не зря просила ничего пока не предпринимать. Могла бы и предупредить, конечно, потому что не всякий раз можно отличить, когда моей тетке просто лень, а когда лень ее имеет стратегическое назначение, то есть когда нежелание вставать с дивана – это сигнал распознавания организмом бессмысленности выполняемой задачи.