– Тебе опять хочется искупаться?
Камински опомнился.
– Нет, – сказал он горько, – мне не хочется купаться. Вы чуть не убили меня тогда. А поскольку других аргументов, кроме купания, у вас нет, я лучше помолчу. Но я посоветую всем моим друзьям на Земле, и кстати Теренсу Бемишу, который сидит с вами, никогда, ни при каких обстоятельствах не иметь бизнеса на Вее, ибо ничем, кроме унижения и срама, это не кончится. И поверьте мне, господин Киссур, – я еще мог бы уладить все. Но я благодарен вам, что потерял эти деньги и снова вспомнил, что у меня есть честь и достоинство.
Повернулся и пошел прочь.
Киссур посмотрел на Бемиша.
– Ну, – спросил Киссур, – он прав?
– Да, – сказал Бемиш.
– А ты уедешь?
– Нет, – покачал головой Бемиш, – я не уеду. А вот тебе стоит уехать отсюда.
– Куда?
– Туда, где ты поймешь, что мир устроен не так, как твой родовой замок.
– Поздно, – отозвался Киссур. – Я подавал в Военную Академию Федерации. Меня не взяли. А больше ни одно место на ваших звездах, червивых, как прошлогодние смоквы, меня не интересует.
На следующий день Бемиш улетел в Ассалах, куда прибыло несколько членов его команды и два сотрудника «Леннфельд и Тревис». Задача их была проста: к концу недели разработать финансовую оболочку сделки.
Банкиры работали день и ночь. Через два дня в усадьбу прилетел флайер с веселым и несколько пьяным Киссуром и куда более трезвым Шавашем. Высокий, загорелый, широкоплечий Киссур в свободных белых штанах и пестрой рубахе ввалился в гостиную, где бодрствовавшие всю ночь банкиры заканчивали проспект эмиссии.
– И вы тоже не спите! – обрадовался Киссур. – А куда девок подевали? Давайте пить!
И грохнул кувшин с дорогим инисским вином прямо рядом с принтером, выплевывавшим финансовые проектировки. В этот момент обычно флегматичный Уэлси, боявшийся Киссура как огня, проявил истинное величие духа.
– Киссур, – сказал он, – я выпью с вами, но не раньше, чем вы поможете мне рассчитать поток наличности компании в случае наложения эмбарго на торговлю с Герой и соответствующего уменьшения грузопотока.
Киссур изумился. Он не умел рассчитывать потоков наличности.
– 3-заразы! – пьяно пробормотал он.
Бемиш нашел ему какую-то девку в деревне и вернулся в кабинет, где его ждал Шаваш. Маленький чиновник сидел в кресле у окна, задумчиво обозревая цветущие в саду гортензии. Он был, как всегда, изыскан и аккуратен, и от него пахло весенним ландышем.
– Так какова же ваша цена? – спросил Шаваш.
– Восемь пятьдесят пять за акцию.
– Итого – девяносто четыре миллиона, – проговорил Шаваш. – А дальше?
– Я намерен принять первые корабли через шесть месяцев после начала строительства.
– Разве у вас есть опыт строительства космодромов?
– У меня есть опыт привлечения специалистов и опыт финансовых сделок, господин Шаваш. Эта компания должна начать приносить кэш меньше чем через год, или она опять пойдет с молотка.
– Как вы предполагаете финансировать сделку?
– Из девяносто четырех миллионов около десяти предоставляют банки. Это десятипроцентный долг, обеспеченный имуществом компании. Восемьдесят миллионов финансируются через высокодоходные облигации, выпущенные моей компанией «АДО» и размещаемые «Леннфельд и Тревис» на межгалактическом финансовом рынке. Около четырех миллионов – деньги мои и моих партнеров.
– Значит, из девяносто четырех миллионов вы рискуете лишь четырьмя своими собственными?
– Я рискую чужими деньгами, но своей головой.
Желтые глаза министра финансов улыбались и не мигали.
– Насколько я знаю, так обычно покупают компании с уже существующим потоком наличности, который идет на выплату процентов. А вы – дыру, в которую еще надо вкладывать прорву денег.
– Мы постараемся сконструировать финансовую оболочку сделки так, чтобы почти ничего не платить в этом году. Мы планируем сделать часть облигаций бескупонной, со сроком погашения через два года. Это означает, – пояснил Бемиш, – что облигация будет продаваться со скидкой по отношению к номиналу, а доход составит разница между продажной ценой облигации и ценой погашения, равной номиналу.
– Вы спутали меня с Киссуром, Теренс, – заметил Шаваш, – я знаю, что такое бескупонные облигации.
Бемиш досадливо крякнул.
– Мы предусматриваем также бумаги, по которым возможна альтернативная выплата – деньгами или же новыми облигациями.
Шаваш помолчал. Из раскрытого окна вдруг раздалось пение рожка: это деревенский пастух заводил в деревню коров. Ухоженные пальцы маленького чиновника перебирали серебристое кружево рукава.
– Это довольно рискованная сделка, господин Бемиш. Я не уверен, что ваши облигации будут стоить на рынке хотя бы семьдесят процентов от номинала. И что же тогда остается от ваших якобы восьми с половиной денаров за акцию?
Бемиш сглотнул. Он знал, что Шаваш более чем прав.
– Бумаги будут стоить денар за денар, – сказал Бемиш, – проспект эмиссии содержит условие, согласно которому через год после выпуска процент по облигациям пересматривается так, чтобы бумаги шли ровно по номиналу.
Шаваш помолчал.
– Несколько необычное решение, – наконец сказал он.
– Это решение позволит мне через год снизить стоимость финансирования сделки на три процента.
– А если цена ваших бумаг, напротив, упадет? Вам придется платить не на пять-шесть процентов меньше, а на пять-шесть процентов больше.
– Цена будет только расти, – сказал Бемиш.
Теренс Бемиш был настолько самоуверен, что не собирался пугать инвесторов пределом пересмотра ставки. Как впоследствии выяснилось, этим самым он подписал Ассалахскому проекту смертный приговор.
Но сейчас Шаваш, казалось, был благоприятно впечатлен словами иномирца.
– На Вее найдутся банки, – сказал он, – которые были бы рады участвовать в этой сделке и купить ваши облигации. В больших объемах. Однако сделка крайне рискованная, и ее надо немножечко подсластить. Я полагаю, крупные инвесторы могут иметь возможность купить, помимо облигаций, еще и ордера акций, на три года, – по денару за десять акций. На это дело можно зарезервировать до четверти акций.
Бемиш чуть поднял брови. Предлагаемый Шавашем вариант означал, что покупатель ордера через три года сможет купить акции Ассалаха по их теперешней цене. Бемиш надеялся, что через три года акции Ассалаха будут стоить в сто раз дороже.
– И кто же получит эти ордера? – спросил Бемиш.
– Вейские банки, которые купят облигации.
– Нельзя ли конкретнее?
– Я и мои друзья.
Через час Уэлси и Шаваш спустились в центральную залу. Бемиш остался наверху, чтобы вымыться и переменить рубашку, – за время разговора с Шавашем он вспотел. Когда он сошел вниз, Киссур сидел в зале и рассказывал двум молодым помощникам Тревиса о том, как дрессировать разбойничьего коня, чтобы тот разбирал дорогу в темноте и не ржал в засаде. Банкиры внимательно слушали. На их молодых и честных лицах был написан неподдельный интерес. Банкиры привыкли проявлять неподдельный интерес к любому клиенту. Можно было подумать, что сидеть в засаде меж скалистых ущелий – их основное жизненное занятие.
– Если тропа каменистая, копыта надо обернуть мягким войлоком, – говорил Киссур.
На звук шагов он обернулся.
– Ты чего такой смурной, Теренс, и почему у вас неубрано?
Киссур с отвращением провел пальцем по столу дорогого розового дерева: один из банкиров, обедая в спешке перед компьютером, уронил на стол пиццу.
– Времени нет, – сказал Бемиш.
– Женщины у тебя нет, – возразил Киссур, – и Идари то же говорит.
Управляющий, неслышно подошедший сбоку, поклонился и быстро встрял:
– Если господину нужна служанка, то у меня есть одна подходящая кандидатура, дочь мелкого чиновника, барышня семнадцати лет, нежная, как лепестки жасмина. Отец ее совершил растрату и в настоящее время находится под следствием. Чтобы собрать деньги на хорошее отношение судей, а также беспокоясь за судьбу дочери, он готов продать ее за пятьдесят тысяч.
Бемиш стрельнул глазами в сторону коллег: разговор велся на вейском, и те его явно не поняли.
– Я подумаю, – сказал Бемиш.
– Тут и думать нечего, – заявил Киссур, – я посмотрю девочку, и если она так хороша, как уверяет этот мошенник, она твоя.
На соседнем столе застрекотал принтер, и из него полезли последние финансовые проектировки.
На следующую ночь, когда донельзя усталый Бемиш в два часа поднялся в свою спальню, он обнаружил, что не один. В постели, свернувшись в клубочек, безмятежно спала златокудрая девица лет семнадцати. Бемиш стащил с нее одеяло и убедился, что девица вполне голая: видимо, Адини привел ее вечером и не решился беспокоить хозяина, – а девица ждала-ждала и заснула.
Как только Бемиш приоткрыл одеяло, девушке стало холодно: она проснулась и уставилась на Теренса большими и круглыми, как луна, глазами. У нее были маленькие, неспелые грудки с крошечными сосками, тяжелые бедра и длинные белые ножки. Лобок ее был чисто выбрит. Девица глядела на Теренса безо всякого смущения, словно ее каждый день нагишом разглядывали незнакомые иностранцы.
– Как тебя зовут? – спросил Бемиш, коверкая вейские слова.
– Инис.
– Тебе сколько лет?
– Шестнадцать.
– Ты девушка?
– Конечно, господин. Господин Киссур сам выбрал меня.
Брови Бемиша недовольно дернулись.
– Это как это Киссур тебя выбирал?
– Он отвел меня к госпоже Идари, – сказала Инис, – и госпожа сказала, что вам нужна женщина для тела и дома. Она посмотрела, девственница ли я и хорошо ли готовлю, и была удовлетворена.
При имени Идари ладони Бемиша внезапно вспотели. А девушка улыбнулась и лукаво прибавила:
– Она побоялась оставить меня Киссуру. Она – очень хорошая жена. А у тебя есть жена?
Бемиш, не отвечая, выпустил одеяло, и оно вновь укрыло девушку. Мысль о Мэрион испортила всякое удовольствие. И к тому же – Идари! Он понимал, что, лаская подарок Идари, всегда будет думать только о той, что его подарила.