Ратон опустил аркан.
– Что тебе, маленький Князь? – фыркнул он. – Не этого ли ты хотел?
– Ты… не будешь… соблюдать договор…
– Знаешь, почему ты не можешь ничего написать, маленький Князь? Твой город почти мертв! И вместе с ним мертв и ты!
– Ты… знаешь о морочо… Откуда… Отец… Алтасар… не знал. Значит… и ты не должен.
Дышать Леше становилось всё труднее. Боже, как же ломит сердце!
– Не всё так просто.
Люк Ратон подошел ближе, Леша слышал его шаги, но видел лишь расплывшееся пятно красной толстовки.
– Я тебя не обманывал, маленький Князь, – улыбнулся Ратон. – Я освобожу отца, как ты и хотел. Только Альто-Фуэго осталось полчаса минимум, а вместе с ним – и тебе.
– Ты… не должен знать, – снова сипнул Леша.
– Ты умрешь, как и все эскриты твоего города. Кроме меня, потому что ты дал мне свободу, не так ли?
– Нет…
– Давай только без сантиментов!
Леша поднял глаза, сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд. Самодовольное лицо Ратона стало чуть резче.
– Без сантиментов, – хрипнул Мышкин, собрав последние силы.
Леша привстал, показывая книгу, на которой он лежал.
«Отец освободился, Люк Ратон исчез навсегда».
– Это конец, – улыбнулся Леша. – Это мой конец.
Люк Ратон секунду смотрел на кровавое пятно на последней странице.
– Зря ты порезал мне руку, – шепнул Мышкин. – Зря, Люк.
Леша ждал, что Ратон скажет что-нибудь вроде «ты поплатишься», но тот просто замер. И вдруг ветер подхватил его, словно Люк Ратон был обычной снежинкой, и он растворился в блеске кремлевских огней. Исчез навсегда.
Сердце застучало ровно. Леша выдохнул и прижал к себе книгу. «Конец должен быть на месте», – рассмеялся он неслышно.
…Спина Алтасара задвигалась, он повернулся, и Леша увидел, что белые волосы и острый, мышиный взгляд мальпира исчезли. На крыше лежал отец и часто-часто дышал, словно пытаясь надышаться за все то время, что был в Лимбо.
Леша приподнялся на локтях и пополз. Всё, чего он хотел – это сжать отца в объятиях и сказать, что ничего не было, что теперь они заживут новой, счастливой жизнью… Что всё, как в конце книги про команданте Лестера, будет хорошо…
– Леша! Леша!!
От этого надсадного, испуганного крика у Леши внутри всё обледенело. Он поднял глаза. На стеклянном ограждении висел Никита Анохин. И над ним, с боевым стилом в руке, зависла Октябрина Кирова.
– Вы, – только и смог выдохнуть Леша. – Вы! Но как?..
И тут он понял: Ларс. Ларс, которая знала о том, кто такой Леша. Умела делать подстройку. Ларс – морочо. Ларс, у которой было стило и которую никогда не видели в штабе акабадоров. Ларс, которая знала Люка Ратона. Ларс, которую в первый день в школе забирала женщина в строгом синем пиджаке. Октябрина Кирова.
– Вы! – Леша вытащил стило. – Вы помогали Ратону! Сибирь, спокойно, я иду!
– Я, – Октябрина хмыкнула. Она всё еще стояла слишком близко к Анохину. Так близко, что могла одним движением руки столкнуть его вниз.
– Зачем? – Леша приближался медленно, вытягивая руку.
«Держись, Сибирь, только, пожалуйста, держись!».
– Как ты думаешь, как твоему отцу удалось задержать Ратона в Эль-Реале так долго? Почему его нет ни на одной карте акабадоров? Почему все данные об этом эскрите стерты из наших архивов? – Кирова покатала стило на ладони.
– Всё из-за бабок, да? Из-за бабок? – заорал Леша. – Он вам бабки платил?
– Нет.
Кирова повернулась – безучастная, квадратная, словно вырезанная из огромного бруска дерева. Черное пальто, короткие прямые волосы, глаза под тяжелыми валиками бровей, усталые глаза брошенного спаниеля.
– Хочешь знать, зачем? – Кирова сощурилась. – Помнишь, я говорила тебе, что войны и катастрофы происходят не просто так? Во время Второй мировой погибло слишком много людей! Погибло из-за тех, кто нарушил порядок! Все беды из-за инсептеров! Из-за того, что вы вытаскиваете в наш мир эскритов, нарушается баланс. Падают самолеты. Начинаются войны. Извергаются вулканы. Всё из-за вас!
– Но поэтому нужны акабадоры! Акабадоры восстанавливают баланс! Акабадоры не нужны никому без инсептеров! Без нас Эскритьерра погибнет!
– Да! – заорала Кирова. – Исчезнет вся, как твой никчемный город! И тогда больше не нужно будет восстанавливать никакой баланс!
– Простите… – Леша запнулся. – Вам кажется, что ваш сын погиб из-за инсептеров. Но это не так! Это просто… война.
– Без Эскритьерры не будет никаких войн! Без инсепетров не будет никаких войн! – взвизгнула Кирова. – Будет порядок! Порядок!
– Но какой тогда смысл в акабадорах! – выпалил Леша.
– Ты прав, – Кирова опустила стило. – Смысла никакого. Особенно в некоторых из нас.
Леша шагнул вперед, но всё произошло слишком быстро. Кирова повернулась и вонзила стило в руку Никиты, которой он держался за ограждение. Он вскрикнул и разжал пальцы. Леша увидел, как мелькнуло его перекошенное от ужаса лицо. Анохин соскользнул вниз, замахав руками, как мельница.
Леша вскрикнул, но тут же облегченно выдохнул.
– Тут ключевая зона, – сказал он. – Думаете, Анохин не успеет создать портал? Это же Анохин, он…
– Чтобы создать портал, нужно стило, – Кирова усмехнулась, – а оно у меня!
Она вытащила стило Никиты из кармана пальто и протянула его Леше – просто, как обычную ручку.
Мышкин стоял, боясь вздохнуть. В ушах стучало – и Леша не понимал, то ли это пульсирует кровь, то ли это глухой стук падения.
…Снизу послышался истошный вопль.
– До свидания, Мышкин, – Кирова чиркнула стилом и исчезла в портале. – Мы скоро встретимся еще раз.
Мелькнуло блестящее фойе «Ритца». Леша перемахнул через последнюю ступень лестницы.
Он смутно запомнил, как попал вниз, как пролетел двенадцать этажей, спотыкаясь.
Около Никиты собралась толпа.
«Довели парня до самоубийства!»
«Скорую вызовите, скорую!»
«Врача!»
«Надо же, прямо в центре Москвы!».
«Подполковник Ливанов, отойдите, отойдите!».
Подполковник Ливанов был последним, кого Леша грубо оттолкнул. Анохин лежал навзничь. Глаза были закрыты. Около головы расползалось бордовое пятно.
Леша схватил Никиту за ледяную руку, убрал, перемазавшись в крови, ему прядь со лба.
«Отойдите», – снова попросил подполковник Ливанов.
«Да не трогайте вы его, – послышались голоса. – Брат его наверное».
– Сибирь, – шепнул Леша, не замечая, как слезы жгут обветренные щеки. – Ну чего ты, Сибирь…
– Лешка!
Мышкин резко обернулся. Толпа расступилась. Покачиваясь, словно с похмелья, стоял отец. Синие круги под глазами, испачканное пальто. Борода – длинная, как у священника. Нестриженные волосы закрывают уши.
– Пап, – всхлипнул Леша. – Папа!
Отец бросился к нему, опустился рядом.
– Он умер, папа, – завыл Леша. – Умер!
Отец стиснул Лешу в объятиях, уткнулся ему в макушку.
«Маленький мой, маленький, – приговаривал он. – Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо».
Леша сидел на мерзлом асфальте, сжимая холодную ладонь напарника. Новогодние огни танцевали безумную пляску.
Treinta y cuatro/ Трейнта и куатро
Три дня спустя
В коридоре пахло супом. Леша не знал, откуда пахнет, но этот запах – въедливый, советский – преследовал его третий день.
Мышкин выглянул в окно: на застывший снежный пласт на разлапистой елке и на протоптанную дорожку, по которой устало топала старушка с двумя гвоздиками. От ее спокойного, смиренного взгляда у Леши заныло сердце. Смертью пахло так остро, еще острее, чем поворотным моментом, и Леше казалось, что у смерти запах больничного супа.
Смерть в новогодние каникулы казалась издевательством, насмешкой тех, кто сверху. Так неправильно! Так не должно быть! Люди не должны умирать, когда вся страна отдыхает и веселится! Люди вообще не должны умирать.
– Леш? – отец остановился в конце коридора. – Ты как?
– Нормально, – отмахнулся Леша.
– Не волнуйся, шанс есть, ведь оперировал Соколов, поверь, он лучший, если кто и сможет вытащить Никиту, то это он.
– Спасибо, – Леша опустил голову, – что профессора притащил, что заплатил… за лечение.
Отец ничего не ответил, подошел и сел рядом на шаткий стул. Опустил поседевшую голову на колени.
– Пап? – Леша спросил глухо. – Почему… ты не говорил о маме? Ты… любил ее? Алтасар… Алтасар ее любил. Мне так казалось.
– Я не знаю, – прошептал старший Мышкин. – Не знаю… Может, я любил фантом, которого нет. Может, если бы мы были вместе, то ничего бы не было. Так, рутина. Знаешь.
– А может, – Леша почувствовал, как по щеке катится горячая слеза, – было бы всё хорошо. Может. Что теперь будет с Альто-Фуэго? Команданте Лестер – он умер, да? И все – Хайме, Фелипе, Эстебан? Они тоже умерли?
– Да, – кивнул отец, – глядя на Лешу исподлобья. – Но город еще жив. И теперь это твой город.
– А мама… То есть Елена?
– Она останется в Лимбо, сынок.
– Почему?
– Именно там должны быть самые горькие воспоминания.
Леша не выдержал и заревел. Он оплакивал Лестера, который был незримой нитью между ним и семьей, которой у Леши не было. Оплакивал Елену – почти-маму Маму, которая словно умерла у Леши во второй раз.
– Леш, – отец встал, сжал Лешину ладонь. – Мы всегда были друг у друга – мы вдвоем. Так и будет.
Не мигая Леша смотрел на улицу. Двое мужчин несли траурный венок. Черная ленточка и уродливые искусственные цветы трепыхались на ветру. Леша больше всего на свете хотел быть с отцом – но еще он хотел, чтобы Анохин был жив.
– Алексей? – дверь врачебного кабинета на секунду приоткрылась, и высунулась рука в белом халате. – Вы хотели зайти?
– Да… да. Профессор.
Леша кивнул отцу и зашел в кабинет. Тут запах смерти немножко отпустил. Пахло больницей.
«Это правильно. В больнице должно пахнуть больницей».