В весьма редких случаях мы покидали Лондон для выступлений, которые действительно окупали наши усилия. По случаю одного события мы играли в большом деревенском доме под названием «Хай пайнс» в Эшере, что в Суррее, а в октябре 1965 года выступили на крупной вечеринке в Кембридже по случаю дня рождения подружки Сторма Торгерсона Либби Дженьюари и ее сестры-близняшки Роузи. Помимо нас в тот вечер там выступали «The Jokers Wild» (где блистал Дэвид Гилмор) и молодой исполнитель фолк-музыки по имени Пол Саймон. Сторм припоминает, что та вечеринка воплощала собой поляризованный раскол поколений. Родители Либби организовали праздник и пригласили туда уйму своих друзей, одетых в строгие костюмы и платья для коктейлей. С другой стороны, друзья Либби и ее сестры, в основном студенты, носили свободные протохипповские одеяния и предпочитали громкую музыку. Вскоре после этого отец Либби, разочарованный молодым Торгерсоном, по сути предложил Сторму банковский чек, чтобы тот оставил Либби в покое, причем навсегда.
Хотя в то время это не было так очевидно, нашим следующим крупным прорывом оказалось выступление в клубе «Марки», состоявшееся в марте 1966 года. До него наша репутация основывалась на сочетании Сида как ведущего вокалиста и интригующими действами свето-звуковой лаборатории при школе Хорнси. Нам никак не удавалось расширить свой репертуар дальше четырех-пяти оригинальных песен, большинство из которых были записаны еще в «Броудхерст-Гарденз» при подготовке демозаписи.
Единственное выступление, которое, возможно, привлекло к нам внимание, проходило в Эссекском университете. На тамошнем пестром балу мы должны были разделить сцену с «The Swinging Blue Jeans», которые действительно там появились, и с Мэриан Фэйтфул, выступление которой было только заявлено — если она сумеет вовремя вернуться из Голландии. Звучало все это не слишком обнадеживающе. В то время мы все еще назывались «The Tea Set», хотя уже должны были производить впечатление перехода к психоделии, поскольку, несмотря на присутствие в нашем репертуаре песни «Long Tall Texan» под аккомпанемент акустических гитар, мы уже использовали «нефтяные» слайды и кинопроекцию. Вполне возможно, что именно благодаря кому-то из участников того бала или последующей молве мы получили приглашение в клуб «Марки».
Приглашение выступить в «Марки» мы расценивали как великую возможность для прорыва в клубную сеть, хотя оказалось, что это выступление задумано как часть события под названием «Приход», совершенно отдельной акции, для которой клуб был снят частным образом. Все происходило в воскресенье днем — определенно в то время, когда ни один постоянный клиент «Марки» появиться там даже не собирался.
Все это событие я нашел в высшей степени странным. Обычно мы играли на ритм-энд-блюзовых вечеринках, где входная плата равнялась цене кружки эля. А здесь мы внезапно оказались исполнителями для «хеппенинга», где с восторгом встречали те самые длинные соло, которые мы вообще-то использовали в качестве набивки для песен во время наших выступлений в клубе «Каунтдаун». Организаторы пригласили нас и дальше участвовать в подобных воскресных акциях в «Марки», которые впоследствии получили название «Спонтанный андеграунд». Это определенно стало весьма счастливой случайностью, ибо иначе мы никогда не встретились бы с Питером Дженнером.
Питер недавно закончил Кембридж, хотя за время своей учебы в университете он никогда не встречался с кем-либо из кучковавшейся вокруг «The Pink Floyd» толпы (что ж, обитатели Кембриджа всегда были разобщены). Он преподавал на факультете социального администрирования Лондонского института экономики, обучая работников социальной сферы социологии и экономике, а также принимал участие в работе студии грамзаписи под названием «DNA». По его собственным словам, Питер был «музыкальным психом», особенно сдвинутым на джазе и блюзе. «DNA» он основал вместе с Джоном Хопкинсом, Феликсом Мендельсоном и Роном Аткинсом для реализации их весьма широкого круга музыкальных интересов: «Мы хотели, чтобы „DNA“ стала авангардной штуковиной, имея в виду авангард чего угодно: джаза, фолка, классики, поп-музыки».
В один прекрасный воскресный день в конце академического года Питер разбирался с кипой бумаг и в какой-то момент достиг той точки, когда ему отчаянно потребовалось выйти на улицу и глотнуть свежего воздуха. От здания института в Холборне он решил направиться к клубу «Марки» на Уордур-стрит, где, как он узнал, проходила какая-то частная вечеринка. Узнал он об этом от одного знакомого по имени Бернард Столлмен, чей брат Стивен заправлял «ESP», претенциозным американским лейблом, поддерживавшим группы вроде «The Fugs», а также вдохновившим Питера и его партнеров на создание «DNA».
Как припоминает Питер, «фирма „DNA“ уже имела опыт работы с группой свободной импровизации „АММ“, за один день записав альбом на Денмарк-стрит. Сделка была гнилая: нам доставались два процента, из которых следовало оплатить студийное время и, вероятно, работу исполнителей. Как экономист я посчитал, что два процента от альбома стоимостью в тридцать фунтов стерлингов составят всего семь пенсов и потребуется чертова уйма семи пенсов, чтобы составить сумму в тысячу фунтов стерлингов, которая была моим представлением о приличном состоянии. Я решил, что, если „DNA“ собирается остаться на плаву, нам понадобится поп-группа. Именно тогда я узнал о выступлении „The Pink Floyd Sound“ в клубе „Марки“ в то воскресенье. И подумал, что слово „Sound“ в названии группы явно лишнее.
Я очень ясно помню то выступление. Группа в основном играла ритм-энд-блюз, вещи вроде „Louie Louie“ и „Dust My Broom“. Эти песни в то время играли все. Я не мог разобрать текст, но текстов тогда никто и не слушал. Однако по-настоящему меня заинтриговало то, что вместо воющих гитарных соло в середине песни они издавали какой-то странный шум. Довольно долго я не мог разобрать, что же это такое. А потом оказалось, что это Сид и Рик. Сид проделывал всякие чудные вещи с фидбэком на своем „Binson Echorec“. Рик при этом выдавал странные, длинные, скользящие пассажи. А Ник стучал деревянными молотками. Именно это меня захватило. Это был авангард! Покупаю!»
Питер пожелал с нами познакомиться, и Бернард Столлмен обеспечил ему связь. В результате Питер пришел в Стэнхоуп-Гарденз, чтобы с нами повидаться. «Дверь открыл Роджер. Все остальные разъехались на каникулы, потому что был уже конец учебного года. Тогда мы с Роджером договорились встретиться еще раз в сентябре. Фирма грамзаписи была всего лишь моим хобби, так что я без проблем мог подождать. Роджер не послал меня к черту. Всего лишь сказал: „Увидимся в сентябре…“»
Когда Питер впервые зашел в Стэнхоуп-Гарденз, я отбыл на свое первое путешествие в Штаты экономклассом. Поездка в Америку рассматривалась как часть моего продолжающегося архитектурного образования — скорее как шанс посмотреть на кое-какие из великих зданий в США, а не как музыкальное паломничество к истокам. Линди находилась в Нью-Йорке (она обучалась в Танцевальной компании Марты Грэхем), что было еще одной веской причиной туда отправиться, поскольку у нее скоро начинались летние каникулы (Джульет, подружка Рика, тоже тогда случайно там оказалась).
Я вылетел на «Пан-Ам 707» и провел пару недель в Нью-Йорке. Разумеется, не обошлось без серьезного осмотра культурных и архитектурных достопримечательностей — музея Гуггенхайма, Музея современного искусства, Левер-билдинг. Однако нашлось время и для кое-какой «живой» музыки. Я посмотрел на «The Fugs», а также побывал на выступлениях некоторых джазовых исполнителей вроде Моза Эллисона и Телониуса Монка в «Вилледж вэнгард» и других джазовых клубах Гринвич-Вилледж. Немалое время ушло на посещение магазинов грампластинок. Множество музыки в Британии было не найти, а жесткие конверты американских альбомов, которые смотрелись куда более достойно в сравнении с их хрупкими британскими эквивалентами, являлись поистине роскошными трофеями.
Затем мы с Линди купили за 99 долларов билет на автобус «грейхаунд», который предоставлял нам право на безлимитные поездки в течение трех месяцев, и направились дальше на запад. Для нас эта поездка стала гигантским путешествием в три тысячи миль длиной, от побережья до побережья, безостановочным, если не считать дозаправок и перерывов на подкрепление. В автобусе мы познакомились с недавно поженившейся американской парочкой. Молодой супруг вскоре собирался отправиться во Вьетнам, однако в 1966 году это очень мало что для нас значило. Всю важность этого поступка я осознал лишь позднее, и до сих пор временами задумываюсь, уцелел ли во Вьетнаме тот парень.
Сан-Франциско тогда еще не стал всемирной столицей «лета любви». Хейт-Эшбери был попросту перекрестком. Город представлял интерес только в плане осмотра достопримечательностей (поездка в Алькатрас!) и поглощения морепродуктов. В Сан-Франциско мы сели на «грейхаунд», идущий на восток, в Лексингтон, что в штате Кентукки, и встретились там с моим знакомцем по Политеху Доном Макгарри и его подружкой Дейрдрой. Дон купил себе «кадиллак» выпуска конца пятидесятых годов с весьма ненадежными тормозами. Эта машина превращала преодоление горных перевалов в предельно захватывающее событие. Мы почти немедленно выехали в Мехико (временами отклоняясь от маршрута для осмотра архитектурных достопримечательностей), где немного бестолково потолкались, пока не попали в Акапулько, изумляясь дешевизне межсезонья: комнаты стоили всего доллар за ночь. Дальше эпическое путешествие привело нас назад в Лексингтон, после чего я вернулся в Нью-Йорк, а затем полетел обратно через Атлантику.
На протяжении всей этой эпопеи группа «The Pink Floyd Sound» не слишком сильно вторгалась в мое сознание. Я просто думал о том, что вот, придет сентябрь и я снова вернусь на академические рельсы. Однако в Нью-Йорке мне в руки совершенно случайно попал экземпляр газеты «Ист-Вилледж азэр», где содержался отчет о событиях в Лондоне и о новых перспективных коллективах. В числе прочих упоминалась группа «The Pink Floyd Sound».