– В будущем тебя бы могла привлечь какая-то творческая деятельность, кроме музыки?
– Вот в этом я сомневаюсь, если честно. Я не рисую, не пишу, по крайней мере, не выхожу за рамки написания песенных текстов. Всякий раз, как я пробовал что-то другое, то быстро убеждался, что именно музыка, которую я изначально выбрал для самовыражения, подходит мне лучше всего.
– Ты коллекционируешь что-то, связанное с искусством?
– Немного, в основном это фотографии. Меня привлекают черно-белые снимки, связанные с рок-н-роллом. Будь то Боб Дилан, Элвис, Игги Поп или Джон Ли Хукер. Большинство этих снимков висят в моей студии, они создают мое настроение. Выражение лица музыканта, его жесты, поза, обстановка, в которой он был снят, – все это может вдохновить меня на написание песен и подсказать мне направление, в котором стоит продолжать работу над произведением.
– Ты сказал, что написание песен для тебя очень интимный процесс и что ты способен творить только за закрытыми дверями. Насколько сложно тебе потом представлять публике свое творчество?
– На удивление несложно. Как только произведение приобрело определенную форму, как только я сформулировал свою идею так, чтобы и другие смогли постичь ее в соответствии с моим замыслом, я с удовольствием делюсь результатом.
– Ты защищаешь свой художественный замысел от влияния, изменения, может быть, даже искажения другими участниками группы или студийной командой во время совместной работы?
– Нет. Я хочу, чтобы мое произведение становилось совершеннее, даже если это означает неизбежное радикальное изменение. Я не оберегаю свои работы как зеницу ока, ограждая их от любых внешних воздействий. Такое тщеславное отношение к творчеству только мешает и самому творчеству, и его развитию. Песни, что вы слышите в уже выпущенном альбоме, обычно имеют мало общего с моими изначальными демозаписями. Каждый из нас, в том числе и я, вносит свой вклад в изменение моей первоначальной идеи. Искусство – это всегда отклик на то, что уже существует.
– В своем творчестве ты почти никогда не терял связь с прошлым. В этом смысле твой творческий путь был лишен скачков. Все, что ты делаешь, всегда логично вытекает из того, что ты делал раньше. Отражает ли это твое понимание искусства?
– На мой взгляд, у человека в искусстве есть два пути. Он или видит своей целью как можно сильнее удивить, бросить вызов и шокировать каждой новой работой, или сосредотачивается на постоянстве и последовательности, устанавливая границы своего творчества. Эти границы должны быть настолько узкими, чтобы не дать тебе слишком увлечься, но в то же время настолько широкими, чтобы не ограничивать твой творческий потенциал. Каждый должен сам решить, какой путь является для него верным. Это зависит от личности человека. Я больше отношусь к тем людям, которые ищут определенности. Для меня очевидно одно: самая большая ошибка, которую я могу совершить как автор текстов – и я, без сомнений, уже совершал ее, – это поддаться искушению и максимально дистанцироваться от прошлого. Попытаться форсировать движение вперед. Ведь важно не только чтобы публика ориентировалась в твоем творчестве, но и чтобы ты сам не утратил в нем ориентиры.
– Когда ты делишься своим творчеством, имеет ли значение публика? Есть разница: представлять результаты своей работы близким, например своим детям, или совершенно незнакомым людям?
– Разница очень существенная: когда я исполняю новую песню для своих детей, я не только музыкант, но и отец тоже. И как отец я, конечно же, ищу принятия.
– И ты его находишь?
– Трудно сказать однозначно. У меня до сих пор есть подозрение, что мои дети не очень-то интересуются моим музыкальным творчеством. (Смеется.) Сын не в счет – ему всего шесть, а вот мои дочери, одна – тринадцати, а другая почти восемнадцати лет, не в восторге от Depeche Mode. Я понял это совсем недавно, когда представил им новый альбом. От моей эйфории не осталось и следа.
– Тебя это разочаровало?
– Я смог это осмыслить. У них свой вкус. Они в том возрасте, когда музыкальные предпочтения становятся средством противопоставления себя миру и эмансипации. Вот почему они слушают не Depeche Mode, а всякие группы в стиле эмо с их фирменными плаксивыми текстами и подводкой вокруг глаз.
– Что ж, тут можно найти некоторое внешнее сходство с твоими образами середины восьмидесятых.
– Ты думаешь? (Смеется.) Ладно, возможно, пара сходств есть: интроверт-музыкант тяготеет к экстравертным визуальным образам. И, кстати, я готов признать, что у группы My Ghemical Romance, к которой пристрастилась моя младшая дочь, есть определенные художественные достоинства. Я нахожу их творчество, скажем так, интересным. Но большинство этих групп я терпеть не могу. Они наводят на меня скуку. Так же, как наша музыка наводит скуку на моих детей.
– Как думаешь, профессия поп-звезды меркнет в глазах твоих дочерей, когда другие дети в школе рассказывают о своих отцах-пожарных?
– Подозреваю, что так и есть: с классикой мне не тягаться. (Смеется.) Я не могу обижаться на своих детей. Ведь каждое их соприкосновение с моей работой связано с ожиданием и потерей времени. Наверное, они бы по-другому относились к моей работе, если бы она состояла только из двух часов на сцене – никаких поездок, никаких саунд-чеков, никаких групп поддержки, никаких отъездов. Или если бы они могли каждый раз брать на концерты всех своих друзей.
– Относишься ли ты к приобщению детей к искусству серьезнее, чем другие родители?
– Приобщение к искусству, особенно если ты сам творческий человек, – это деликатная тема. Здесь очень легко сделать ошибку. Любая попытка увлечь ребенка какой-то определенной творческой деятельностью может в итоге иметь прямо противоположный эффект. Подростки редко считают любовь к тому, что любят их родители, проявлением независимости. Однако мое преимущество как человека искусства в том, что я чувствую особую ответственность за то, чтобы научить моих детей разбираться в нем.
– Как, например?
– Посещая вместе с ними музеи, делая искусство доступным для них, по крайней мере, давая им возможность открыть для себя искусство и изучить его.
– Успешно?
– Похоже на то. Моя младшая дочь рисует и пишет красками. И обе увлекаются музыкой.
– У Вивы и Авы разница пять лет. Чем отличаются их подходы к творчеству?
– По моему опыту, до определенного возраста дети относятся к искусству и собственному творчеству очень естественно, а вот потом теряют уверенность в своих силах. Я вижу это в Виве. Она всегда очень скромна, когда ее спрашивают об игре на фортепиано. Она будет утверждать, что никогда не брала уроки музыки, что у нее руки-крюки, плохой голос и тому подобное. Но когда я слышу ее внизу за роялем, я поражаюсь тому, как восхитительно она играет и поет.
– Ава, которая помладше, более уверена в себе?
– Да, скоро она, наверное, создаст свою первую группу. (Смеется.) Она уже принимала участие в Rock’n’Roll Camp For Girls, своего рода летнем лагере для молодых музыкантов.
– Как это выглядело?
– Девочки разбивались на группы из четырех-шести человек. Каждой группе давали задание написать несколько песен и сделать аранжировки к ним, а в конце недели представить результаты своего творчества аудитории из родителей, друзей и судей.
– Ты тоже был в зале?
– Да, я был там. Это было захватывающее зрелище. Совсем не похожее на поверхностные кастинг-шоу а-ля American Idol. Все эти девчачьи группы играли жесткий гитарный альтернативный рок. Приятно видеть, как девочки бунтуют против поп-культуры, которой их потчует телевидение. Надо сказать, причины бунтовать у них есть: телевидение в США хуже некуда. Реалити-шоу на реалити-шоу и рекламные ролики один длинней другого. Реклама теперь занимает треть эфирного времени. И никто не восстает против этого засилья. Американцы привыкли к тому, что телевидение их убаюкивает. Двадцать лет назад люди вышли на улицы, они протестовали против того, чтобы мрачные видения романа Джорджа Оруэлла «1984» стали реальностью. А сегодня большинство людей считают, что словосочетание «большой брат» – вымысел телевизионного продюсера.
– Какие новые возможности наше время открывает для искусства, по-твоему?
– Конечно, темп современной жизни приводит к нетерпению и небрежности в обращении с искусством, однако благодаря интернету искусство теперь доступно в любое время и в любом месте. Назовите имя своего любимого художника, и я смогу посмотреть его работы в течение нескольких минут. Что касается музыки, то я постоянно слышу, что тенденция слушать музыку только с цифровых носителей исключает тактильный контакт, демистифицирует сам опыт прослушивания. Это убийственный аргумент.
– Ты возражаешь против такого подхода?
– Да, потому что я вижу это совершенно по-другому. Эффект от того, что пластинку можно не только послушать, но и потрогать, не идет ни в какое сравнение с теми возможностями, которые открывает перед нами интернет. Несколькими щелчками мыши мы получаем доступ практически к любой композиции, выпущенной кем угодно и когда угодно. Наверняка в детстве я без колебаний отдал бы за это заветный ящичек с пластинками моей матери. Хотя… (Задумывается.) Мне было около десяти лет, когда я обнаружил его, и для меня в этих маленьких черных пластинках, сохранившихся с юных лет моей матери, было что-то волшебное, что-то непостижимо таинственное. Именно эти виниловые пластинки со старыми записями рок-н-ролла стали причиной моего увлечения музыкой. Причиной, по которой в 13 лет я решил научиться играть на пианино, а затем и на гитаре и стал выходить на улицу только в случае крайней необходимости.
– Крайней необходимости?
– Ну, да. Должен же я был ходить в школу.
Дискография
Все песни Depeche Mode были написаны Мартином Гором, кроме отмеченных звездочками. Одной звездочкой отмечены песни Винс