– Для кого?
– Для меня, – прибегнул Субисаррета к последнему аргументу. – Считай, что это – моя личная просьба. И дело не терпит отлагательств.
– То есть я должен…
– Ты должен быть здесь. С дробовиком, с чоппером, с коктейльной трубочкой, со складом дохлых нигеров. С чем угодно, но ты должен быть здесь.
– Вообще-то, у меня сегодня выходной.
– У меня тогда тоже был выходной. Но я убил его на то, чтобы спасти твою задницу от каталажки.
– Хорошо, – после недолгой паузы сказал Йонатан. – Я подъеду. Ты будешь там?
– Может быть. А может быть, и нет. Но бармен здесь будет точно. Бар «Папагайос» на улице Урбьета, ты запомнил?
– Урбьета, «Папагайос».
Покончив с Йонатаном, Субисаррета вновь обратился к бармену, который слушал весь разговор с нескрываемым удивлением. А в конце и вовсе запаниковал: это было видно по округлившимся глазам и приоткрытому рту.
– Сейчас сюда подъедет художник…
– С дробовиком? – осторожно уточнил бармен.
– Вряд ли. Вам просто нужно будет описать того парня с дорогими часами. Как можно более подробно. Это все, что требуется.
– А… разве вы не дождетесь своего художника? – отдаленная перспектива остаться один на один с нигероукладчиком Йонатаном не очень устраивала бармена.
– У него будет такое же удостоверение, как и у меня. Так что все в порядке.
– А дробовик?
– Он даже с дамскими револьверами не дружит, не беспокойтесь.
…По уму Субисаррете следовало бы дождаться Йонатана в «Папагайос» и получить изображение ловца камбоджийской купюры с пылу с жару, но, поразмыслив, он решил не терять времени. Пока мазила доберется сюда, пока выудит подробности, пока набросает портрет, – пройдет минимум два часа, а то и больше. А за два часа можно много чего успеть.
Например, достать саксофониста Исмаэля Дэзире Слуцки.
С того времени как они расстались, картина происшедшего существенно изменилась, и Исмаэль возник в той ее части, где Субисаррета вовсе не ждал его увидеть. Что связывает саксофониста с Виктором Варади? Что заставило его отправиться в Ирун и где он раздобыл адрес Виктора? Их утренний разговор (если судить по пленке) занял не больше нескольких минут, и незаметно было, чтобы они обменивались визитками или координатами, наспех нарисованными на листке бумаги. А если бы Исмаэль обратился за адресом к третьему лицу (хотя бы тому же Аингеру), администратор обязательно сообщил бы об этом Субисаррете.
Но ничего подобного не произошло.
И почему Исмаэль не упомянул о визите в Ирун во вчерашней беседе? Понадеялся на то, что свидетелей этого – почти эпохального – события не отыщется? Подобное умолчание (невольное, а, скорее всего, сознательное) – вовсе не мелочь, учитывая обстоятельства дела. И куда делся Виктор после того, как расстался с Исмаэлем? Почему он не вернулся к себе? И при каких обстоятельствах они расстались? Что сказал Исмаэль инспектору относительно вчерашнего дня? Лишь то, что встал он поздно, около полудня, и тотчас отправился в город, где пообедал с другими членами своей семьи – сестрой и русской опекуншей. Вторым номером программы шел Аквариум. И никаких рефлексий по поводу Ируна, как будто его и вовсе не существует.
Посещение чего бы то ни было, будь то Аквариум или Ирун, – частное дело любого человека. Но не в случае, когда произошло убийство: любая частность, любое, пусть и ничтожное, телодвижение может с легкостью обернуться пунктом обвинительного заключения.
Вопросы, толпившиеся в голове, требовали немедленных ответов, но где искать Исмаэля?
В шаговой доступности от русской, вот где.
Он появится рядом с ней, рано или поздно, – следовательно, и Икеру нужно пастись неподалеку. Все было бы проще, если бы у него был номер телефона русской Дарлинг. Но его нет, а судьба визитки с его собственным телефоном – неизвестна. Быть может, Дарлинг бросила ее в ящик стола в своем номере. Или в мусорную корзину. А ее обещание позвонить утром так и осталось обещанием, выполнять его она не собиралась, к трем часам дня это стало ясно окончательно. Возможно, не будь Ируна, Субисаррета смирился бы с таким откровенным кидаловом. И спонтанное желание вновь оказаться под сенью лица-папоротника отправилось бы в шкаф, следом за белым пиджаком. Но теперь все изменилось. Он должен увидеться с русской и всей ее странной семейкой, чтобы получить конкретные ответы на вполне конкретные и не слишком удобные вопросы.
Ничего личного.
Ничего личного, – повторил про себя Икер и набрал телефон Аингеру.
– Вы еще в гостинице? – спросил он у администратора.
– Собираюсь уходить. Слава богу, мне нашли замену…
– Уж не Виктор ли Варади объявился?
– Нет.
Другого ответа инспектор и не ожидал. Наверняка администрация мобилизовала внутренние ресурсы и заткнула дыру на ресепшене кем-то из персонала, не связанного с уборкой номеров.
– Меня интересует саксофонист из двадцать девятого номера. Он на месте?
– По-моему, никого из них нет, – помолчав секунду, ответил Аингеру. – Ни саксофониста, ни его спутниц.
Еще один, вполне ожидаемый ответ. В Сан-Себастьян приезжают вовсе не для того, чтобы сиднем сидеть в гостинице.
– …но я могу подняться на этаж и уточнить.
– Сделайте одолжение. И вот еще что. Сообщите-ка мне дату их выезда из «Пунта Монпас».
После небольшой паузы, сопровождавшейся шуршанием и потрескиванием, голос Аингеру снова зазвучал в трубке:
– Вы меня слушаете, инспектор?
– Да.
– Оба номера, двадцать седьмой и двадцать девятый, были забронированы до полудня двадцать шестого июля.
– То есть до послезавтра?
– Да.
Не то чтобы сказанное Аингеру как-то успокоило инспектора, но, во всяком случае, временной люфт у него появился точно. Рано или поздно, но владельцы ориенталов материализуются, и тогда у Субисарреты будет возможность узнать все то, что живо интересует его последние несколько часов. Хорошо бы еще застать их врасплох, а для этого…
– Знаете, Аингеру… Пожалуй, вам не стоит беспокоить наших друзей со второго этажа.
– Мне оставить записку, что вы хотели с ними связаться?
– И записки не нужно. Вы собирались уходить – вот и уходите.
– Как скажете, инспектор. Я просто хотел быть вам полезным…
Ты просто хотел лишний раз поглазеть на русскую, – подумал Субисаррета. Но разве сам он не преследовал ту же цель еще сегодня утром, отскребая от лица щетину и обряжаясь в пафосный белый пиджачишко? Если такие мысли и посещали его утром, то сейчас – ничего личного.
– Если кто-то из обитателей этих номеров появится в поле вашего зрения… Русская или саксофонист… Ничего не говорите им о нашем разговоре. Вы меня поняли, Аингеру?
– Да.
– Всего хорошего.
Прятать мобильник в карман пиджака Субисаррете не пришлось: телефон тотчас же зазвонил снова. Это была не русская, на что все еще втайне и совершенно иррационально надеялся инспектор, – Иерай Арзак.
– Что за мясницкую срань ты мне передал, дружище? – судмедэксперт так заорал в ухо Субисаррете, что тот поморщился.
– Ты о чем?
– О чертовой рубахе, которая прибыла с твоим недотепой помощником!
– Разве Микель не объяснил тебе?
– Промямлил что-то насчет ночного портье из гостиницы, и все.
– Так и есть. Это рубаха парня, который дежурил в ночь, когда произошло убийство. Меня интересует все, что касается пятен на ней. Когда они появились и как. И еще… Совпадает ли группа крови с группой крови… покойного. Буду чрезвычайно признателен, если ты дашь ответ на все эти вопросы. Как можно быстрее.
– Постараюсь. Вообще-то, я звоню не по поводу рубахи. Помнишь, я говорил тебе о следе порошка под ногтями англичанина?
– Да.
– Так вот. Классифицировать состав полностью мне пока не удалось, но главный компонент я выделил.
– Что-то экстраординарное?
– Можно сказать и так.
– Выкладывай.
– Ты когда-нибудь слыхал о растении ибога?
– Пока не приходилось. Но, надеюсь, ты меня просветишь.
– Прямо сейчас и начну. Ибога – кустарник, растет в Западной Африке. Габон, Конго, Камерун. Вид вполне умиротворяющий, веселые белые цветочки, веселые желтые плоды.
– И в чем подвох? В желтых плодах?
– В корнях, дружище. Самое интересное в ибоге – корень. Самое важное. Корни содержат алколоид, ибогаин. В малых дозах он оказывает стимулирующее действие на центральную нервную систему.
– А в больших?
– Вызывает видения. Короче, мы имеем дело с очень сильным галлюциногеном.
– Наркотическое вещество?
– Да.
– Убитый… был наркоманом?
– Все сложнее.
Все сложнее, конечно. Субисаррета ничего не знает о Кристиане Платте, но представить наркоманом Альваро Репольеса никак не получается. Кажется, в период обучения в Академии изящных искусств, Альваро недолгое время баловался травкой, но это быстро закончилось. Альваро не был сторонником искусственного подстегивания воображения. Он черпал силы совсем в других вещах. Но даже если допустить… только допустить, что наркотическая зависимость настигла его в последние два года, за которые он успел врасти в кожу Кристиана Платта… Человек, занимавший номер двадцать шесть в отеле «Пунта Монпас», вовсе не производил впечатление наркомана со стажем. Он был полностью адекватен. Так, во всяком случае, утверждают люди, которые общались с ним.
– …Ты меня слушаешь, Икер?
– Да.
– Я говорю, что все сложнее. Ибога не вызывает явного привыкания. Такого, как синтетические наркотики или опиаты. Я успел кое-что выяснить о нем. Тебе тоже будет интересно это узнать… В Африке существует целый религиозный культ, полностью основанный на ритуальном использовании корня ибоги. Он называется «бвити». Вещь страшноватая, скажу я тебе…
Исмаэль Дэзире Слуцки – саксофонист и черный принц крови. «Черный» здесь – ключевое слово. Африканец, без всяких примесей. Конечно, делать какие-либо выводы из сказанного Иераем – преждевременно, но…
Бенин.