Английским (знание которого не раз выручало инспектора в последнее время) здесь владеет далеко не всякий: официальный язык Бенина – французский. Хорошо еще, что Субисаррета захватил разговорник, без него инспектору пришлось бы совсем худо. И единственная фраза, которую он выучил наизусть, выглядит следующим образом:
«Je voudrais une chambre de vingt а six»[29].
Субисаррета получил искомое в течение пяти минут, благо, его подстраховывал один из местных детективов, симпатичный парень по имени Жано, чем-то отдаленно напомнивший норную собаку Микеля. Жано – черный, как и положено настоящему бенинцу. Жано произвел на Субисаррету самое благоприятное впечатление, показался ему интеллигентным, тонким и немного застенчивым молодым человеком. Жано бегло говорит по-английски и мечтает поехать во Францию на стажировку, Сан-Себастьян – это почти Франция, не так ли?
Совсем не Франция и не совсем Испания, но вдаваться в подробности Субисаррете мешает незнание французского языка. Объяснить существо дела он не в состоянии по той же причине и потому отделывается самыми общими сведениями:
ему нужно связаться с экспертами по искусству Бенина;
ему нужно найти следы пребывания в Котону гражданина Великобритании Кристиана Платта;
ему нужно пробить один адрес и сделать это по возможности аккуратно – rue du Renouveau, 34.
«Аккуратно» по-французски будет soigneusement, как выглядит это слово на одном из многочисленных бенинских диалектов, Субисаррета не знает. Он не знает, что может ждать его на rue du Renouveau, учитывая, каким необычным способом был добыт этот адрес. Но первые слова Жано обнадеживают: в Котону действительно есть улица с таким названием.
А еще в Котону идет дождь.
Почти такой же сильный, какие бывают в Сан-Себастьяне. Ничего удивительного, – заявляет Жано, сейчас в Бенине сезон дождей, через неделю он закончится и дожди прекратятся. Странно, что вы выбрали этот отель, – заявляет Жано, иностранцы обычно селятся поближе к финансовому центру, там можно было бы подыскать что-то поприличнее. Жано заботит мнение иностранцев о его стране, он – отличный парень.
Фраза, на которую у Субисарреты никогда не хватило бы словарного запаса: «Я не выбирал этот отель, он сам меня выбрал».
Это – сущая правда. Подсказка с «Королевой ночи» была спрятана в Ируне, и от нее можно было бы отмахнуться, если бы не rue du Renouveau, не блокнот Альваро. Ключ, найденный в боксе полуразрушенной ирунской гостиницы, открыл дверь номера отеля в Котону, и все встало на свои места. Вернее, сложилась только часть головоломки, но уже одно это вдохновляет.
«Королева ночи» бенинского разлива – небольшое трехэтажное здание, облицованное светло-бежевой кафельной плиткой. Номера расположены на втором и третьем этажах, над ними – только терраса под тентом, спасающим от солнца, но не от дождя. Террасу довольно условно можно назвать гостиничным баром: здесь есть пара постоянно гудящих холодильников, стойка и несколько столиков, окруженных плетеными креслами. Ассортимент бара довольно скуден: баночное пиво, прохладительные напитки, орешки и чипсы – все это можно найти в любой сан-себастьянской забегаловке. Народу в баре почти нет, да и в самой гостинице тоже.
До сих пор Икер не видел ни одной живой души, за исключением портье, выдавшего ему ключ от номера. А на появление здесь вездесущих Каспера и Греты рассчитывать не приходится.
Каспер и Грета.
Едва покинув «Синдбад-Мореход», Субисаррета позвонил в «Пунта Монпас» и попросил соединить его с номером стариков-норвежцев. Каспер и Грета еще в гостинице? – отлично. Нет-нет, ничего страшного не произошло, инспектору нужно всего лишь задать пару вопросов.
Старики ждали его в холле. Каспер выглядел несколько растерянным, зато Грета была полна энтузиазма. И тотчас сообщила Икеру, что они собираются в Мирамар. Быть может, инспектор составит им компанию?
– Успокойся, дорогая, – поморщился Каспер. – Инспектор здесь вовсе не для того, чтобы эскортировать нас в Мирамар. И… когда я смогу получить свою трость обратно?
– Собственно, потому я и здесь. Из-за трости. Вы ведь приехали в Сан-Себастьян поездом?
И снова Грета взяла инициативу на себя:
– Да, из Биарицца. То еще место, скажу я вам! Все очень-очень дорого! И потом, французы такие снобы! Крайне неприятный народ. Общаются через губу, как будто делают тебе одолжение. И ужасные, ужасные официанты… Помнишь, Каспер, как один тип отказался обслуживать нас в том жутком кафе на набережной. И только потому, что мы, видите ли, не заказали ужин, а решили ограничиться кофе с блинчиками…
– Думаю, молодому человеку вряд ли интересно выслушивать твои стенания, Грета. И твои выводы относительно всех скопом французов, – осадил жену старик. – Он всего лишь спросил, приехали ли мы поездом.
Субисаррета с благодарностью взглянул на Каспера:
– Помнится, вы говорили, что купили эту трость в Сан-Себастьяне…
– Как только покинули станцию, – снова вклинилась Грета. – Мы и двух кварталов не прошли, как Каспер наткнулся на эту лавчонку. Клюнул на цветастое название, хотя по витрине было ясно, что там продается всякий хлам. Но Каспер любит рыться в хламе. Он – настоящий жук-навозник. Хоть бы вы на него повлияли, Икер!
– Только этого не хватало! – огрызнулся старик.
– Я осталась снаружи, но минут через десять поняла, что Каспера нужно выручать, иначе он застрянет там до ночи. Не очень-то мне хотелось входить туда, но что было делать?
– Вот и ждала бы снаружи…
Если не остановить стариков – они будут препираться еще полчаса.
– А как называлась эта лавчонка?
– Что-то восточное, – Грета сморщила лоб. – Э-э… Связанное с арабскими сказками… Шахерезада? Аладдин?
– «Синдбад-Мореход», – бросил Каспер. – Она называлась «Синдбад-Мореход».
…Это была самая настоящая удача.
Все могло обернуться совсем по-другому, если бы Виктор не был таким сентиментальным. Если бы он так не любил ретрозвезду Риту Хейворт и если бы не завернул когда-то в лавку старьевщика. Его появление там (первое, а не последнее) вполне объяснимо: неподалеку от лавки находится крошечный вокзальчик, или, скорее, станция – Эуско, поезда от нее идут не только в Биарриц, но и в Ирун. Очевидно, что Виктор не всегда пользовался своим «фордом», в иные дни он мог добираться до дома и на поезде. Или приезжать на нем в Сан-Себастьян. Что заставило Виктора толкнуть дверь «Синдбада-Морехода»? Дождь, помноженный на ожидание поезда, или просто ожидание поезда, или просто дождь, или какая-то другая причина, связанная не с дождем, а с солнцем и мармеладками, зажатыми в руке провидения, – не суть важно.
Важно лишь то, что в свой последний визит Виктор принес трость, за несколько часов до этого послужившую причиной гибели Кристиана Платта. Почему он не выбросил ее, не зарыл в песке на пляже Сурриола или просто не оставил на одной из автобусных остановок? Почему не отвез в Ирун вместе с окровавленной рубашкой? Наличие рубашки в корзине с грязным бельем тоже смущает Субисаррету: проще было вообще избавиться от нее, так поступил бы любой здравомыслящий человек. Человек, влюбленный в фантом с кинопленки, не может быть здравомыслящим.
Но он может быть убийцей.
Рита Хейворт, какой бы сексуальной она ни была, не в состоянии этому помешать.
Косвенных улик вполне достаточно, чтобы объявить Виктора Варади в розыск, как предполагаемого убийцу, а вовсе не как свидетеля. Это придало бы делу существенное ускорение: потенциальных преступников ищут с большим энтузиазмом. Да и людей, задействованных в поиске, всегда существенно больше. Но Субисаррета все еще сомневается – даже несмотря на улики. И дело вовсе не в старике Шоне, который охарактеризовал Виктора как «милого мальчика» и отнесся к нему с теплотой. Дело не в показаниях других людей, ничего дурного о Викторе не сказавших.
В этом деле не просматривается самое важное – мотив. Зачем скромному ночному портье убивать постояльца отеля, с которым он даже не был знаком? Сведения о подлинном Кристиане Платте (те, что все-таки удалось собрать) чрезвычайно скудны. Он – уроженец Лондона, в Лондоне живет его двоюродная сестра, никаких других родственников нет. Сестра не видела Кристиана много лет, он внезапно уехал из страны к своему старинному другу куда-то в Азию и больше не появлялся. За все время от него было только одно письмо, в котором сообщалось, что Кристиан путешествует по миру и возвращаться на родину в его планы пока не входит. Удивительно, но сестра отозвалась о Кристиане так же, как старик Шон о Викторе Варади, в тех же выражениях:
он был милым.
Ничего другого вытянуть из молодой женщины не удалось, оно и понятно: у сестры своя жизнь, она – счастливая мать семейства и воспитывает мальчиков-близнецов, а это отнимает массу времени и сил. Но если Кристиан когда-нибудь появится, она будет ему рада.
Фотографий Кристиана у сестры не нашлось, даже детских. Зато нашелся запасной ключ от его крошечной квартирки в Кройдоне, но фотографий нет и там. Нет вообще ничего, что проливало бы свет на личность Кристиана Платта. Квартира выглядит нежилой, по словам соседей в ней уже давно никто не появлялся.
О том, чем занимался Кристиан, тоже доподлинно неизвестно: сестра с трудом припомнила, что он вроде бы работал простым курьером, а это никак не вяжется с дорогими костюмами из шкафа в «Пунта Монпас» и свободным перемещением по континентам. Только дурацкая красная пижама выглядит более-менее аутентично.
Короткий полицейский отчет из Англии был бы и вовсе неутешительным, если бы не одно, отмеченное вскользь, обстоятельство: Кристиан Платт мечтал стать саксофонистом. Об этом упомянула сестра, когда речь зашла о профессии уехавшего брата.
О Кристиане-саксофонисте Субисаррета старается не думать, тем более что убитый вовсе не был Кристианом Платтом. Он был Альваро Репольесом —