тибюля «Пунта Монпас» с запечатленной на ней ночью Виктора Варади. Виктор читал, жевал мармеладки, имитировал броски по баскетбольному кольцу, в упор не видел окруживших его ориенталов и… что-то написал на стекле входной двери.
Даже сейчас, по прошествии нескольких дней, Субисаррета легко восстановил в памяти этот момент: вот Виктор спускается по лестнице, подходит ко входной двери в отель, дышит на стекло, после чего проводит по нему пальцем; палец не отрывается от стекла несколько секунд, движется то вверх, то вниз. Впечатление такое, что Виктор что-то пишет на стекле.
А если это не просто впечатление и он действительно что-то написал?
Спустившись с этажа, где только что произошло убийство. Отпущенный на свободу конвоирами-ориенталами. Что он хотел сказать и кому адресовалась надпись?
Субисаррета повел себя как дурак, не придав значения этому жесту ночного портье. Он должен был исследовать стекло миллиметр за миллиметром, вдруг следы надписи сохранились? И сделать это нужно было сразу после просмотра пленки! Не исключено, что трудолюбивый персонал «Пунта Монпас», блюдя чистоту, драит прозрачные поверхности денно и нощно. Если это так – Субисаррета пропал, остается только утешать себя тем, что ничего судьбоносного на стекле выведено не было. Или, в крайнем случае, там был указан результат последнего матча «Реал Мадрид» – «Барселона». А-а, нет! О футбольных пристрастиях Виктора Варади неизвестно ничего, равно как и о пристрастиях баскетбольных.
Возможно (и даже скорее всего), это что-то связанное с Ритой Хейворт. Строчка из «Блю пасифик блюз» —
А дьявольский дождь все стучит и стучит в ваше окно.
В ту ночь небо над Сан-Себастьяном было чистым.
…На ресепшене Субисаррета не увидел гостиничного великомученика Аингеру, его место занял смуглый испуганный юнец. Испуг перешел в ужас, как только инспектор сунул ему под нос свою корочку.
– Что-то случилось? – проблеял смуглолицый.
– Даже если что-то случилось, вы к этому отношения не имеете. Первый день на дежурстве?
– Да.
– Кто-нибудь мыл стекла сегодня или вчера?
– Сегодня точно нет. Но обычно их моют раз в неделю. Я могу поинтересоваться у кого-нибудь из технического персонала.
– Не стоит.
Бросив это, Субисаррета подошел к двери и приблизил лицо к стеклу: как и следовало ожидать, никакой записи не было и в помине.
Ты-дыщ!
Ощущение было именно таким: Икер с размаху налетел на невидимую преграду и по лицу его умудрились проехаться «фордовские» дворники, окончательно стерев надежду. И тогда он (скорее машинально, чем преследуя какую-то цель, подышал на стекло. В точности повторил все то, что делал Виктор Варади двое суток назад. Субисаррета ошибся всего лишь на несколько десятков сантиметров, но даже эта небольшая погрешность не помешала возникнуть свету в конце туннеля. Свет был неярким, чтобы разглядеть его, Икеру пришлось напрячь зрение. Едва заметный абрис букв прочитывался с трудом, но все же прочитывался:
EAU, 34.
Очевидно, это самый конец слова или фразы; и нужно взять левее, чтобы ухватиться за ее начало. Икер дышал на стекло снова и снова, прославляя в душе персонал отеля, оказавшийся вовсе не таким образцовым. В конечном итоге на стекле вырисовалась довольно странная надпись:
COTONOU, RUE DU RENOUVEAU, 34.
Снова французский. Все словно помешались на французском, неужели сказывается близость Сан-Себастьяна к французской границе? Или этот французский вырос совсем в других местах и совсем на другой почве? Во время их с Арзаком ритуальных танцев вокруг трости Иерай сказал: «Половина Африки говорит на французском, последствия колонизации», а уж всезнайке-эксперту можно поверить на слово. Но и Икер не такой уж дурак, во всяком случае, «rue» он может перевести самостоятельно, не прибегая ни к чьей помощи: «rue du Renouveau» означает ничто иное, как «улица Ренуво». А что означает ренуво — не так уж важно, это всего лишь адрес.
Улица могла бы находиться в соседнем Биарицце, или в соседнем баскском Байонне, лишь по недоразумению оказавшемся в составе Франции. Но она находится в непроглядной дали – в Котону. Чертов Котону уже успел надоесть Субисаррете, все кому не лень, включая норную собаку Микеля, талдычат о Котону. И сам Котону ведет себя не лучше – бабочкой вьется над размозженным затылком Кристиана Платта. Да еще администратор Аингеру… Из всего подслушанного телефонного разговора убитого в холле гостиницы он смог воспроизвести только одно слово – коттон.
Хлопок.
Но то, что было переведено Аингеру как хлопок, ни в каком особом переводе не нуждалось. Кристиан говорил вовсе не о хлопке, – о Котону, откуда транзитом прилетел в Сан-Себастьян гражданин Великобритании Кристиан Платт. Разгадка оказалась простой, хотя и не принесла Субисаррете никакого облегчения.
И непонятно, кому адресовалось послание на стекле – ведь кому-то же оно адресовалось? Или Виктор Варади хотел предупредить о чем-то —
о чем и – главное – кого?
Субисаррете нужно срочно переговорить с людьми, имеющими представление о топографии Котону, но такие люди вряд ли найдутся на атлантическом побережье Испании. Разве что…
– Молодой человек, – обратился инспектор к юнцу на ресепшене. – Меня интересуют номера двадцать семь и двадцать девять. Их жильцы на месте?
– Э-э… Молодая женщина, девочка и чернокожий? – юнец проявил завидную для первого дня работы осведомленность.
– Именно.
– Нет.
– Когда они вернутся в гостиницу…
Прозвучавший ответ ошеломил Субисаррету:
– Не думаю, что они вернутся. Они уехали.
– Что значит «уехали»? Когда?
– Часа полтора назад. Я сам вызывал для них такси.
– Они уехали… вообще?
– Они были с багажом и кошками. Женщина оплатила оба номера наличными.
– Погодите… Они должны были выехать только завтра.
– Но выехали сегодня, – на лице новоиспеченного портье снова появился испуг. – Я должен был кому-то сообщить об этом? Никаких инструкций на этот счет я не получал.
– Нет, все в порядке, не волнуйтесь.
Все совсем не в порядке. Субисаррета и не подозревал, что такая банальная вещь, как отъезд из гостиницы Дарлинг, Исмаэля и Лали, вызовет у него столь сильные эмоции. Он чувствует себя потерянным, брошенным и обманутым; он снова ощущает себя ребенком, которого оставили рыцари Птичьей клетки. Оставили за несколько часов до рассвета, как их пережить? Как унять внезапно заколотившееся сердце? Так думает мальчик Икер, натягивая на самые глаза одеяло. Инспектор Субисаррета должен думать совсем о другом: почему их отъезд был так внезапен, что напоминает бегство? Что заставило их изменить планы? Желание избавиться от назойливого полицейского, постоянно вторгающегося в их жизнь? Желание избежать неприятностей, которые могут возникнуть? Но им ничего не грозило, в число подозреваемых не входил никто из них, даже кошки. Маленький Икер, все еще живущий в сердце взрослого инспектора Субисарреты, по-настоящему расстроен, товарищи по морской прогулке оставили его, а ведь с ними можно было бы придумать не одну замечательную игру, подвижную или развивающую. С ними можно было рассматривать картинки в комиксах, сблизив головы и прижавшись друг к другу плечами. Можно было бы даже постараться выдуть пару правильных нот из большого сверкающего саксофона. Но ничего такого больше не будет. Никогда. В память о сбежавшей с танцором матери у Икера остался матросский костюмчик. В память о Борлито – несколько блокнотов с рисунками и потусторонний запах духов «Cuir Mauresque». В память о Дарлинг, Исмаэле и Лали ему не осталось ничего.
Почти ничего.
Кроме автографа многообещающего саксофониста Исмаэля Дэзире. Кроме маленького бисквита, подаренного ему Лали. Он так и не успел добраться до своего собственного пиджака, где лежит «печенька». И до блокнота Альваро – тоже. Странные вещи происходят с Икером в последнее время: он стал забывать о каких-то важных вещах. Он все время забывает снять проклятую шляпу, уж не пустила ли она корни в его голове? А если пустила, на что они похожи? На корни странного и опасного растения ибога?
Или блокнот Альваро, выуженный из недр гостиницы-призрака в Ируне. Почему Субисаррета до сих пор не нашел пяти минут, чтобы заглянуть в него? Ответов на вопросы нет, как нет ответа на вопрос – почему троица покинула «Пунта Монпас» и куда она направилась.
– …Вы сказали, что вызвали такси?
– Да.
– По какому адресу?
– Э-э…
– Куда должно было отправиться такси вместе с пассажирами?
Сквозь смуглую кожу юноши проступил румянец, и, порывшись в бумагах на столе, он произнес:
– Площадь Ласта.
– И все?
– Да.
– Не аэропорт, не вокзал, а площадь?
– Да. У меня так и записано: «отель – площадь Ласта».
– Номер такси у вас сохранился?
– Секунду… тридцать один сорок семь URG. Фирма «Радио Такси Доностия».
Сведения совершенно бесполезные, не стоило даже напрягать несчастного мальчишку. Что может сказать ему шофер такси? То же, что и портье: он взял пассажиров у отеля, а высадил их на площади. Вряд ли таксист был настолько любопытен, чтобы проследить их дальнейший путь. Но есть и кое-что обнадеживающее: еще вчера на пирсе, рядом с площадью, всех троих ждала яхта «Candela Azul». Так почему бы не предположить, что она не изменила место дислокации, и троица направлялась именно на нее? Ничего удивительно в этом нет: Дарлинг, после долгих колебаний, наконец-то приняла предложение своего старинного приятеля и владельца яхты по совместительству. Воспользоваться гостеприимством друга – вполне разумный и понятный шаг.
Но почему она совершила его только сейчас? И почему нет вестей от норной собаки, получившей задание вытянуть на свет тушку загадочной польской лисы?..
– Простите… – голос портье вывел Икера из задумчивости.
– Слушаю.
– Вы ведь полицейский инспектор, да? Вам кое-что передали.
– Мне?