им образом, наши озера и моря постепенно затвердели бы.
Змеи, грифоны, летающие драконы и другие фантастические существа из арсенала геральдики, восточное представление о мире, который стоит на слоне, слон на черепахе, а она снова на слоне и так далее, относимое обычно к сфере мифологии в общепринятом смысле слова, – все это, как считают некоторые, указывает на смутное знание предшествующего состояния органической жизни, которое отчасти подтверждает геология.
В Азии недавно обнаружили ископаемую черепаху, столь огромную, что она могла бы выдержать слона.
Аммониты, змеиный камень или окаменелых змей находили издавна, часто без голов.
В северной части Великобритании окаменелые морские ежи называются четки св. Катберта. Миф держится на истине.
Рай – в направлении на запад, или лучше, запад находится в направлении рая. Путь в рай лежит с востока на запад вокруг земного шара. Солнце ведет за собой и показывает дорогу. Звезды тоже освещают ее.
Природа и человек: одни люди предпочитают первое, другие – второе; но все это de gustibus*. He важно, из какого колодца вы напьетесь, при условии, что его питает источник.
* De gustibus non est disputandum (лат.) – о вкусах не спорят.
Когда я гуляю по лесу, над ландшафтом моего ума, может статься, промелькнет тень от крыльев какой-то мысли, и я понимаю, как мало событий в нашей жизни. Что значат все эти войны и слухи о войнах, современные открытия и так называемые улучшения? Просто раздражение на коже. Но эта тень, которая так быстро исчезает и чью суть так трудно уловить, наводит на мысль о том, что есть важные события, промежутки между которыми – для нас настоящая историческая эпоха.
Лекторы обыкновенно говорят о ХIХ веке, об американце последнего поколения с такой легкостью и таким пафосом превозносят его до небес, распространяя вести о его славных делах с помощью телеграфа или силы пара, перечисляют все деревянные затычки, которые он выстругал. Но кому не ясно, что подобные описания жизни человека или нации неискренни и неуместны. Этот стиль напоминает крики ура! или манеру, в которой изъясняются члены общества взаимного восхваления. Вагоны идут мимо, и их содержимое известно нам так же хорошо, как видна их тень. Они останавливаются, и мы в них садимся. Но те возвышенные мысли, которые пролетают в вышине, не останавливаются, и мы в них никогда не садимся. Их проводник не похож ни на одного из нас.
Я чувствую, что человек, который в разговоре со мной о жизни людей в Новой Англии делает упор на железные дороги, телеграф и тому подобное, видит лишь внешнюю сторону вещей. Он воспринимает преходящее и поверхностное так, будто это – нечто прочное и значительное. XIX век со всеми своими усовершенствованиями, возможно, уже являлся в одном из состояний ума, где-то между сном и пробуждением, во времена какой-то стародавней индийской династии. Ничто не оставляет глубокого и прочного следа, разве только то, что весомо.
Повинуйся закону, который дает откровение, а не закону, который для тебя открыт.
Хотелось бы, чтобы соседи мои были людьми более дикими.
Дикая природа, перед которой бледнеет любое цивилизованное общество.
Тот, кто живет по велениям высшего закона, является в каком-то смысле незаконным. Вряд ли можно назвать счастливым открытие закона, связывающего нас там, где мы до сих пор считали себя несвязанными. Живи свободно, дитя тумана! Тот, для кого созданы законы, кто сам не повинуется закону, но кому повинуется закон, возлежит на пуховых подушках и переносится по желанию куда только захочет, потому что человек выше всех законов, небесных и земных, когда осмеливается жить.
Дикие, будто мы живем, питаясь костным мозгом антилоп, поедая его сырым.
Кажется, есть люди, в чьей жизни важных событий было не больше, чем в жизни жука, который ползет по тропинке у меня под ногами.
30 марта. Весна уже пришла. Я вижу черепах, или, скорее, слышу, как они при моем приближении шлепаются с берега ручья в воду. На ольхе появились сережки. Со дна речки поднимаются листья кувшинок. Слышно пение чибиса и жаворонка.
Только убогие дикари да вырождающиеся бушмены мироздания сотворены устрашающими благодаря тому, что их слабые зубы и крохотные жала источают яд, – муравьи, сороконожки, комары, пауки, осы и скорпионы (Хью Миллер30).
Достигнуть подлинной сердечности в отношениях с одним человеческим существом уже достаточно, чтобы год стал для нас памятным.
Человек, для которого главное – закон, человек, прядающий значение формальностям, консерватор – человек робкого десятка.
Как уводили Симса
Недавно один английский писатель (Де Куинси), пытаясь объяснить зверства Калигулы и Нерона31, их чудовищную и противоестественную жестокость, а также всеобщее раболепство и продажность, которую они породили, заметил, как трудно поверить в то, что потомки народа столь сурового, каким были римляне, могли так быстро выродиться; в это время население Рима, свезенное сюда из различных частей света, но особенно из Азия, было, по существу, новой расой. Огромная часть коренных жителей была вырезана, и права гражданства были предоставлены такому большому количеству освобожденных рабов из Азии, что на протяжении жизни одного поколения римское золото почти полностью превратилось в простой металл. Ювенал с горечью писал: Оронт… смешал свои нечистые воды с водами Тибра, а также: Возможно, во времена Нерона меньше чем каждый шестой был римлянином по происхождению. Вместо них, пишет другой автор32, пришли сирийцы, каппадокийцы, фригийцы и освобожденные рабы из других стран. За полвека они деградировали так быстро, что Тиберий даже назвал сенаторов его (Рима) homines ad servitutem natos, то есть людьми, рожденными быть рабами.
Итак, можно сказать, не располагая какими-нибудь генеалогическими данными, что подавляющее большинство жителей Бостона, даже те, кто имеет сенаторское звание, – все эти Кертисы, Ланты, Вудбери и прочие33, – были не потомками борцов за Революцию (Хэнкоков, Адамсов, Отисов34), но просто сирийцами, каппадокийцами и фригийцами, всего лишь homines ad servitutem natos, то есть людьми, рожденными быть рабами. Но, пожалуй, хватит сравнивать нас с нашими предками, так как в целом, думаю, даже они хоть и были несколько храбрее нас и менее продажны, все же не были достаточно великодушными и принципиальными, чтобы встать на защиту людей другой расы, живущих среди них. Я не верю, что скоро настанет то время, когда Север начнет из-за этого войну с Югом. Это значило бы вписать слишком яркую страницу в историю нашей страны.
Существует такая должность – хотя ее не всегда занимает достойный человек, – как губернатор Массачусетса. Что же он делал последние две недели? Трудно ему было, должно быть, сохранять нейтралитет во время этого морального землетрясения. Мне казалось, что нельзя было сочинить на него более злой сатиры, нанести ему большего оскорбления, чем просто не вспомнить о нем в тот критический момент. Казалось, все забыли, что существует такой человек и такая должность. Однако все это время он занимал губернаторское кресло. Настоящий м-р Флюгер, потому что прекрасно держит нос по ветру.
В 1775 году две или три сотни жителей Конкорда собрались на мосту с оружием в руках для того, чтобы отстоять право трех миллионов людей самим устанавливать налоги и участвовать в делах самоуправления. Около недели тому назад бостонские власти, сторону которых взяли многие жители Конкорда, собрались на рассвете, чтобы с помощью еще большего отряда солдат препроводить в рабство – такое глубокое, какое только знал свет, – ни в чем не повинного человека, зная, что он ни в чем не повинен31. Абсолютно неважно – я хочу, чтобы вы подумали над этим, – кем был этот человек, был ли он Иисусом Христом или кем-то другим, ибо как поступаете по отношению к меньшим его братьям, так поступаете по отношению к нему. Неужели вы думаете, что он остался бы здесь на свободе и допустил бы, чтобы чернокожий пошел в рабство вместо него? Они отправили его обратно в рабство, говорю я, чтобы он жил в рабстве вместе с остальными тремя миллионами – заметьте это себе, – которых та же самая рабовладельческая, или рабская, власть на Севере и на Юге держит в этом состоянии. Три миллиона, которые в отличие от прежде упомянутых трех миллионов не отстаивают право на самоуправление, а просто-напросто убегают и держатся подальше от своей тюрьмы.
Неделю спустя жители нашего города, оказавшие в этом деле особенную поддержку бостонским властям, звонили в колокола и стреляли из пушек в честь мужества и свободомыслия тех людей, которые собрались у моста. Можно подумать, что те три миллиона человек бились, чтобы освободиться самим, но держать в рабстве другие три миллиона. Но, господа, даже последовательность, хотя ее часто ругают, бывает иногда добродетелью. Каждый гуманный и разумный житель или жительница Конкорда, слыша эти колокола и пушки, вместо того чтобы думать о событиях 19 апреля 1775 года, вспоминали 12 апреля 1851 года.
Я хочу сказать согражданам, что, каковы бы ни были законы, ни отдельный человек, ни нация не могут, совершив даже малейшую несправедливость, избежать расплаты. Правительство, сознательно творящее несправедливость – и упорствующее в этом! – станет в конце концов посмешищем для всего мира.
О рабстве в Америке говорилось много, но я думаю, что мы не поняли еще, что такое рабство. Если бы я всерьез предложил конгрессу перемолоть человечество на колбасу, не сомневаюсь, что большинство улыбнулось бы на это, а если бы кто-либо отнесся к моему предложению серьезно, то счел бы, что я предлагаю нечто гораздо худшее, чем конгресс когда-нибудь осуществлял. Но, господа, если кто-либо из вас скажет мне, что превратить человека в колбасу гораздо хуже – или просто хуже, – чем сделать его рабом, чем принять закон о беглых рабах, я назову его глупцом, умственно неполноценным человеком, который видит различия там, где их нет. Первое предложение столь же разумно, как и второе.
Когда я читал отчет о поимке беглеца и возвращении его в рабство – а читал я его в воскресенье вечером – и прочел также то, о чем здесь не читали, а именно: человек, который творил молитву на пристани, был Даниелом Фостером из Конкорда, я не мог не почувствовать некоторой гордости, потому что из всех городов республики только Конкорд был назван как участник этого нового чаепития36. Подобно тому как он занял определенное место в первой главе истории Массачусетса, так он займет место и в следующей, может быть, самой важной части истории Массачусетса. Но моим вторым чувством, когда я раздумывал, как недолго этот человек прожил в нашем городе, были сомнение и стыд, так как жители Конкорда за последнее время не сделали ничего для того, чтобы их город упоминали в связи с теми событиями.