– Ну что ж, не был так не был, – соглашаюсь я. – Но вот к краже у вас этот человек какое-то отношение, видимо, имеет. И возможно, к убийству тоже.
– Тут я вам плохой помощник, – машет рукой Виктор Арсентьевич и указывает на вазу. – Да возьмите же что-нибудь.
– Спасибо.
Я машинально беру апельсин и начинаю его чистить.
Виктор Арсентьевич после некоторого колебания все же интересуется:
– А почему вы решили, что он имеет отношение к убийству?
– Кто?
– Да этот… Лев Игнатьевич.
– Потому что он серьезно поссорился с Гвимаром Ивановичем и знал одного из убийц.
– Что вы говорите?! Значит, и вы этих убийц знаете?
– Знаем.
– И не задержали?
Я усмехаюсь.
– Пресс-конференцию по этому делу проводить еще рано.
– Да, да. Извините. Я не должен вам задавать такие вопросы, понимаю.
– А я не должен был вам на них отвечать.
– И все-таки ответили, – улыбаясь и как бы с упреком говорит Виктор Арсентьевич.
– Да. По слабости характера, – я тоже улыбаюсь. – А вот вы наоборот – должны были ответить, но не ответили.
– Так я же вам уже…
– Да, да, – киваю я. – Вы его не знаете. Я понимаю.
Однако понимаю я совсем другое. Поведение Виктора Арсентьевича мне не нравится. Что-то он все-таки от меня скрывает, что-то не договаривает. Почему? Возможно, он боится, что все эти знакомства, конечно же, запачкают его. А тут еще и убийство. Что ж, это вполне возможно. И все же он должен мне довериться и все рассказать. Вот как только этого добиться? Но, в конце концов, он же сам заинтересован, чтобы все распуталось.
– Я хочу, Виктор Арсентьевич, обрисовать вам ситуацию, в которой вы оказались, – говорю я. – До конца вы ее, по-моему, не оценили. Это и понятно. Мне все же как-никак виднее. И я вам помогу.
– Что ж. Слушаю вас.
– Так вот. Ситуация, конечно, малоприятная. Вокруг вас, а точнее, вокруг вашей квартиры, крутилась целая шайка. Наблюдали, изучали, составляли план. Но предварительно им надо было убедиться, что игра стоит свеч, то есть что в квартире, грубо говоря, есть что брать. Кто-то дал такую информацию, и игра началась. По всему видно, что готовились умело и тщательно. Интерес к вам, а точнее, к вашей квартире…
– Почему вы все время в этом пункте сбиваетесь? – подозрительно, даже нервно спрашивает вдруг Виктор Арсентьевич. – Лично я для них интереса, надеюсь, не представляю?
– Я тоже так надеюсь.
– Но не уверены? – продолжает цепляться Виктор Арсентьевич.
– Пока дело не раскрыто, ни в чем нельзя быть уверенным, – спокойно отвечаю я. – Так вот, повторяю, интерес к вам, а скорее, конечно, к вашей квартире, был так велик, что в какой-то момент пошли даже на убийство. То ли что-то не поделили, то ли решили убрать конкурента.
– Это уже коммерческий термин, он тут не применим, – прерывает меня Виктор Арсентьевич.
– Коммерческий? – машинально переспрашиваю я и добавляю. – А ведь Гвимар Иванович имел отношение к коммерции.
– То есть? – настораживается мой собеседник. – В каком смысле?
– В прямом. Он в прошлом был директором магазина.
– Ого! Так вы уже изучили его биографию, оказывается?
– Пришлось. Но я пока вот на что хочу обратить ваше внимание. Для вас из возникшей неприятной ситуации желательны, мне кажется, два, ну, результата, что ли. Первый – это возвращение украденных вещей. Не так ли?
– Да, конечно, – соглашается Виктор Арсентьевич. – А какой второй?
– Второй результат скорее, так сказать, моральный, а не материальный. Что ни говорите, а вы сейчас, наверное, жалеете, что дружили с Гвимаром Ивановичем. Некую тень это все же на вас бросает, не так ли?
– Жалеть я, конечно, жалею, – твердо говорит Виктор Арсентьевич. – Но никакой тени это на меня, извините, не бросает. Разве мог я предположить, что он… жулик!
– При некотором желании могли бы.
– Не понимаю.
– Да очень просто. Вот вы сказали, что он вам никогда не рассказывал о своей работе, словно и вовсе не работал. Так?
– Ну, так.
– Но ведь вам ничего не стоило выяснить, что командировки к вам на фабрику ему никто не давал.
Тут впервые в глазах Виктора Арсентьевича мелькает испуг.
– Но позвольте… – лепечет он. – Вы куда-то в сторону уходите… Ну, допустим, я не догадался это выяснить… Допустим… Но кража у меня…
– Вы правы, – перебиваю я его. – К краже это отношения не имеет. И мы действительно ушли несколько в сторону. Но к личности Гвимара Ивановича все это имеет прямое отношение, согласитесь. И ее не украшает, не правда ли?
– Безусловно, – с явным облегчением соглашается Виктор Арсентьевич.
– А потому и дружба с такой личностью, так сказать, не украшает вас. И вы об этой дружбе, по вашим словам, жалеете.
– Да, конечно, – вздыхает Виктор Арсентьевич. – Но кто бы мог подумать.
– Так вот второй результат, которого вы хотите, это избавиться от пятнышка, которое эта дружба на вас все же бросила.
– Ну, пожалуй…
– Но чтобы достигнуть этих двух результатов, Виктор Арсентьевич, необходимо, чтобы вы были с нами полностью откровенны. Полностью. А сейчас, простите, я в этом не уверен.
– Вы считаете, что я что-то скрываю? – вспыхивает Виктор Арсентьевич. – Ну, знаете… у вас… у вас нет оснований!
– Точнее сказать, что-то недоговариваете. Такое, простите, у меня ощущение. Видите, я с вами вполне откровенен. Больше того, я искренне хочу вам помочь. Хочу добиться и первого результата, и второго. Но и вы, в свою очередь, мне помогите.
– Но… в чем же, по-вашему, я недоговариваю? – растерянно спрашивает Виктор Арсентьевич.
– По крайней мере в двух пунктах, – отвечаю я. – Первый – насчет Льва Игнатьевича. Мне все же кажется, что вы его знаете. Просто вы боитесь второго пятнышка. Так ведь, согласитесь?
Я его уговариваю, как заупрямившегося мальчишку, и он, именно как заупрямившийся мальчишка, капризным тоном возражает:
– Нет, не так. Я его действительно не знаю.
– Ладно, Виктор Арсентьевич, отложим этот разговор, – предлагаю я. – Подумайте. Все-таки лучше всего, если вы будете со мной до конца откровенны.
– Как угодно. Только…
Я наклоняюсь и кладу свою руку на его, как бы призывая не продолжать.
– Подумайте, – повторяю я. – Мы еще увидимся. И тогда я вам скажу о втором пункте, где вы со мной не откровенны.
Я поднимаюсь. Разговор окончен. Совсем нелегкий разговор. Я вижу, как утомлен Виктор Арсентьевич. И сам я утомлен не меньше. Хотя время я провел с пользой, однако кое-какие детали состоявшегося разговора пока от меня ускользают.
Я возвращаюсь на работу только к середине дня. Рюмка коньяка и апельсин обед заменить, естественно, не могут. Когда же я узнаю, что и Кузьмич отправился перекусить, то уже решительно направляю свои стопы в сторону столовой. Кстати, столовая у нас очень неплохая, возможно, потому, что над ней взяли своеобразное шефство сотрудники ОБХСС. Поэтому я стараюсь, когда возможно, обедать здесь. К сожалению, это далеко не всегда удается.
Сегодня здесь народу совсем мало, все-таки суббота. В основном обедают сотрудники нашего управления. Картина, в общем, обычная. Я подсаживаюсь к знакомым ребятам из другого отдела, и за интересным разговором обед пролетает быстро. Я даже не успеваю узнать все подробности одного ловкого мошенничества и обсудить вчерашнюю газетную заметку об одном нашем сотруднике, очень нас развеселившую своей розовой наивностью.
Когда я наконец поднимаюсь к себе, Кузьмич уже на месте. Прежде всего я ему подробно докладываю о своем разговоре с Купрейчиком, очень подробно. Это уже вошло у нас в привычку. Кузьмич слушает молча, не перебивая, то крутя в руках очки, то выравнивая на столе свои карандаши.
– Так, – наконец говорит он, когда я заканчиваю свой доклад. – Совсем неплохо поговорили. Хотя и не все прояснилось. Не все.
– Но хоть видно, что еще надо прояснить.
– Именно что, – соглашается Кузьмич. – Вот к примеру. Семанский, выходит, чуть не год дружил с Купрейчиком и вдруг решил навести на него шайку. Значит, и сам с ней недавно связался, так, что ли? А чем он промышлял до этого? Ведь он года два как работать бросил. Неясно. Еще более неясен этот Лев Игнатьевич, уж как хочешь. Пожилой, солидный человек, вон какой философ, и занимается квартирными кражами, шайку организовывает?.. Не верю. Что-то тут не так. Да и сам он отрекомендовался тебе, как… ну, делец, что ли, коммерсант, представитель чей-то. Предложение деловое сделал. И вдруг квартирная кража за ним. Не бывает так, милый мой.
– Да, – соглашаюсь я. – Странно все это с Львом Игнатьевичем, не спорю.
– Боюсь, не ошибаешься ли ты, – качает головой Кузьмич. – В кафе с тобой сидел не Лев Игнатьевич. Не может такой солидный человек квартирные кражи совершать. Он вот там, в кафе, на своем месте был, когда философствовал и деловые предложения делал. А Лев Игнатьевич с квартирной кражей у Купрейчика связан накрепко, через Чуму и Семанского.
– И с убийством, видно, тоже, – добавляю я.
– Именно что, – кивает Кузьмич и, вздохнув, заключает: – Нет, милый мой, скорей всего, ты ошибся. Бывает.
– Уж очень похожи.
– Тем более. Ну да поглядим еще. Если повезет, то ты с тем Павлом Алексеевичем еще встретишься. Он в понедельник звонить должен?
– Да.
– Ну вот. А пока пойдем дальше. Не нравится мне твой Купрейчик. Ты прав, что-то он недоговаривает.
– Что знаком с Львом Игнатьевичем.
– Это во-первых. А потом насчет Семанского. Проверим-ка на фабрике, появлялся там Семанский или нет, и у кого. Ведь Купрейчик испугался, когда ты сказал насчет командировки этого Семанского, что не могло ее быть. Испугался или нет?
– Точно, испугался, – подтверждаю я. – Сказал еще, что мы, мол, в сторону уходим от кражи… Федор Кузьмич! – вдруг вспоминаю я. – А ведь в сторону от нее просил не уходить и этот… Павел Алексеевич, там, в кафе.
– Ишь ты, – довольно усмехается Кузьмич. – Чего увязать вздумал.