– Ладно, – соглашаюсь я. – Тогда ждите. Кое о чем еще надо поговорить.
– Давай, – говорит Жук. – По-быстрому только.
Я киваю в ответ и толкаю дверь мастерской.
Несмотря на поздний час, она открыта. Я захожу.
Сиротливо горит лампочка над низенькой табуреткой за барьером, вокруг нее, как и вчера, разбросаны инструменты, старая обувь, куски кожи.
Пусто. Никого в мастерской нет. Я удивленно оглядываюсь и вдруг замечаю притаившегося за моей спиной Сергея. Он весь словно влепился в темную стенку, в руке у него нож.
Сергей медленно приближается ко мне, заметно припадая на больную ногу, прячет нож в карман, незаметным движением сложив его пополам, и протягивает мне руку. Это молниеносное движение руки с ножом я оцениваю по достоинству. Опасное движение, ловкое. Сергей жмет мне руку. Светлая прямая прядка волос прилипла к вспотевшему лбу. Но сейчас Сергей улыбается, показывая мелкие острые зубы.
– Опаздываешь, – говорит он. – А точность – это вежливость королей, между прочим. Пролетариям надо учитывать.
– Зато не один пришел, – многозначительно говорю я.
Сергей кивает.
– Видел. Потому и приготовился. Чего тебе от них надо?
– И мне надо, и тебе. Дружбы и понимания.
– Жди от этих волков понимания.
– Почти дождался. Теперь они вон меня дожидаются. Ну, а завтра вместе, надеюсь, в больницу пойдем.
– Это еще зачем?
Разговаривая, Сергей запирает дверь мастерской на засов и ведет меня в заднюю комнату. Мы усаживаемся возле стола, и я закуриваю.
– Зачем в больницу? – повторяет Сергей.
– Славка порезал себя сейчас.
– Ну да?! – удивленно восклицает Сергей. – Лепишь.
– На моих глазах. Даже, пожалуй, из-за меня.
– Это как же понять?
– Душу я ему разбередил. Не учел, понимаешь, что нервы-то у него никуда.
– Это у Славки-то душа? – иронически спрашивает Сергей.
– У него.
– У него вместо души сучок с наклейкой.
– Мы, Сережа, часто в людях до их души не докапываемся. А там порой всякие, понимаешь, неожиданности нас ждут, всякие открытия.
– Ну, и что ты у Славки открыл, интересно?
– Любовь. Он ее затоптать думал. А я вот ее воскресить попробовал.
– Красиво говоришь, – грустно усмехается Сергей.
– А что? Не все в жизни плохо, – возражаю я. – Есть кое-что хорошее, даже красивое. И у Славки тоже. Кстати, и остальные ребята не такие уж пропащие, если разобраться.
– Это все пока, – машет рукой Сергей. – Найдут главаря вроде Чумы, увидишь, чего творить начнут. Ахнешь.
– А вот главарем, Сергей, должен стать ты, – тихо говорю я.
Он вскидывает голову и пристально, недоверчиво смотрит мне в глаза.
– Вполне серьезно говорю, – отвечаю я на его немой вопрос. – Сейчас они еще колеблются. Но завтра, после больницы, они колебаться перестанут, я знаю. И примут тебя. А дальше все будет зависеть от тебя самого. Надо спасти этих ребят, Сергей.
– Это точно, – задумчиво соглашается он.
– Начинай с Жука, – советую я.
Сергей все так же задумчиво кивает и вдруг усмехается:
– А ты, я гляжу, мастер.
– Еще только хочу им стать. Учитель мой в Москве остался. Ну ладно, Сергей. Теперь ты рассказывай, если есть что.
– Кое-что есть. Человек у меня утром был. Сказал так: этих двоих, Чуму и Леху, точно наняли. И в Москву недавно послали.
– Для этого и наняли?
– Не-а. Их давно наняли. Для охраны вроде. И в Москву отправили для этого.
– Счеты сводить?
– Ну, это точно никто не знает.
– А квартира?
– Не их работа.
– Не-ет, тут ошибки быть не может. В квартире нашли перчатку Чумы. Обронил он ее там. Куда дальше-то?
– Это сам разбирайся. На то ты и мастер. А вот про мокрое дело их в Москве здесь уже знают.
– Не все.
Я вспоминаю испуг Шпринца.
– Кому надо, тот знает.
– А от кого знает?
– Вот ты мне тогда имя одно назвал… – досадливо щелкает пальцами Сергей. – Как его?.. Ну-ка, напомни.
– Виктор Арсентьевич?
– Не-а.
– Лев Игна…
– Во, во! Игнатьевич! Лев Игнатьевич!
– Тебе случайно о нем ничего не сказали?
– Вроде он живет в Москве, а работает на здешних.
– А что за человек у тебя был?
Сергей качает русой головой.
– Неохота его подставлять, Виталий. Слово дал. Привык держать.
– Ну что ж. Тоже верно. Оставим это тогда, – киваю я. – Итак, выходит, Лев Игнатьевич работает на кого-то, кто Чуму и Леху нанял, так, что ли?
– Вроде так.
– Кто же это может быть и чем занимается, интересно знать.
– У них бизнес какой-то, – поясняет Сергей. – Дикую деньгу, говорят, зашибают. А кто, не знаю. Но тут они сидят, у нас. Один, говорят, на синей «Волге» катает. Регулировщики будто бы честь отдают.
– Интересное кино, – усмехаюсь я. – Взглянуть бы самому.
Сергей снисходительно машет рукой.
– Ну, может, и брешут насчет «Волги», кто их знает.
– А за что Гвимара Ивановича прикончили, тоже не знаешь?
– Вроде бы этот самый Лев и приказал. Чем-то ему тот мужик помешал.
– М-да… Что-то не складываются картинки, – задумчиво говорю я, стряхивая пепел с сигареты. – Что-то мешает…
– Шевели мозгами давай. Тебе за что платят? – смеется Сергей. – Хотя и не густо, я слыхал. Но иной раз я, например, и бесплатно шевелю. Особенно там пришлось шевелить, в местах далеких, на окраине.
– Решал, как жить дальше?
– Во-во. И где жить.
– Сергей, – неожиданно спрашиваю я, – а кто у тебя отец с матерью были?
– А что? – сразу настораживается он.
– Да так, – улыбаюсь я. – Язык у тебя такой, не типичный.
– Отец у меня завгаром был, а мать учительницей русского языка. Ну, и литературы, конечно. Много у нас книжек дома было.
– Ну, а потом?
– Потом помер отец. Несчастный случай в гараже. Мать одна осталась. Я тогда уже второй срок тянул. Ну, болела, болела и за отцом ушла. Все без меня… Эх!..
Он умолкает и пристально смотрит куда-то в пространство перед собой, словно что-то видит там и не может оторвать глаз.
– Но почему же так, Сергей? – снова спрашиваю я. – Вот ты говоришь, что кодлу не признаешь. Как же судимости тогда схватил, одну, вторую?
Сергей хмурится.
– Тебе это для дела надо или так? – нехотя спрашивает он.
– Для размышлений. Ты уж мне поверь.
– Верю, – кивает Сергей. – Первая судимость – драка. Пошла по первой части двести шестой. Вторая судимость – опять драка, уже пошла по части второй. Схлопотал три года усиленного. Первый раз – за друга вступился. Второй раз… за женщину, словом. Тут уж я кое-кого порезал. Тут мы с Чумой первый раз и сошлись.
– Его порезал?
– Его…
– Можно ему это напомнить при случае?
– Напомни, напомни. Веру напомни. Он на стенку полезет. Как тогда от меня лез, шкуру спасал, – он стискивает зубы и умолкает.
– Как же дело было?
– Ох, Виталий, – вздыхает Сергей, по-прежнему глядя куда-то в сторону. – Я вижу, ты и до моей души решил докопаться?
– Если тяжело, не говори.
– Нет. Скажу. Пусть, гад, вспомнит. Это моя девушка была, – Сергей злобно ударяет кулаком по столу. – Он ее искалечил. Не доказали только. Тогда я сам с ним посчитался. Надо было кончать, да рука дрогнула. Уполз.
«Как у Лехи», – с неожиданной тоской думаю я.
– Где же Вера сейчас?
– Не знаю, – глухо отвечает Сергей, опустив голову. – После тюрьмы я к ней явиться не смел. А потом и хромым стал.
– Чума?
– Не-а. Дружков подослал. И жизни мне в Сибири не стало. Сюда подался. А потом вдруг он сюда прибыл. Ну, и опять началось. Однако встретиться со мной боялся. Хоть и одна нога у меня осталась. Знал, пока руки есть, я ему горло рвать буду. Потому других подсылает.
– Теперь конец, Сергей, – говорю я. – Всему этому конец.
Некоторое время мы сидим молча. Я докуриваю сигарету и поднимаюсь. За мной поднимается и Сергей.
– Пойду, – вздохнув, говорю я. – Завтра жди… нас.
Сергей кивает в ответ:
– Буду ждать.
Мы снова проходим через мастерскую, на пороге я жму ему руку, крепко жму и смотрю в глаза. Сергей через силу улыбается.
Я толкаю дверь и выхожу.
На полутемной, пустынной набережной свирепо свистит ветер, и грохочут волны. Погода разгулялась.
Я оглядываюсь и вижу невдалеке ребят. Они стоят возле какого-то подъезда, курят и о чем-то горячо спорят. Я подхожу, и они умолкают.
И вот мы снова идем по набережной, спокойно идем, все вместе. Ребята провожают меня до гостиницы. Тут мы прощаемся.
Утром я иду в управление вместе с Давудом. Он зашел ко мне в гостиницу, и мы вместе позавтракали в буфете. Давуду не терпится узнать всякие новости. И я ему подробно рассказываю о своих вчерашних встречах. При этом я ощущаю очевидные неясности, недоработки и даже всякие тупики в нашем деле. Вернее, тупик. Проклятая квартирная кража у Купрейчика. Она произошла – это, как говорит Шпринц, «сам по себе абсолютный факт», но она же и не могла произойти, это тоже факт. Вернее, ее не могли совершить ни Семанский, ни Лев Игнатьевич, и организовать тоже не могли. Это категорически утверждает Шпринц, и ему можно верить, тут есть своя логика. Дальше. Имеются данные, что в краже не участвовали ни Леха, ни Чума. Кроме того, что это отрицает источник Хромого, об этом же говорят и собранные нами в Москве данные – оба они в то утро были якобы совсем в других местах: Чума – у Музы, а Леха – у Полины Тихоновны. Но с другой стороны, Чума, как тут ни крути, все же потерял перчатку в квартире Купрейчика. К тому же вся четверка, бесспорно, кружила вокруг этой квартиры. Вернее, шестерка – были еще два московских сообщника, Гаврилов и Шершень. Словом, в этом пункте с квартирной кражей безусловный тупик, и как из него выкарабкаться, совершенно непонятно.
Однако пока что надо завершить дела здесь. И это тоже непросто. Я чувствую, что втягиваюсь в какую-то незнакомую мне область «экономических» отношений, а вернее даже – преступлений, связанную с магазином Шпринца, с какими-то московскими поставками пряжи, в которых участвует и все еще неведомый нам Лев Игнатьевич. Кроме того, если вы помните, Шпринц очень мельком, даже, я бы сказал, нечаянно упомянул Ермакова, Гелия Станиславовича Ермакова. Значит, из трех Ермаковых оперативный интерес представляет именно он. Да, область эта мне мало знакома, консультироваться же с Окаемовым у меня нет желания, я не доверяю ему. Лучше на время пригасить его активность.