Раза два на занятия приходил парторг Павел Кузьмич. Он молча сидел на скамеечке, говорил свое: «Вот такая штука!» — и уходил, кажется, довольный.
И еще один человек стал присутствовать на занятиях. Тяжело вздыхая, бросая на меня умоляющие, жалостливые взгляды. Люба Коробова. Крепкая, коренастая девушка с конопатым, обветренным лицом.
Но не мог же я организовать женскую группу… из одного человека. Да и не было у нас женщины-тренера.
Но Люба продолжала приходить в спортзал и наблюдала за тренировками ребят.
О ней я вспомнил тогда, когда меня в свой кабинет вызвал Нассонов.
О Маркизе председатель ничего не спросил, потому что знал обо всем не хуже меня. Смотрел он на это дело мрачно и всем видом показывал, что я ни на что не гожусь.
— Не хочется сор из избы выносить, — сказал председатель, — но что поделаешь… Надо одного-другого припугнуть, чтобы остальным неповадно было. Совсем замучил меня завптицефермой. Вишь как обнаглели, яйца тянут, будто из своего курятника. Мне не с руки. Председатель… Ты задержи кого-нибудь с поличным, взгрей… В общем, учить тебя нечего, сам знаешь. Только не очень-то круто. Припугни только. Смекаешь? Я усмехнулся:
— Смекаю… Красиво ли будет засаду устраивать? Может, еще с пистолетом?
Нассонов крякнул:
— А дружина твоя на что?
— Дружина не моя, общественная, колхозная.
— Давай не будем считаться. Спусти ребятам директиву, направь, так сказать.
В общем, такая перспектива мне не нравилась, — быть пугалом. Если серьезно какие нарушения — лучше действовать строго, по закону. Но злить председателя не хотелось. И так наши отношения были не сахар.
Не откладывая в долгий ящик, я поговорил с Любой Коробовой. Она была польщена доверием. Назвала двух ребят из дружины, с которыми хотела бы провести операцию на ферме.
Я не возражал. Только попросил все выдержать в строжайшей тайне. Хотя и понимал, что в деревне это почти невозможно.
Ко всем этим не очень приятным делам прибавилось еще одно — опять пришла с жалобой Ледешиха. Хуторские — ребятишки залезли к ней в сад и обобрали яблоню-скороспелку.
— Не пришла бы, товарищ начальник, было бы это через месяц. Яблок тогда — завались. А это скороспелка. Не трогала ни яблочка. Все берегла для снохи. Сын пишет, хворая она шибко. На Севере живут. У них витаминов каких-то не хватает. Аккурат собиралась не сегодня-завтра посылочку отправить. Это все Славка Крайнев пацанов настроил, анархист. Сам верховодил. В отместку мне за Бабочку. — Ледешиха принялась платочком вытирать глаза.
Мне стало жалко ее. Одно дело — неурядицы между взрослыми, другое — когда встревают ребята. И браться за них по-настоящему тоже как-то неловко. Не составлять же протокол из-за яблок…
Глядя на вконец расстроенную пожилую женщину, я понял, что, в сущности, она очень одинокий человек. Вся ее ершистость, хваткость идет оттого, что трудно ей, уже совсем немолодой, в одиночку, со своей старостью и болезнями, добывать хлеб насущный.
Я пообещал ей, что приеду в Крученый и наведу порядок.
Где-то глубоко в душе затаилась обида на Славку Крайнева. Цацкаешься с ним как с писаной торбой. А он фортели выкидывает. А шишки на меня.
Но больше всего занимал мой ум Маркиз. Если его украли и я не распутаю этот клубок, грош мне цена.
Прежде всего злило то, что здесь, в станице, я не смог по-настоящему провести следствие. Первым делом надо было бы пустить по следу служебно-розыскную собаку. Лошадь не птица, по земле ходит. Ищейка могла бы сразу вывести на правильный путь. Я этого не сделал. И время теперь упущено безвозвратно.
Ехать объясняться с Арефой и его женой — прямо нож в сердце. Любое мое действие оценивалось и обсуждалось на всех завалинках. Обидеть Денисовых ничего не стоило. Я ждал: может быть, Арефа придет сам. Но он не появлялся.
И я отправился в Краснопартизанск посоветоваться с замначальника. Он выслушал меня внимательно.
— Раз письменного заявления нет, дела пока не заводи. Но проверь. С одной стороны, хорошо, что ты стараешься, — сказал он. — Если все-таки действительно кража, дай знать. Возбудим дело. Следователя подключим.
— В деревне надо осмотрительней. Все друг у друга на виду. Это не город.
— Правильно. Но ведь и на селе встречаются нарушения. И какие!
— А все-таки тише. Зам усмехнулся.
— Ты говоришь, тише… Не помнишь, в «Известиях» писали о банде подростков в Саратовской области? В районном центре. Пацаны пятнадцати-шестнадцати лет совершили семь убийств! Эта «городская романтика», в кавычках, конечно, и в деревню проникает. Вот так. А если ты, как черт ладана, будешь бояться кого-нибудь ненароком обидеть, — туго придется. Такая у нас специальность: мало в ней привлекательного. Насчет служебной собаки ты сплоховал. Надо было позвонить нам. Прислали бы. Теперь поздно, конечно. Но ты не отчаивайся. Первым делом — ищи Сергея Денисова. Надо будет — объявим розыск. И девушку расспроси поподробней.
Я вышел от замначальника райотдела раздосадованный на самого себя. Как ему объяснишь, что труднее всего мне разговаривать с Ларисой?
В маленьком узком коридорчике я столкнулся с… Борькой Михайловым. Даже сначала не узнал его. Он был в штатском.
— Борис!
Михайлов протянул мне руку:
— Здорово, Димка! — И посмотрел: забыл я про злополучные огурцы или нет.
Я все-таки рад был его видеть.
— Где ты, что? — торопился я узнать о его делах. Борька потрепал меня по плечу:
— Подожди, Кича, мне тут с твоим начальством встретиться надо. Время есть?
— Есть.
— Поговорим после.
Мы зашли в приемную к Мягкенькому. Борька бесцеремонно прошел к начальнику. Я отметил про себя, что у него появилась начальственная осанка.
Через минуту из своего кабинета выскочил майор.
— Здравствуй, Кичатов. Ты ко мне?
— Нет.
— Погляди на улице замполита. Пусть срочно зайдет.
И тут же скрылся у себя.
Я диву давался: неужели это Борька заставил так суетиться майора?
Замполита искал и дежурный.
Я зашел к начальнику сообщить, что замполит только что уехал по делу. Меня распирало любопытство: как себя ведет мой дружок?
— Ладно, — сказал Мягкенький. — Можете идти. Борька сидел за столом майора и накручивал телефон.
— Значит, у вас служит? — кивнул он в мою сторону. Я немного задержался.
— Участковый. — Майор на всякий случай улыбнулся. — Знакомые?
— Еще бы. Однокашники, — солидно ответил Михайлов. Это он мне как бы протекцию делал. — Что-то я его на Доске почета не обнаружил… Как, а?.. — подмигнул он.
Ну и ну! Разговаривает, словно генерал.
— До почета, положим, не дослужился, — почесал мочку уха начальник РОВДа, — а вот выговор чуть не схлопотал. В духовом тире устроил пальбу из боевого оружия.
Борька засмеялся:
— В училище за ним такого не замечалось. Одни благодарности…
Я вышел на улицу. Завел свой «Урал». Но ехать раздумал. Хотелось потрепаться с Михайловым. Как-никак однокашники.
Во дворе милиции стояла запыленная серенькая «Волга» из УВД области. За рулем — пожилой водитель. Тоже в штатском. Наверное, дожидался Борьку.
Что же, подожду и я. Времени у меня сколько угодно. Я намеревался зайти в больницу к Ларисе. Никуда она не убежит.
Михайлов появился довольно скоро.
— Где тут у вас можно пожрать? Понимаешь, трястись три часа до города на пустой желудок — не фонтан. Кстати, поболтаем. Поехали со мной. — Он открыл дверцу машины.
— Тут два шага, — сказал я, слезая с мотоцикла.
— Пешком так пешком. — Борька нагнулся в окошко: — Захарыч, столоваться пойдешь?
— Дотерплю, — ответил водитель. — Моя язва не переносит общепит.
Мы зашли в «Маныч».
— Ну рассказывай, — попросил Михайлов, изучая меню.
— Зря ты про какие-то благодарности приплел, — покачал я головой.
Борька удивленно уставился на меня.
— Я ж тебе цену набивал, Кича! Главное, показать, что мы на короткой ноге, что ты мой кореш. Усекаешь?
— А ты кто такой? — спросил я прямо.
— А ты не знаешь? Старший инспектор областного уголовного розыска. Как, звучит? — И посмотрел, какой эффект произвели его слова.
— Ну и что? — пожал я плечами.
Борька присвистнул:
— Ну если для тебя ничего…
— Прикажешь теперь перед тобой вытягиваться? — усмехнулся я.
Борька замялся.
— Ладно, кончай. Что лопать будем?
— Котлеты и борщ. Самое испытанное, — буркнул я. Может быть, зря я на него накинулся? Михайлов — хват-парень. Знает, как давить на начальство.
Нам принесли темно-бураковый борщ с кусками жирного, разваренного мяса.
— Везет тебе, — примирительно сказал я. — В рубашке родился, что ли?
— Как и ты, голенький, — ответил Борька. — Только я не открываю двери лбом. Что это ты за перестрелку устроил?
— Так, проучил одного шмаровоза. Строчит на меня анонимки.
Он покачал головой:
— Ну и что, проучил?
— Проучил.
— Ты себя проучил.
— И себя тоже, — согласился я. — Теперь ученый.
Борька махнул рукой:
— Такая наука могла плохо кончиться. Вот что, Кича, хочешь, похлопочу за тебя? Много не обещаю, но чем черт не шутит. Может быть, переведут в город. В городе легче. Затеряешься среди людей, и никто на тебя пальцем тыкать не будет.
— Это ты хочешь огурцы замолить? — улыбнулся я. Боб смутился:
— При чем здесь они? Просто по дружбе.
— Спасибо на том. Но в городе тоже сволочей навалом.
— Если их искать на свою голову, то конечно. Так похлопотать?
— Нет. Посмотрю, куда судьба вывезет. Он покрутил пальцем около виска:
— Ты всегда, Кича, витал в облаках… Какая судьба, где судьба? Как сам повернешь, так и повернется. Кстати, жениться не думаешь?
— Нет.
— Не зарекайся.
— Ты что, уже?
Борька замялся:
— Вроде бы. Почти.
— Не понимаю. Да или нет?
— Все равно когда-нибудь надо…
— Не темни. Расписался?
Он вздохнул, словно признавался в каком-то проступке: