Сара тоже обогнула ее, стараясь не коснуться, и остановилась рядом с Кристофером, застывшим посреди коридора.
— Смотри!
Впереди были три двери с откидными окошками, как у тюремных камер. Сара открыла первую — громко застонали металлические петли, и тусклый свет из коридора проник в тесное помещение. Это и правда оказалась тюремная камера без окна, с кроватью, умывальником и унитазом. Место заточения, вполне банальное, за одним исключением: стены здесь были черные от покрывавших всю их поверхность рисунков. Кристофер и Сара мгновенно узнали три повторяющихся символа: дерево, рыба, огонь.
— Все началось здесь, — прошептал журналист, поежившись от пробежавшего по спине холодка.
Сара сфотографировала стены на случай, если Лазарь потребует доказательства — а он несомненно потребует.
В двух других камерах обстановка была такая же, и стены изрисованы с тем же истерическим безумием.
— Только бы понять, что это значит… — пробормотал Кристофер, тоже сделав несколько фотографий.
Коридор закончился тупиком. Они вернулись к лестнице и приступили к исследованию второй половины подземного этажа. В этой части коридора уцелела всего одна лампочка, и в полутьме Кристофер, шагавший слишком быстро от нетерпения, налетел на какой-то предмет, раздался стук и металлический скрежет. Луч фонарика осветил странное кресло на колесах с привинченным к спинке железным корсетом — видимо, для фиксации торса и шеи.
— Смотри, там свет, — сказала Сара, стараясь не задумываться о назначении этой причудливой конструкции.
В конце коридора была двустворчатая дверь, за несколько метров до нее из проема в стене действительно падал слабый свет. Они настороженно приблизились и переступили порог помещения площадью примерно пятнадцать квадратных метров.
Справа на возвышении находился письменный стол из светлого металла, на нем горела лампа под зеленым абажуром. Света едва хватало, чтобы рассмотреть у противоположной от входа стены небольшой книжный шкаф, пустой на три четверти. По сторонам от шкафа стояли два круглых столика на одной ножке. Один служил подставкой пересохшему аквариуму, другой — человеческому черепу.
Кристофер бросился осматривать металлический стол, Сара взяла в руки череп.
— Похоже на анатомическое пособие, здесь есть надписи, — сообщила она.
Журналист проверил все ящики стола, разочарованно задвинул последний — кроме простого карандаша, ничего не нашлось, — и присоединился к ней.
На поверхности черепа были обведены полтора десятка зон мозга, и каждая подписана от руки.
— Это почерк моего отца… — пробормотал Кристофер.
Он прочитал: "вербальный анализатор (центр Брока)", "угловая извилина", "префронтальная кора"; дальше следовали совсем незнакомые названия участков коры и прочих отделов мозга. Три области были обведены очень жирно — на теменной, височной и затылочной костях.
— Я кое-что помню из курса криминалистической психологии, — сказала Сара. — Похоже, твоего отца особенно интересовали три зоны мозга, отвечающие за память.
Кристофер поставил череп обратно на столик и взялся за оставленные на полках книги, Сара тем временем заглянула в аквариум. При ближайшем рассмотрении это оказался виварий — на песке и засохших ветках лежал скелет рептилии; судя по отсутствию конечностей, змеи.
Журналист наскоро прочитал названия книг. Там были две биографии — Марии-Антуанетты и Томаса Мора ("Интересно, — подумалось ему, — они тут для развлечения или имеют какое-то отношение к экспериментам отца?"), рядом стояла "Голая обезьяна" Десмонда Морриса — знакомое Кристоферу исследование, в котором автор рассуждал о биологическом виде homo sapiens, используя те же приемы и ту же терминологию, что и для описания поведения животных. На нижней полке валялись монография о викингах и сборник документальных свидетельств о Первой мировой войне. В последней книге, между обложкой и титульным листом, лежал лист бумаги, закатанный в прозрачный пластик, — схема человеческого мозга в поперечном разрезе, озаглавленная "Триединый мозг по Полу Маклину".
— К полуночи мы должны понять, что изучал твой отец, — напомнила Сара. — Почитай книги, а я осмотрю остальные помещения.
— Согласен, — кивнул Кристофер.
Сара вышла из библиотеки и направилась к двустворчатой двери в конце коридора.
Единственная лампочка, помаргивая над дверным проемом, позволяла рассмотреть то, что когда-то, вероятно, служило операционной. В центре потолка была укреплена круглая осветительная установка с плафонами; под ней стоял металлический стол с ремнями, вокруг него — три медицинские каталки; на одной у бортика валялись пустой шприц и разбитая ампула. Сара подняла стекляшку и положила обратно. Последние сомнения насчет того, что они с Кристофером нашли верное место, рассеялись: на ампуле была наклейка с надписью "ЛС-34".
Продолжив осмотр помещения, Сара обнаружила два пустых застекленных шкафа, раковину и точно такой же аппарат, как тот, что она успела заметить на подземном этаже "Гёустада", перед тем как профессор Грунд привел в действие взрывной механизм. Устройство было похоже на радиопередатчик; передняя панель несла два диска с делениями под круглыми стеклами, два разъема для штекеров и кнопку включения, подписанную "ON".
Сара рукавом стерла со стекол пыль. Первая шкала предназначалась для измерения какого-то HR и содержала деления от "0" до "220". Сара вдруг вспомнила, что уже видела эту аббревиатуру на медицинском оборудовании в больничных палатах, когда посещала там жертв преступлений во время расследований. HR означало по-английски heart rate — "сердечный ритм". А вот для чего использовалась вторая шкала, так быстро догадаться не получилось. Она была шире первой, над крайним делением слева стояла буква "X", над последним справа — "P", и стрелка измеряла нечто, обозначенное буквой "T".
Сара осветила фонариком верхнюю крышку аппарата — там была узкая щель сантиметров двадцати длиной, из нее торчал край бумаги, по бокам которой шли полосы перфорации, как на старых матричных принтерах. Сара нажала на кнопку "ON" — под круглыми стеклами зажглись лампочки, стрелка у первой шкалы дернулась на "0", у второй завибрировала и переместилась в центр.
Поскольку больше ничего не произошло, Сара осмотрела боковые стенки аппарата, затем заднюю панель. Кабель питания был подключен к розетке в стене, еще два провода свисали со стола, на котором стоял прибор. С одного конца у каждого провода был штекер, с другого — круглая тонкая пластинка, предназначенная, судя по всему, для закрепления на коже подопытного. Вытаскивая провода, зажатые днищем устройства, Сара краем глаза заметила на полу какой-то предмет.
Глава 37
Кристофер тем временем пролистывал книги, брошенные учеными в библиотеке. Он надеялся, что таким образом удастся прояснить суть экспериментов, которые отец со своей исследовательской командой проводил над Лазарем и его собратьями по несчастью. Начал с того, что казалось самым простым, — со схемы человеческого головного мозга в поперечном разрезе.
На схеме были обозначены три зоны. Внешняя часть, примыкающая к костям, несла название "неокортекс", внутри ее находился "лимбический мозг", а в глубине черепной коробки самый маленький участок у начала спинного мозга был подписан так: "рептильный мозг".
Кристофер перевернул закатанный в пластик лист — на обратной стороне была вкратце изложена теория Пола Маклина, опубликованная в 1969 году.
Американский нейробиолог утверждал, что в процессе эволюции головной мозг человека сформировался не единовременно, а поэтапно и стал результатом наложения одного на другой трех слоев, произошедшего за миллионы лет.
Глубинный слой, то есть ствол головного мозга, — самый древний. Он появился у рептилий и отвечает за рефлексы и примитивные эмоции, в том числе за дыхание, сердцебиение, размножение, боль, страх и так далее — за все, что обеспечивает функционирование и выживание организма. Этот фрагмент текста был обведен такой же очень жирной линией, что и слова "рептильный мозг" на лицевой стороне листа.
Далее Маклин описывал лимбический мозг, ответственный в первую очередь за память, и, наконец, неокортекс, обеспечивший человеку речь, логическое мышление — в общем, то, что входит в понятие "интеллект".
Кристофер уже взялся за книгу по нейробиологии, когда в библиотеку ворвалась Сара:
— Дальше по коридору — операционная, и я нашла там две вещи, которые могут нас заинтересовать: какой-то измерительный аппарат, но мне не удалось с ним разобраться, и вот это… — Она показала старый диктофон. — Валялся на полу.
— Скажи мне, что внутри есть кассета и он еще работает! — взмолился Кристофер.
— Кассета есть, но я не пробовала включать — подумала, мы должны сделать это вместе. Готов?
Она нажала на кнопку "play" — и, как можно было ожидать, ничего не произошло. Тогда Сара достала из диктофона батарейки, отвинтила крышку с фонарика и сравнила новые батарейки со старыми по размеру — они оказались одинаковыми. Кристофер подошел ближе, чтобы ничего не упустить. Сара вставила новые батарейки в диктофон и опять нажала на "play". Как только раздались шелест и треск, она быстро выключила воспроизведение.
— Что ты делаешь?! — возмутился Кристофер.
— Слышал треск? Это значит, что пленка замялась и может порваться.
— Дай мне!
Сара опустила руку с диктофоном.
— Нет. Нужно разгладить пленку и перемотать ее вручную. Судя по всему, кассета рассчитана на много часов записи — значит, магнитная лента длинная и придется повозиться. Действовать надо осторожно, а ты сейчас, я думаю, не в состоянии проявить терпение…
— Ты права.
Сара поднялась наверх, на первый этаж барака, отыскала в ящике с инструментами отвертку и вернулась в библиотеку. Там, усевшись за стол, она вскрыла корпус кассеты и сняла верхнюю крышку.
Кристофер, расположившись на полу и разложив вокруг себя книги, с интересом листал учебник по нейробиологии. Текст оказался сложным, узкоспециальным, изобилующим научной терминологией, и вскоре журналист со вздохом отложил книгу, решив вернуться к ней позже, а пока взяться за "Викингов". К счастью, в этой монографии оказались подчеркнутыми отдельные абзацы, и все они имели отношение к особенностям подготовки скандинавских воинов. По словам автора, викинги с самого раннего детства внушали мальчикам, что страх — это слабость, причем опасная, а вовсе не естественная для человека реакция, помогающая сохранить жизнь. Подобные наставления, а также изматывающие тренировки и побои превращали юных викингов в настоящие боевые машины. Закрывая эту книгу, Кристофер уже начинал понимать, в какой области лежали исследовательские интересы отца.