Сара тем временем, сидя за столом, медленно и кропотливо, с хирургической точностью совершала операцию по восстановлению пленки, которая оказалась запутанной и измятой сильнее, чем ожидалось, — видимо, поэтому диктофон и бросили здесь, решив, что он сломан. Она нашла в ящике стола карандаш и расправляла магнитную ленту с его помощью, чтобы не заляпать поверхность пальцами. Когда с этим будет покончено, настанет пора второго этапа операции — нужно будет надеть бобину на карандаш и смотать пленку.
Вздохнув, Кристофер помассировал затылок и взглянул на циферблат: Лазарь должен был позвонить через четыре часа тридцать минут.
— Сара, как там у тебя дела?
Она подняла голову, тоже позволив себе минутный отдых. Дела были хуже некуда — Сара боялась, что все-таки не удастся намотать магнитную ленту обратно на бобину без разрывов.
— Мне нужно еще немного времени, — ограничилась она ответом. — А ты что-нибудь нашел?
— Ну, кое-что уже вырисовывается, но надо еще почитать.
Кристофер открыл "Голую обезьяну" зоолога Десмонда Морриса и удивился, обнаружив, что в этой книге подчеркнут всего один фрагмент текста. В нем говорилось, что некоторые человеческие фобии — например, боязнь пауков или змей — берут начало на ранних этапах эволюции, потому что универсальны для всего человечества. Иными словами, эти фобии — наследие наших древнейших предков, которые еще не были людьми.
Подозрения Кристофера о целях и задачах отца пока что лишь подтверждались. Он отложил "Голую обезьяну" и взялся за очередную книгу — сборник документальных свидетельств о самых страшных моментах, пережитых солдатами, участвовавшими в войне 1914–1918 годов. Здесь не было никаких подчеркиваний, и пришлось прочитать томик по диагонали от начала до конца. На это у Кристофера ушел почти час, но, когда он закрыл книгу, его сердце билось быстрее обычного.
Прежде чем поделиться своими выводами с Сарой, он решил убедиться, что ничего не упустил, и все-таки пролистал на всякий случай две биографии — Марии-Антуанетты и Томаса Мора. Итогом был победный возглас. В каждой из двух книг отец или кто-то из его коллег отметил страницы, на которых рассказывалось, какой ужас испытывали эти исторические личности перед казнью — сохранились свидетельства, что и низложенная королева Франции, и английский философ сделались седыми за одну ночь в тюрьме.
Кристофер захлопнул последнюю книжку и повернулся к Саре:
— Кажется, я понял…
Она медленно подняла голову от магнитной ленты и вопросительно взглянула на него.
— Исследовательская группа отца изучала Страх, с большой буквы "С", — сказал Кристофер. — Во всех книгах подчеркнуто только то, что связано с этой базовой эмоцией.
— И пациент Четыре-Восемь-Восемь в "Гёустаде" тоже умер от страха, — подхватила Сара.
Кристофер вскочил в ораторском порыве, словно забыв о всей серьезности момента:
— Итак, отец и его помощники исследовали механизмы возникновения страха у человека. Но поскольку их основное внимание было сосредоточено на самом древнем в эволюционном плане отделе головного мозга — так называемом рептильном мозге, или мозге рептилии, — они изучали не просто какие-то фобии, а страх в универсальном, абсолютном смысле, тот, который поднимается из самых глубин подсознания и хранится в памяти нашего биологического вида. Первородный страх, который, желаем мы того или нет, присутствует в коллективной памяти всего человечества. Страх, с которым никому из нас не под силу справиться.
— Неудивительно, что ЦРУ причастно к этому научному проекту, — кивнула Сара, — и что твой брат подозревал военное применение результатов. Исследования твоего отца определенно имели целью разработку оружия — психологического оружия, способного вызывать неконтролируемый страх у любого врага.
— Именно так! — Кристофер обрадовался, что она пришла к тому же выводу. — Остаются три вопроса. Что экспериментаторы делали для того, чтобы вызвать неконтролируемый страх? Удалось ли им это? И какова его природа?
— Если страх, испытанный пациентом Четыре-Восемь-Восемь, убил его, на второй вопрос можно без колебаний ответить "да". Подопытные твоего отца, которых здесь подвергали экспериментам, кричали от того самого универсального, абсолютного страха. — Сара почувствовала волнение, но не время было поддаваться эмоциям. — Что касается двух других вопросов, — продолжила она, — чтобы ответить на них, нам не хватает кусочков головоломки. Единственное, что может дать подсказку, — тот странный аппарат для измерения неизвестно чего в операционной и вот эта диктофонная пленка.
Кристофер посмотрел на часы. До звонка Лазаря оставалось три часа двадцать две минуты.
— Заканчивай с кассетой, а я попробую разобраться с аппаратом. — Он быстро вышел из библиотеки и направился в операционную.
Устройство, о котором говорила Сара, быстро нашлось с помощью карманного фонарика, но, как и напарница, Кристофер не понял назначения второй измерительной шкалы с загадочными буквами "X", "P" и "T". Перебрал множество гипотез, пытаясь эти буквы расшифровать, однако картинка не складывалась. Тогда он еще раз осмотрел аппарат в поисках какой-нибудь не замеченной раньше надписи или кнопки — того, что помогло бы разгадать секрет железного ящика. В конце концов поднял его — и обнаружил, что к нижней крышке привинчена тонкая металлическая пластина.
Кристофер нашел скальпель и кончиком лезвия вывинтил четыре шурупа. Под пластинкой были две кнопки, подписанные "reset" и "memory"[10].
Он бросился к застекленному шкафу у стены операционной, выдвинул нижние ящики — там были упаковки бинтов, хирургические пластиковые пакеты, какие-то медицинские инструменты… Только в самой глубине, в картонной коробке, задвинутой в дальний угол, среди канцелярских принадлежностей обнаружился нераспакованный рулон бумаги для принтера. Сорвав с него прозрачную пленку, Кристофер вернулся к измерительному устройству, вытащил из-под верхней крышки пустую катушку и вставил новый рулон на ее место. Удостоверившись, что все готово, он нажал на днище кнопку "memory" в надежде, что распечатаются последние данные, сохранившиеся в памяти аппарата, и принялся ждать, затаив дыхание и не сводя глаз с длинной щели.
Вдруг внутри аппарата натужно загудело и застрекотало, будто он разминался, приводя себя в рабочую форму после долгого бездействия.
Кристофер впился зубами в костяшки пальцев.
— Давай! Печатай, черт тебя побери! — выпалил он.
Голос раскатился эхом в пустой операционной. Кристофер склонился над аппаратом, чтобы проверить, все ли в порядке с печатным механизмом, и в этот самый момент иглы пришли в движение и с громким потрескиванием принялись выстукивать на бумаге сохраненные данные.
Кристофер с трудом дождался, когда первый лист выползет из матричного принтера до линии отрыва, дернул его, но, лишь когда подоспел второй, он понял, что́ именно видит перед собой на бумаге, а как только из щели появился третий лист, ошарашенно охнул и бегом бросился к Саре.
Сара уже заканчивала свою кропотливую, ювелирную работу: ей удалось расправить магнитную ленту, просунуть ее под считывающие головки и намотать на бобины. Последний поворот карандаша — и она со вздохом облегчения подняла голову. Готово.
Как раз в эту секунду в библиотеку ворвался Кристофер, размахивая тремя листами бумаги. Сара подняла руку:
— Я закончила перематывать пленку. Слушай, — и нажала на кнопку play.
Он замер на месте. Из динамика диктофона раздалось чье-то дыхание, какой-то механический шум, шорох перелистываемых страниц, а потом Кристофер вздрогнул, узнав голос отца:
"Двенадцатое сентября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого. Два года и сорок шесть дней экспериментов. Натаниэл Эванс. ЛС-34 оказался весьма эффективным катализатором регрессивного гипноза — восприимчивость к нему показали все три пациента. Сегодня утром, на две недели раньше, чем предполагалось, нам удалось достичь третьего временно́го слоя. Графортекс функционирует отлично и даже превзошел наши надежды: образы, сгенерированные сознанием испытуемых под гипнозом, фиксируются на бумаге с поразительной четкостью… Визуальные данные в распечатке… соответствуют главным этапам эволюции человека как биологического вида… Тем не менее перед нами стоит задача еще глубже погрузиться в прошлое, чтобы получить искомые результаты и предоставить министерству обороны материал, пригодный к использованию…"
Опять послышался механический шум — и все стихло. Кристофер с Сарой еще какое-то время хранили молчание, ожидая продолжения, но в библиотеке было слышно лишь их собственное дыхание. На всякий случай Сара не стала выключать диктофон — перематывать пленку она боялась, а запись могла возобновиться после перерыва.
Не говоря ни слова, Кристофер протянул напарнице три листа бумаги, внимательно наблюдая за ее реакцией.
А реакция оказалась такой же, как у него: Сара не поверила своим глазам. На каждом из трех листов был отпечатан грубый, но вполне различимый контур рисунка. Рыба, дерево, огонь.
— Где ты это нашел?
— Распечатал из памяти того аппарата в операционной. Вероятно, именно его отец и назвал графортексом. И если я правильно понял, эти рисунки — не что иное, как видения, возникшие под гипнозом в сознании подопытных и каким-то образом считанные машиной.
Саре понадобилось некоторое время, чтобы переварить столь неожиданное открытие.
— То есть символы, которые пациент Четыре-Восемь-Восемь без передышки рисовал на стенах палаты, — это образы, увиденные им под гипнозом в процессе экспериментов твоего отца?..
Кристофер и сам никак не мог это осмыслить. Сара еще раз перебрала распечатки.
— Подведем итог. Твой отец стремился определить и научиться вызывать чувство абсолютного страха, общего для всего рода человеческого. С этой целью он разработал аппарат, способный фиксировать и переводить в визуальную форму образы, возникавшие в сознании подопытных, когда их подвергали регрессивному гипнозу, то есть, насколько я понимаю, заставляли погружаться в прошлое. И все трое подопытных видели одно и то же — рыбу, дерево, огонь.