Через двадцать минут после этого Роджер неторопливо поднялся из-за стола. Его не оставляло необъяснимое чувство, что за ним все время наблюдают. Он заметил, что дверь комнаты напротив помещения Энн Пеглер была неплотно закрыта, и подумал, не прячется ли кто-нибудь за нею. Он все сильнее и сильнее тревожился за девушку.
Роджер вошел внутрь.
Медсестра склонилась над постелью и поправляла подушки. На ночном столике горел турецкий ночник, но света было вполне достаточно, чтобы уловить лихорадочно горевшие глаза девушки. Сестра успела расчесать ей волосы и обтереть влажной губкой лицо. Энн была необыкновенно бледна, даже губы слабо отличались от щек.
— Синьор? — сестра пододвинула стул.
— Благодарю.
Роджер сел, чувствуя на себе обеспокоенный взгляд Энн Пеглер, понимая, что если он задаст неверный вопрос или скажет неточные слова, то может вызвать у нее истерику.
— Привет, мисс Пеглер, — начал он. — Я пришел, чтобы предложить вам свою помощь. Я приехал сюда из Англии вместе с женой.
Она молча смотрела на него.
— И я счастлив, что мне удалось доказать одну важную вещь. Мы теперь определенно знаем, что на Джима Барнетта напали на улице в тот самый день.
Энн протянула к нему руку и заговорила умоляющим тоном:
— Это верно? Вы сможете это доказать? Вы можете заставить Северини этому поверить? — Ей не хватало воздуха.
— Он уже поверил. Вам не о чем беспокоиться. Вам скоро возвратят ваш паспорт. Через несколько дней мы с женой поедем в Англию, возможно, вы пожелаете составить нам компанию.
— Я хочу как можно скорее уехать отсюда! Я ненавижу Италию и не могу тут больше оставаться!
— Как только вы поправитесь, мы и поедем, — пообещал Роджер. Он пожал ей руку, такую же горячую и влажную, как и ее лицо. Ему казалось, что если он найдет необходимое заветное слово, он сумеет вытянуть из нее правду. Она боялась не только того, что произошло, но и полиции. Была и еще какая-то скрытая причина. Энн могла оказаться необходимым свидетелем.
Может быть, у нее все-таки нечиста совесть? Или же она чудовищно напугана? Скорее второе. Все дело в Муччи.
Что ж, надо рискнуть с этим Муччи.
Конечно, после этого она может вообще замкнуться, отказаться отвечать. А может, наоборот, станет откровеннее, на что он и рассчитывал.
— Есть одна вещь, которую я хотел бы узнать, — начал Роджер и пожал ей руку. — Кого вы так боитесь? Кто вас напугал? Муччи, управляющий?
Она еле слышно прошептала:
— Вы знаете? Хорошее начало!
— Он из тех молодчиков, которые могут напугать до безумия обыкновенного человека, — сказал Роджер.
Ни в его голове, ни в манерах не было заметно чувства торжества. Все оставалось прежним. Вот ведь как бывает: ты можешь работать по делу неделями, иногда месяцами и ничего не добиться… А потом какой-то пустяк, везение направят тебя по верному следу, и все сразу же встанет на свои места. Когда такая удача выпадает сразу — ты триумфатор.
А ведь на этот раз Роджер случайно заметил из окна, какими глазами Энн Пеглер смотрела на управляющего, когда он проходил по двору.
— Только я не знаю, Энн, как это Муччи удалось вас запугать? Чего он хочет?
Ее начало трясти.
— Не нужно больше переживать, — спокойно сказал Роджер, — его разыскивают по другому делу. Так что он больше не сможет принести никакого вреда. — Роджер был уверен, что говорит чистую правду. — Так чего же он от вас хотел и чем угрожал?
— Он, он сказал… — начала девушка, все сильнее дрожа, так что даже говорить ей было трудно, — он говорил, что сумеет заставить полицию поверить, будто я убила Джима. Он сказал, что у него найдутся свидетели. Он хотел…
Она разрыдалась. Роджер понимал, что в ее положении такой угрозы, было достаточно, чтобы заставить ее молчать. Но теперь она уже выскажет все, что у нее наболело.
— Не торопитесь, успокойтесь, — ласково произнес Роджер, поглаживая девушку по голове, хотя сам с трудом сдерживал нетерпение, — чего же требовал Муччи от вас?
— Он хотел, чтобы я рассказала ему все, что знала про Джима Барнетта. Он вообразил, что мы старые друзья. Потом ему нужны были какие-то пленки. Он буквально свел меня с ума, расспрашивая про кинофильмы. Были ли пленки проявлены, видела ли я их, знала ли, где они находятся. Они пытались украсть кинокамеру на улице, а потом похитили ее из гостиницы, но Муччи сказал, что она была пустой. Я ничего не знаю про пленки. Ведь мы с Джимом познакомились за несколько дней до этого. В тот вечер он ходил куда-то обедать, и я не видела его больше до того, до того, как это случилось.
— А вы не знаете, почему Муччи так не терпелось раздобыть пленку из аппарата? — спокойно спросил Роджер.
— Думаю, знаю, — прошептала Энн. — Я сделала несколько кадров в тот момент, когда напали на принца. Вот в чем, наверное, все дело. Джим приподнял меня вверх, и, пока я снимала, я видела все… Все! — Теперь девушка так сильно дрожала, что медсестра подошла к ней и стала тоже успокаивать ее, гладя по голове и одновременно бросая на Роджера красноречивые негодующие взгляды, в значении которых он не сомневался. Скоро его отсюда выставят. — Я… я чуть-чуть не потеряла сознание, — продолжала Энн. — Джим привел меня обратно в отель, но не остался обедать, ему нужно было повидаться с какими-то людьми по делам. С его приятелями, так он сказал. Он мог им отдать пленки, — всхлипнула она. — Он мне об этом не говорил, но мог же он так сделать? Я просто ничего не знаю про них.
Последняя довольно неуклюжая фраза была сказана с подкупающей убедительностью.
— Значит, покушение произошло у вас на глазах? — задумчиво спросил Роджер.
— Да, да! Я видела все. Как выглядел принц, как… как упал второй человек, как все перепугались. Там был такой перепуганный ребенок, он не мог быстро убежать из-за толпы и…
Роджер ее не перебивал.
Когда он закончил свои расспросы, он знал все, что она могла рассказать ему про замеченного ею «ребенка».
VIII«Друзья» Барнетта
У Северини были глаза человека, который не спал несколько дней, а может, даже недель. Характеристика Виттейкера оказалась удивительно точной. Грива серебристо-стальных волос и узкое костлявое лицо сразу же воскрешали в памяти образы знаменитых дирижеров на концертных эстрадах мира. У него были широкие плечи и узкие бедра, плоский живот, нервные манеры. Казалось, каждую минуту он готов сорваться с места и куда-то бежать. Форма на нем сидела безукоризненно, что называется, как влитая.
Роджер впервые попал к нему в кабинет — просторное, светлое и холодное помещение в большом современном здании. На одной стене висела огромная карта города с наколотыми на ней десятками малюсеньких флажков. Их красные головки были разбросаны по всему пространству старого города к северу от собора.
Северини слушал Роджера, не прекращая шагать по кабинету. Детектив сержант Джонсон, человек с огромным брюхом и красной физиономией любителя пива, иногда вставлял отдельные слова — английские для Роджера, итальянские для Северини. Джонсон сидел за маленьким столиком, на его лице не отражалось никаких чувств.
Роджер закончил.
— Старший инспектор, — заговорил Северини, — я признаю свою вину. Мне следовало с самого начала проверить рассказ об уличном нападении. Многое зависело от него. Значит, я ошибся. Возможно, я ошибся, — поправился он почти яростно. — А теперь что мы должны организовать? Допрос Муччи, разумеется. Узнать, видели ли в отеле этого так называемого ребенка, возможно, карлика, когда было произведено нападение на принца Азира. Между двумя преступлениями существует связь, о наличии которой я не подозревал. Я хотел бы… — Он перешел на итальянский язык и повелительно посмотрел на Джонсона.
— Мистер Северини поздравляет вас, — сказал Джонсон с торжественным видом.
— Ваша полиция действительно действует превосходно, — пробормотал Роджер. — Если бы вы уделили второму преступлению побольше времени, вы давно пришли бы к тем же выводам. Уверены ли вы, что Энн Пеглер хорошо охраняют?
— Да. Что касается Муччи, я его немедленно допрошу.
— Не лучше ли установить за ним пристальное наблюдение? — спросил Роджер.
— Считаю, что немедленный допрос даст больший эффект, — возразил Северини, — но я проконсультируюсь со своим… — Он снова перешел на итальянский.
— …со своим начальством, — кратко пояснил Джонсон.
— У нас одни задачи, — с улыбкой сказал Роджер. Ему очень хотелось победить явную враждебность Северини, вызванную, возможно, ощущением фактической неполноценности по сравнению со знаменитым Красавчиком Вестом. Однако пока Роджеру ничего не удалось сделать в этом плане. — Выяснили ли вы приятелей, с которыми обедал Барнетт в тот вечер, когда его убили?
— Он ужинал с одним англичанином и женщиной, которые до этого не бывали в ресторане, — сказал Северини. — Имен мы не знаем. Кроме того, с ними был еще итальянец, неизвестный управляющему, но… Конечно, нельзя ручаться, что Барнетт отдал пленку одному из этих людей. Вопрос кинопленок приобретает колоссальную важность. Муччи интересовался только последней?
— Девушке показалось, что да.
— Постараюсь расследовать это дело более подробно, старший инспектор, — пообещал Северини, — и сообщу вам, если добуду новые сведения.
— Вы очень любезны, — сказал Роджер. Он вышел из кабинета. За ним в качестве его колоссальной тени двинулся сержант Джонсон.
Только главные улицы были хорошо освещены, на боковых фонари попадались нечасто. Почти не встречалось машин. Отсвет на небе говорил о подсветке собора. Где-то в том районе Джанет обедала или танцевала с Виттейкером. Не пойти ли к ним? Но он подумал о такой возможности так, между прочим.
— Пошли выпьем, Джонсон!
— Да, сэр!
От всех известных ему сержантов Джонсон, по мнению Роджера, отличался почти полным отсутствием фантазии. Он добивался успехов в работе исключительно за счет добросовестности и дотошности. Его коньком была контрабанда. Это-то привело его в Италию. По всей вероятности, ему предстояло еще заехать в Швейцарию, прежде чем вернуться домой. Физиономия у сержанта ничем не выделялась, пожалуй, останавливали внимание лишь грустные, без блеска глаза. Он был далеко не глуп, обыкновенный человек, не хватающий звезд с неба.