А денек вставал и светлел, и птицы пели громче, и пыль пошла кверху, и лучи обжигали, и захотелось к воде, к большой воде, и я, свесив голову с дивана, прислушался к себе и начал одеваться, зевая и подпрыгивая.
Умылся тепловатой водой под краном. Достал из холодильника помидоры, лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все чисто и начал готовить себе завтрак.
Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу. Нарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал салату, нашинковал капусты, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко, сложил все в вазу поверх помидоров. Густо посолил. Залил все это постным маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать деревянной ложкой. И еще. Снизу поддевал и вверх. Поливал соком образовавшимся – и еще снизу и вверх.
Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцо колбасы крестьянской, домашней, отдающей чесноком. Отрезал от него граммов сто пятьдесят, нарезал кружочками – и на раскаленную сковородку. Жир в колбасе был, он начал плавиться, и зашкворчала, застреляла колбаса. Чайник засвистел и пустил постоянный сильный пар. Тогда я достал другой, фарфоровый, в красных цветах, пузатый, и обдал его кипяточком изнутри, чтобы принял хорошо. А туда две щепоточки чайку нарезанного, подсушенного и залил эту горку кипятком на две четверти. Поставил пузатенького на чайник, и он на него снизу начал парком подпускать…
А колбаса, колбаса уже сворачиваться пошла. А я ее яйцом сверху. Ножом по скорлупе – и на колбаску. Три штуки вбил и на маленький огонек перевел.
А в хрустальной вазе уже и салатик соком исходит под маслом, уксусом и майонезом. Подумал я – и сметанки столовую ложку сверху для мягкости. И опять деревянной ложкой снизу и все это вверх, вверх. Затем пошел из кухни на веранду, неся вазу в руках. А столик белый на веранде сияет под солнышком. Хотя на мое место тень от дерева падает. Тень такая кружевная, узорчатая.
Я в тень вазу с салатом поставил, вернулся на кухню, а в сковородке уже и глазунья. Сверху прозрачная подрагивает, и колбаска в ней архипелагом. И чайник… Чайник… Снял пузатого и еще две четверти кипяточку. А там уже темным-темно, и ароматно пахнуло, и настаивается. Опять поставил чайник. Пошел на веранду, поставил сковороду на подставку. Затем достал из холодильника баночку, где еще с прошлого года хранилась красная икра. От свежего круглого белого хлеба отрезал хрустящую горбушку, стал мазать ее сливочным маслом. Масло твердое из холодильника, хлеб горячий, свежий. Тает оно и мажется с трудом. Затем икрой красной толстым слоем намазал.
Сел. Поставил перед собой вазу. В левую руку взял хлеб с икрой, а в правую – деревянную ложку и стал есть салат ложкой, захлебываясь от жадности и откусывая огромные куски хлеба с маслом и икрой.
А потом, не переставая есть салат, стал ложкой прямо из сковороды отрезать и поддевать пласты яичницы с колбасой и ел все вместе.
А потом, не вытирая рта, пошел на кухню, вернулся с огромной чашкой «25 лет Красной армии». И уже ел салат с яичницей, закусывая белым хлебом с красной икрой, запивая все это горячим сладким чаем из огромной чашки. А-а… А-а…
И на пляж не пошел. А остался дома. Фу… сидеть… Фу… за столом… Скрестив… фу… ноги… Не в силах отогнать пчелу, кружившую над сладким ртом… Фу… Отойди…
Так я сидел… Потом пошел. Ходить трудно: живот давит. Стал шире ставить ноги. Дошел-таки до почтового ящика. Есть газеты. Одну просмотрел, понял, что в остальных. А день жарче… Накрыл посуду полотенцем, надел на бюст легкую безрукавку, на поясницу и ноги – тонкие белые брюки, светлые носки и желтые сандалии, на нос – темные очки и пошел пешком к морю.
Навстречу бидоны с пивом. Прикинул по бидонам, двинул к ларьку. Минут через десять получаю огромную кружку. Отхожу в сторону, чтобы одному. Сдуваю пену и пью, пью, пью. Уже не могу…
Отдохнул. Идти тяжело. Уже полпервого. Поджаривает. На голове шляпа соломенная. В руках авоська с закуской и подстилкой.
Блеснуло. Узенько. Еще иду. Шире блеснуло. И уже блестит, переливается. Звук пошел. Крики пляжные, голоса: «Мама, мама…», «Гриша, Гриша!», «Внимание! Граждане отдыхающие…» А внутри пиво, салат… Фу!.. Ноги стали в песке утопать. Снял сандалии, снял носки. Песок как сковорода. А!.. Зарылся глубже. О! Прохлада. Занял топчан. Сел. Раздеваюсь. Сложил все аккуратно. Палит. Терплю. Солнце глаза заливает потом. Терплю, чтобы потом счастье. Медленно, обжигаясь, иду к воде.
А вода, серая от теплоты, звонко шелестит и накатывается. Не стерпев, с воем, прыжками, в поту кидаюсь… Нет! Там же не нырнешь. Там мелко. Бежишь в брызгах. Скачешь. Ищешь, где глубже. Народ отворачивается, говорит: «Тю».
А ты уже плывешь… Холодно. Еще вперед. Набрался воздуха и лег тихо. Лицом. Глаза открыты. Зелено. Тень моя, как от вертолета. Покачивает. Рыбки-перышки скользнули взводом. А-а-ах! Вдохнул. Снова смотрю. Там ничего. Песок и тень моя. Как от вертолета. А-а-ах! Снова воздух, и поплыл назад.
А когда выходишь, то, невзирая на пиво, и салат, и сорок лет, вырастаешь из воды стройным, крепким, влажным. Ох, сам бы себя целовал в эти грудь и плечи…
Нет, не смотрят. Ну и черт с ними. Ай, песок, ай! Бегом к топчанчику. И животом вверх. И затих.
Опять слышны голоса: и «мама», и «Гриша», и «граждане отдыхающие», «а я тузом пик», «он у меня плохо ест»… Звуки стали уходить. Пропадать…
– Вы сгорели, молодой человек!
А! Что?.. Фу! Бело в глазах. Побежал к воде. И, раскаленный, красный, расплавленный, шипя, стал оседать в прохладную сероватую воду. Проснулся и поплыл.
Какое удовольствие поесть на пляже! Помидоры я макал в соль. К ломтику хлеба пальцем прижимал котлетку, а запивал квасом из бутылки, правда, теплым, но ничего. Помидоры в соль. Кусочек хлеба с котлеткой, молодой лучок в соль и квас прямо из бутылки.
Какое мучение одеваться на пляже! Натягивать носки на песочные ноги. А песок хрустит, и не стряхивается, и чувствуется. В общем – ой!
Шел домой. Уже прохладней. Солнце садится куда-то в санатории. На дачах застилают столы белыми скатертями и женщины бегают из фанерных кухонь к кранам торчащим. А из кранов идет вода. Дети поливают цветы из шлангов. Собаки сидят у калиток и следят за прохожими. Полные трамваи потянулись в город. С гор пошла молодая интеллигенция. Очереди от киосков разошлись. Стада вернулись в деревни. И медленно темнеет воскресный день.
Прием № 4. Расставлять эмоциональные акценты
В институте я подметил за одним преподавателем интересную особенность. Его лекция всегда стояла утром – первой парой. Студенты-первокурсники, еще не адаптировавшиеся к суровой институтской жизни, засыпали на его занятиях.
Погружение в сон происходило плавно. Первые несколько минут аудитория записывала. Затем под монотонную речь веки наливались свинцом, голова склонялась на грудь, и вот уже Морфей тянет к тебе свои нежные руки. Именно в этот момент монотонный бубнеж сменялся резким вскриком: «МИТОХОНДРИЯ!» Или: «ФАЛАНГА!» Зал, как по мановению волшебной палочки, вздрагивал, открывал глаза и продолжал записывать лекцию.
Слова каждый раз были свои – они не повторялись. И я понял. Он не готовится. Не планирует нападение на засыпающих студентов. Это всегда был экспромт. Как только преподаватель замечал наши затуманенные дремотой глаза, он делал акцент – на том слове, которое произносил именно сейчас. Это мог быть союз или даже знак препинания.
громогласно заявлял он в нужный момент. Морфей в испуге убегал прочь, мы подпрыгивали на месте и продолжали конспектировать.
Выше мы разобрали приемы, которые помогут рвать ритм. Они подходят для тех ситуаций, когда есть несколько абзацев текста. Когда мы вовлекли читателя, захватили его внимание и дальше накручиваем и доводим до нужного нам состояния.
Приемы, которые мы рассмотрим сейчас, подходят для точечного воздействия. Вот именно тут – в этой части текста – хочется усилить свое сообщение. Привлечь именно к этому тезису внимание. Взбодрить читателя или, наоборот, успокоить. Заставить его внутренний голос говорить с нотками скепсиса или умиления. Вот именно такого эффекта помогут достичь акценты на отдельных словах.
Нам помогут:
• растягивания;
• указания на ощущения;
• КАПСы.
Прежде чем разберем детали, давайте ознакомимся с техникой безопасности. Начну с истории, которую рассказывал известный юморист Роман Карцев:
В одесской филармонии была уборщица тетя Маня. От нее я услышал лучшую рецензию на свое выступление. Она подошла ко мне после спектакля и заметила:
– Вы неплохой артист, товарищ Карцев, но вы сильно пересаливаете лицом!
Так вот. Эти приемы, которые мы сейчас разбираем, – точечные. Они усиливают вкус в небольших количествах. Как специи. Один-два приема на весь пост. Не пересаливайте.
Суть приема понятна из названия. Рас-тя-я-я-я-я-ги-ва-ем отдельные слова. Те, которые произносим в разговоре именно так.
• Я его слушаю и понимаю – ересь нес-е-е-е-е-е-т. Откровенную!
• Официант до-о-о-олго плетется к нашему столику, чтобы уронить на него меню.
• Не ве-е-е-е-е-е-рю. Не верю, что одному человеку по силам построить такой бизнес.
Как вы понимаете, идеальный вариант – растягивать слова, которые передают ваше состояние, ваши эмоции. Чтобы их испытал ваш читатель.
Это прием сценаристов и авторов пьес. В сценариях рядом с отдельными репликами для актера указано, как именно он должен ее произнести. С придыханием или резко, прошептать или отчеканить холодно, без эмоций. Вот так и в посте. В скобках рядом с ключевой фразой указываем, как читатель должен ее прочитать.
• Милые мои. Не хочу вас пугать. Скажу нежно (с придыханием): завтра повышаются цены.
• У меня отличная новость. Мы (громко) открываем офис в Берлине!