Мирон Сергеевич на пенсии, делать ему нечего, вот он и отправился в центр, нашел фирму, попал в комнату, где сидели две милые девушки, получил симпатичную кепку с надписью «Турфирма „Злата“» и уже собрался в обратный путь, но тут девицы принялись рассказывать об экономическом туризме. Мирон Сергеевич загорелся идеей, и Алена Шергина подобрала ему тур. Дюкина отправили в Берлин, где жил коллекционер наград, а у Мирона Сергеевича имелась достаточно редкая вещь – нагрудный знак сотрудника НКВД, оставшийся от отца, и медаль «За взятие Кронштадта», которую его папенька получил в молодые годы. Алена пообещала, что за раритет ему дадут хорошие деньги. Немецкий коллекционер оплатил дорогу и гостиницу, Дюкин прилетел в Берлин.
Вначале он был очень доволен. Немец встретил его в аэропорту, отвез на своей машине в отель, осмотрел награды и тут же вручил Дюкину две тысячи марок, астрономическую сумму для Мирона Сергеевича. Следующий день Дюкин шлялся по Берлину в полном восторге, деньги он не тратил. Решил отложить на черный день. Впрочем, в Германии он не голодал, хоть и не истратил ни копейки. У немцев угощали в магазинах бесплатно даже более охотно, чем в «Рамсторе», и в Москву Мирон Сергеевич летел совершенно счастливый: сумка его была полна бесплатных приобретений: шампуни, кремы в маленьких пакетиках, пробники духов, шапочка для душа из отеля, пластмассовые очень красивые ложечки, на которые немцы кладут кусочки рекламируемых продуктов, шариковые ручки, зажигалки, презервативы, щетка для одежды…
Наверное, у Дюкина на всю оставшуюся жизнь сохранились бы наилучшие воспоминания, но, на свою беду, в самолете он разговорился с соседом, отлично одетым парнем лет сорока, похвастался перед ним удачным гешефтом.
Собеседник рассмеялся и объяснил Дюкину, что его облапошили.
– Поймите, вы отдали редкие вещи за копейки. Коллекционер просто воспользовался вашей безграмотностью. Да одна медаль стоит около пяти тысяч долларов. Их осталось очень мало, а про нагрудный знак сотрудника НКВД я и не слышал. Правда, торгую антикварной мебелью и, так сказать, не в материале.
Мирон Сергеевич ужасно расстроился. Видя это, сосед сказал:
– Не переживайте, это обычная ситуация, в моем деле тоже подобное случается, я сам иногда сильно цену занижаю, если вижу, что клиент ничего не соображает, это бизнес: не обманешь – не получишь прибыли. Наверное, сотрудница фирмы в доле с немецким коллекционером.
– Это как? – не понял простоватый Дюкин.
– Элементарно, – усмехнулся ушлый антиквар, – небось получит от фрица процент за ваши железки.
Как только прилетел в Москву, Мирон Сергеевич побежал в «Злату» и набросился на Алену с криком:
– Воровка!
Шергина спокойно выслушала его, потом показала подписанный им контракт:
– Видите, тут написано: «Фирма не несет ответственности за совершенные сделки».
– Обманщица! – гремел Дюкин.
Алена покраснела:
– Вам не стыдно? Я так для вас постаралась! Извините, но с коллекционером вы договаривались сами!
Мирон Сергеевич пригрозил Алене и уехал. Дома он стал выплескивать свой гнев на жену, но та неожиданно оказалась на противоположной стороне.
– Знаешь, Мирон, – возразила верная супруга, – девочка права, а ты поступил некрасиво.
– Это почему еще?! – взвился супруг.
– Ну посуди сам! Валялись бы эти знак с медалью никому не нужные, – пояснила жена, – а так ты и за границей побывал, и подарков привез, и деньги получил. И потом, ну отчего ты поверил тому парню? Может, он вовсе никакой не антиквар, а просто увидел, какой ты довольный, и решил настроение тебе испортить. Встречаются такие люди, хлебом не корми, дай ближнему в душу наплевать! Ну не могут старый значок и медаль такие деньги стоить!
Мирон Сергеевич призадумался, а потом понял, что рассудительная супруга права. Дюкин умеет признавать свои ошибки, поэтому позвонил Шергиной и сказал:
– Вы это, того, уж не сердитесь. Сдуру налетел, не подумавши.
– Ничего, Мирон Сергеевич, – миролюбиво ответила Алена, – с кем не бывает. Давайте еще один тур подберу, если хотите.
Дюкин обрадовался, что девушка не держит на него зла.
– Ну спасибо, может, когда и соберусь.
Одним словом, они расстались друзьями.
– Значит, вы не хотите подавать на Шергину жалобу, наказывать ее? – Я решил поставить точку в разговоре.
– Нет, – покачал головой Мирон Сергеевич, – она-то все хорошо сделала. Это я, дурак, поверил парню в самолете, ну и распсиховался. Вашей Алене, наоборот, благодарность объявить надо, ну когда еще мне в Германии побывать бы удалось?
Я вышел на улицу, с наслаждением закурил и стал звонить последнему из списка обиженных, Колпакову Олегу Анатольевичу.
– Да, – раздался сиплый голос.
– Позовите, пожалуйста, Олега Анатольевича, – попросил я.
В трубке воцарилось молчание, было слышно только легкое потрескиванье, шорох и далекую музыку.
– Алло, – повторил я, – Олега Анатольевича можно?
– Кто его спрашивает? – прохрипел невидимый собеседник.
– С работы, – соврал я, похоже, дядька в глубоком запое и плохо соображает, что к чему.
– Насчет работы можно и со мной поговорить, – очевидно, не понял меня пьяница.
– С вами – это с кем?
– Мы вместе снимаем вам свадьбу, день рождения или похороны?
– Я попал в фотоателье?
– Ну вроде.
– Олег Анатольевич тут работает? Его можно пригласить к аппарату?
– Тьфу, пропасть, – разозлился мужик, – на фига тебе Олег? Я тоже отлично щелкаю, между прочим, лучше его, на конкурсах побеждал! Приезжай, сделаю все в лучшем виде.
– А Олег Анатольевич будет в салоне?
Алкоголик помолчал немного и заявил:
– Ага, все тебе будет, ехай скорей.
– Давайте адрес, – попросил я.
Глава 16
Я всю жизнь провел в Москве, более того, родился в столице, там же появились на свет и мои отец с матерью, и казалось, я хорошо знаю город. Но вот про улицу с названием Пруд Ключики услышал впервые. Пришлось лезть в атлас. К моему удивлению, она оказалась почти в центре, отходила от шоссе Энтузиастов. Я не слишком-то люблю этот район. Мало кто из нынешних москвичей в курсе, что раньше, еще до Октябрьской революции 1917 года, эта дорога носила другое название. Она помянута во многих песнях тех лет и полита слезами, потому что именно по ней гнали арестантов на каторгу. Об этом мне рассказал отец, хорошо знавший историю Москвы. Более того, в свое время он показал мне небольшой двухэтажный домик на пересечении шоссе Энтузиастов и Кабельного проезда. Мы ехали с отцом на машине, уж не помню сейчас куда, внезапно он притормозил и сказал:
– Вот, Ваня, смотри, это был пост.
– Что? – не понял я.
Отец указал на домик:
– Так называлось место, где ночевали заключенные, которых гнали на каторгу. Впрочем, думаю, в доме останавливалась охрана, а мужиков просто укладывали на дороге, а может, тут стоял еще какой сарай.
– А где рельсы? – спросил я.
Отец грустно улыбнулся:
– Эх, Ваняша, по железной дороге, в «столыпине», стали позже возить, дорогое это удовольствие для государства. Раньше пешком шли, через всю Россию, в кандалах, а то и с ядром на ноге, вот в таких постах отдыхали, ели горячее.
Я ужаснулся:
– И зимой ходили?
Отец кивнул:
– Конечно, в России-то восемь месяцев холод стоит. Печальное место, не удивлюсь, если узнаю, что большинство жителей, тех, кто сейчас имеет здесь квартиры, одолевают всякие заболевания: онкология или чего похуже. Аура тут тяжелая, черная…
Я не понял слова «аура», а спрашивать, что оно означает, не стал, но с тех пор всегда, стоит мне оказаться вблизи шоссе Энтузиастов, как начинает щемить сердце и болит голова.
На улице Пруд Ключики практически не было жилых домов, но на нее выбегало множество безымянных крохотных переулочков, в одном из них и отыскался нужный дом. Я с сомнением посмотрел на строение, больше всего напоминающее барак: двухэтажное, с облупившейся штукатуркой. Дверь подъезда была нараспашку, и когда я приблизился к ней, то понял почему. Она висела на одной петле, и закрыть ее не представлялось возможным.
Я набрал в легкие побольше воздуха и вошел внутрь. На лестнице было темным-темно, тут не горела ни одна лампочка. Слабый свет должен был проникать через заросшее грязью окно на лестнице, но на улице стемнело, и я начал чиркать зажигалкой, пытаясь осветить номера на дверях. Но их не оказалось. Я имею в виду таблички с номерами квартир, двери были на местах. Похоже, в этом доме вообще не жили люди. Потому что на мой стук никто не откликался.
В полном недоумении я поднялся на второй этаж, толкнулся в первую попавшуюся дверь и внезапно влетел внутрь квартиры. Она была не заперта. Здоровенная бабища в красном байковом халате отложила в сторону нож и хмуро поинтересовалась:
– Тебе чаво? Ишь, вломился без спросу.
Я попятился назад. В квартире не было никакого намека на прихожую, вы сразу оказывались на кухне.
– Извините, на первом этаже двери не открывали, я думал, что и тут никого нет.
– Так их всех уж выселили, – неожиданно мирно ответила баба и подняла крышку, закрывающую черную чугунную сковородку. Я чуть не задохнулся, в нос ударил мерзостный запах. Похоже, тетка жарила на машинном масле котлетки из ближайших родственников кота Василия.
– Ищешь кого? – полюбопытствовала она и принялась тыкать вилкой в содержимое сковородки.
– Да, – ответил я, стараясь не дышать, – Олега Анатольевича Колпакова.
Липкая вонь прочно поселилась в носу, внедрилась в мозг, и я испугался, что впервые в жизни упаду, словно истеричная дамочка, в обморок.
Но тут хозяйка, на мое счастье, вернула крышку на место, вытерла руки о халат и усмехнулась:
– Ишь ты, нету здесь такого.
– Он в восемнадцатой квартире живет, фотограф.
Баба рассмеялась:
– А-а, так бы и сказал. Только его Ванькой зовут, да и какой он мастер? Пьянь подзаборная! Ступай туда.