– Говоришь, ничем не рискует? После всего, что случилось, я не понимаю, как ты вообще могла разрешить Мило так близко подойти к окну!
Тифэн возмутилась, с трудом скрывая, насколько ее обидели плохо замаскированные обвинения Летиции.
– Я стою рядом с ним, – повторила она, не пряча обиды. – Я весь день от него не отходила, ни в парке, ни дома, когда мы вернулись. За кого ты меня принимаешь?
От Мило, стоявшего рядом, не укрылось ни одной детали этой короткой перепалки. Он переводил глаза то на Тифэн, то на мать, не говоря ни слова. Летиция это заметила и, боясь напугать сына, быстро смягчила тон:
– Прости меня. Я просто испугалась. Мне показалось, что снова вернулся тот же кошмар, что и тогда.
Тифэн смотрела на Летицию, заранее заняв оборону, словно сомневаясь, принимать извинения или нет. Сверху, из окна, она разглядывала подругу, опустив глаза, а та старалась держать голову высоко поднятой, чтобы не утратить контакта. Наконец, сведенное обидой лицо Тифэн смягчилось, не утратив, однако, настороженности, и на нем появилась грустная улыбка.
– Мне жаль, Летиция. Это моя вина. Надо быть внимательнее.
Замешательство обеих женщин еще несколько секунд висело в воздухе, и за это время ни одна, ни другая не сказали ни слова, а Мило, похоже, вздохнул с облегчением.
– А что… а что вы делаете в комнате Максима? – спросила Летиция.
– Я сказала Мило, что он может взять несколько игрушек, если хочет.
Летиция была ошеломлена таким невероятным великодушием.
– Ты… ты уверена?
– Мы с Сильвэном много думали… нам не хочется походить на тех родителей, которые годами сохраняют нетронутой комнату умершего ребенка и делают из нее мавзолей… Сильвэн со мной согласен: мы обязаны бороться за жизнь. Мы хотим, чтобы игрушки Максима пригодились и другим детям, и чем скорее, тем лучше. Я уверена, что он бы этого хотел. В любом случае мы уже забрали из комнаты все, что хотели бы сохранить. Жизнь продолжается, Летиция, и мне пришлось это принять. Мило может взять все, что захочет, у него приоритет. Мы сейчас как раз выясняем, что он возьмет. Давай к нам!
Летиция не могла опомниться. Такая примечательная и неожиданная реакция подруги ее просто оглушила, ее восхитило, как быстро Тифэн обрела силы после потери ребенка.
– Иду к вам! – крикнула она, наградив подругу восхищенной улыбкой.
Она присоединилась к ним в комнате Максима. Едва войдя, она вздрогнула от дурного предчувствия: в комнате ничего не изменилось с того вечера, как… Быстро отогнав видение распростертого на террасе маленького тельца, Летиция прижала к себе сына с радостью и, что греха таить, с облегчением.
Остаток дня они провели вместе. Мило выбрал радиоуправляемый подъемный кран, с которым они с Максимом много играли. И еще грузовик, пазлы, коробку лего, несколько книг и конструктор. Потом все спустились вниз, и Мило занялся своими новыми приобретениями, а Тифэн и Летиция – своим любимым делом: поболтать за чашечкой кофе.
Мило и Летиция вернулись домой в шесть часов.
Позже вечером Тифэн рассказала Сильвэну о дне, проведенном в компании Мило, об эпизоде у окна и о том, как испугалась Летиция.
– Ну и к какому выводу ты пришла? – спросил Сильвэн, когда она кончила рассказывать.
– А к такому, что ради спасения своего сына ей понадобилось пять секунд, чтобы оказаться в нашем саду, – ответила она, не сумев сдержать слезы.
Медицинская карта
6–7 лет
В этом возрасте у детей меняются зубы. Сколько зубов выпало у вашего ребенка?
Три зуба: два верхних резца, под ними частично прорезались новые, и один из нижних клыков. У М. очаровательная беззубая улыбка!
Чтобы день прошел хорошо, ребенку необходим полноценный завтрак. Что ест на завтрак ваш ребенок?
Зерновые хлопья в шоколаде, обычно одну миску, иногда кусочек хлеба с медом. М. всегда ест с аппетитом и за завтраком, и за обедом, и за ужином.
Отметки врача:
Вес: 20 кг 100 г. Рост: 119,5 см.
Глава 33
Судя по округлости форм, детский психиатр Жюстин Филиппо была женщиной добродушной. На ней ладно сидело цветастое платье в весенних тонах, и она и не собиралась скрывать свой возраст – без малого пятьдесят три, – а даже им гордилась. По всей очевидности, ее начавшие седеть волосы никогда не знавали краски, как и лицо – макияжа. Темперамент ее вполне соответствовал внешнему виду: веселая и полная тепла, она не обременяла себя какими-то там уловками и всегда думала именно то, что говорила. Но это не означало, что она говорила то, что думает. Жюстин Филиппо по опыту знала, что не всякую истину надо озвучивать, а уж в ее профессии на то, чтобы выудить истину, иногда уходили годы.
Она приняла Мило вместе с родителями в своем рабочем кабинете, в просторной комнате, залитой солнцем и четко разделенной на три пространства. Стену в глубине занимал внушительный письменный стол, правую часть комнаты украшали диван и удобное кресло, стоявшие напротив друг друга. Их разделял низкий столик, а на нем коробка с бумажными носовыми платками – только руку протяни. Слева располагалась игровая зона, ограниченная простым ковром, где стоял большой ящик с игрушками для маленьких пациентов.
– Я вас слушаю, – сразу приступила к делу Жюстин, усадив Давида и Летицию на стулья перед столом.
Летиция обрисовала ситуацию: трагическую гибель Максима, бредовые обвинения, брошенные его матерью, ссору и примирение с соседями. Особое внимание она уделила реакции Мило на гибель друга: видимое отсутствие печали по этому поводу, эпизод с Тилапу, скандал на похоронах Максима, приобретение новой игрушки, имя, данное ей Мило, выброшенный в окно медведь.
Пока она рассказывала, Мило, обнаружив полный ящик игрушек, сразу же уселся на ковер и принялся за игру.
– А что представлял собой Максим в глазах Мило? – спросила детский психиатр, когда Летиция закончила говорить.
Ответил Давид:
– Максим был его лучший друг. Они выросли вместе и почти что вместе родились. Можно сказать, они были как братья.
– А у них существовало какое-нибудь соперничество?
Давид и Летиция дружно замотали головами.
– Они, конечно, иногда ссорились, не без этого, но никакого соперничества я не замечала, – сказала Летиция.
– А вы сами какое чувство испытывали по отношению к Максиму?
– Мы его очень любили, – ответила Летиция, словно это само собой разумелось.
– Как сына?
– Нет… нет, конечно… Я бы скорее сказала, как племянника.
Жюстин Филиппо задавала вопросы, они на них отвечали, и постепенно стала ясна картина их жизни до гибели Максима. Они подробно остановились на тех чувствах, что вызвали у них обвинения Тифэн, на том, что сейчас их связывает та же дружба, что и раньше, об образе смерти, разделившей мальчиков.
– Если я правильно поняла, Максим был для Мило идеальным братом: каждый жил в своем доме, со своими родителями, ни один из них не вторгался в эмоциональное пространство другого, имея предрасположенность к играм с воображаемыми элементами; они целыми днями играли вместе, а потом расходились по домам с родителями. Никакого соперничества, никакого чувства, что вторглись на твою территорию, никакой состязательности.
Давид и Летиция кивнули в знак согласия.
– Все равно что медвежонок, с которым играют, когда хотят, а когда он надоедает, его запихивают в ящик, – прибавила Жюстин Филиппо.
Эта параллель по-новому осветила поведение маленького мальчика в представлении Летиции, и она не смогла удержаться от улыбки.
– Играют, когда хотят, да…
– Вот только Максим вовсе не был медвежонком Мило, – заметил Давид.
– Не был, однако, по всей видимости, медвежонок занял место Максима.
– А это хорошо или плохо? – спросила Летиция.
Детский психиатр немного подумала и ответила:
– В этом нет ничего тревожного. По крайней мере, на этой стадии привыкания к утрате. Воображаемые друзья призваны заполнять пустоты, и Мило заполнил пустоту на месте Максима тем, что было в его распоряжении.
– Но тогда почему он выбросил медвежонка в окно?
– Потому что вы попросили его отказаться от идентичности медвежонка. Для него выбросить медвежонка в окно означает вернуть ему идентичность.
Летиция вздрогнула:
– Значит, не надо было требовать, чтобы он назвал игрушку другим именем?
– Сказать по правде, не надо. Не надо было этого делать. Но тут нет большой беды. У вашего сына есть навык самостоятельности, и он это доказал.
Летиция задумчиво покачала головой, и лицо ее сморщилось от чувства вины.
Давид привстал со стула, наклонился к Жюстин Филиппо и тихо спросил:
– Почему он ни разу не заплакал, узнав о гибели Максима?
Наверное, он не хотел, чтобы его слова услышал мальчик, который играл на ковре, казалось, не интересуясь, что там говорят взрослые.
– Не обманывайте себя, месье, ваш ребенок в полной мере оплакал смерть друга, – ответила врач, не понижая голоса. – Просто он плакал совсем по другому поводу, он преобразовал свою боль, пустил ее в другое русло. Но вот что очень важно вам сейчас понять. Мило своими реакциями и своим поведением настойчиво добивается права на беспечность. Продолжая жить, как будто ничего не произошло, он просто сообщает вам о своем намерении посвящать все свое время и энергию, чтобы жить именно как маленький ребенок. Но это не означает, что он не принимает гибели друга.
– Вы полагаете, что у нас нет повода за него беспокоиться? – спросила Летиция.
– Я этого не говорила, – возразила Жюстин Филиппо. – Я сказала, что Мило по-своему справил траур по другу, не так, как вы того ожидали. И очень хорошо, что вы с этим пришли ко мне.
Давид и Летиция согласно кивнули.
– Однако, – продолжила детский психиатр, – думать, что Мило не нуждается в поддержке, потому что он инстинктивно парировал этот удар, было бы ошибкой. Именно поэтому я вам предлагаю, разумеется, если вы согласны, небольшой курс терапии, который поможет вам троим миновать этот мрачный период вашей жизни.