Вход в таверну перекрыла развеселая компания, подбадривающая криками кого-то внутри. Над их головами проносится глиняная пивная кружка, за ней вторая — еще наполовину полная. Я их перехватываю на лету и аккуратно пробираюсь сквозь гущу гномов. Это еще не настоящая потасовка — не видно, чтобы кто-то принимал ставки. Я решаю не вмешиваться, но передумываю, узнав фигуру, обмякшую напротив стойки.
— Ты еще в состоянии пить, Седрик? Твоя очередь угощать.
Булькающий звук, который служит ему вместо ответа, можно истолковать по-разному, но официант привык к подобного рода клиентам. Он ставит передо мной как следует охлажденный бочонок с капельками росы на пробке и чашку гранатов на закуску. Седрику ничего не перепадает, откуда я делаю вывод, что он уже получил свою порцию. Я хватаю его за волосы и оттягиваю ему голову назад, чтобы помочь выпрямиться.
— Славно они над тобой поработали, — со знанием дела восхищаюсь я.
Вокруг глаз у него сияют свежие, оригинальные цвета. Глубокая синева, дополненная мазком желтого и тонкой линией черных вставочек для придания рельефности. Хорошо просматриваются наложившиеся друг на друга пласты отеков. Высокое искусство.
— Это все кружки, — вмешивается Альбус, забираясь на сиденье рядом с моим. — Они ими ему портрет выправляли.
— Дай-ка я угадаю. Он сказал вслух, что думает о твоем пиве?
— Нет, это было в прошлый раз. А в этот… — Альбус поворачивается к официанту, который на его немой вопрос отвечает пожатием плеч. — Должно быть, он кого-то расстроил.
— Это не должно входить в привычку, — ворчу я. — Или просто ждите, пока приду я. Он мой стажер, и это я отвечаю за педагогические мероприятия в его отношении. Кроме всего прочего, уж я-то научился не оставлять следов.
— Вот вас-то я и искал, — заикаясь, бормочет Седрик, массируя лицо.
Можно обвинять мальчика во многом, но только не в отсутствии храбрости. А может, он слишком глуп, чтобы бояться меня.
— Плесните ему пива, — снисхожу я.
Толпа гномов расступается, давая нам пройти. Мы перемещаемся к одному из столиков на задах, подальше от посторонних глаз. Он был уже занят, но парочка, заплетающая друг другу бороды, предпочла освободить нам место, когда я чуть не сел на них — без особого, впрочем, умысла.
— Странные они, эти двое, да? — шепчет Седрик, наблюдая, как они уходят.
— Это две девушки. Что тут такого?
— Две девушки, надо же! Я думал… А вы что, знаете, как их отличить? С бородой и всем таким?
Я пожимаю плечами.
— Я их начальник, я могу заставить их предъявить свои вторичные половые признаки, когда захочу.
Я откупориваю свой бочонок, отхлебываю первый глоток и подмигиваю ему. Он возмущен, а я потешаюсь:
— Я говорю об их платежных ведомостях, балда! Поверь, самцов от самок отличить легко и просто, всего-навсего взглянув на их жалование.
Он теряет дар речи — мелочь, но сидеть приятней. Я слегка ерзаю, умещая ягодицы на двух скамейках так, чтобы равномерно распределить свой вес, и смотрю на него, пытаясь проанализировать собственные ощущения. Я наконец-то свыкся с мыслью, что у меня есть стажер: некто, чье познание мира полностью зависит от меня. Мне почти жалко его, с этой его несчастной, уделанной кружками физиономией.
— Рассказывай, — говорю я после нескольких глотков, которые окончательно опустошают бочонок.
— Это насчет Шелдона.
— Что с ним приключилось на этот раз? Рыцари сунули его в тюрьму? Запытали? Убили?
— Он хочет жениться.
Я чуть не выплюнул свою железненую воду.
— Ого, это серьезная проблема.
Седрик угрюмо смотрит на свое пиво, но старается не прикасаться к нему. Кусочки зеленоватого грибка вгрызаются в пену и коварно выстреливают нитями по краям.
— Если не пьешь, он размножается, — говорю я, забирая у него кружку и выливая ее себе под ноги.
Я тщательно растаптываю мох, пока грибы не превращаются в безвредную плесень, или в почти безвредную. Надо не забыть в этом году помыть ноги между пальцев.
— Он хочет жениться, — повторяю я. — На дочери сэра Парцифаля, я так полагаю? Иначе никак не заиметь на палец кольцо с печаткой и вензелем?
Я смеюсь — в полном одиночестве; впрочем, как всегда, когда шучу. Седрик качает головой.
— Именно в этом и проблема. Бризена согласилась бы, но ее отец во что бы то ни стало хочет, чтобы она вышла замуж за рыцаря. И один в очереди уже стоит.
— Что мешает Шелдону нацепить доспехи? Он парень смышленый, вполне достойный и проводит все свое время, гоняясь за принцессами по замкам. Это ему по профилю.
— Имеются формальности, — вздыхает Седрик. — Процесс требует времени. Они произвели его в оруженосцы за его героическое поведение в прошлый раз, но он должен совершить подвиг для опоясывания[5]. — Встретив мой непонимающий взгляд, он спешит объяснить: — Так называется эта церемония. Он должен будет провести ночь без еды, в полном одиночестве, а потом его постучат мечом по обоим плечам, пока он будет стоять на коленях.
— По сравнению с мальчишником это вроде не так уж сложно. Что тебя беспокоит?
В пределах слышимости от нашего столика проскакивает официант; я пользуюсь возможностью освежить свой бочонок. Мой голос еле-еле перекрывает шум потасовок, громкий смех и звуки флирта (в основном заключающегося в том, чтобы тереться кирками под столом). Я не отступаюсь до поры, пока с барной стойки не падает сталактит; тогда я падаю обратно на скамейки. У их спинок мягкий камень, приятно массирующий мою поясницу.
— Видишь этих гномов? — говорю я, обводя широким жестом сборище выпивох. — Они постоянно сталкиваются друг с другом. Иногда это рождает искры, иногда — детей. Каждый из них полагает жизнь сложной, глядя со своего шестка, но если посмотреть на нее чуть отстранившись, то все это — бурлящая вода. Проще не бывает.
— У Шелдона с Бризеной по-другому.
— Сомневаюсь. — Я откупориваю второй бочонок, потом передумываю и ставлю его обратно. — Чего ты хочешь от меня, парень? Сэр Парцифаль меня сроду больше не подпустит к своему шатру, а в человеческих любовных романах я ничего не понимаю.
— Я подумал, что у вас может найтись идея, шеф.
Он так жалостно выглядит со своими побоями, что я всерьез принимаюсь размышлять, чем бы его порадовать. Чешу в затылке, мимоходом сшибая при этом старое галочье гнездо. На ум ничего не приходит.
— Я бы мог кого-нибудь пристукнуть, — говорю я задумчиво. — Проблема в том, чтобы найти кого. — Это напомнило мне, что у меня должны как-нибудь дойти руки разобраться с поганцем гномиком, который вбивает странные идеи в головы моих бригад.
Я кидаю в рот пригоршню гранатов, а Седрик вздыхает и растирает лоб. Из-под столов ползут волнами тяжелые запахи, смешиваясь с протечками рудничного газа. Рядом с нами вспыхивает драка, которая растекается до самой стенки зала, но я знаю, что стоит мне хотя бы сделать вид, что встаю, как она прекратится. Пока Управление не построит подземный спортивный комплекс, к чему я призываю уже много лет, гномы будут драться в таверне. Самые способные даже подумывают о том, чтобы перейти в профессиональную лигу.
— Ты уверен, что нам следует вмешиваться, Седрик? А Шелдон согласен?
— Я не говорил с ним на эту тему, но он мой друг. Я не могу позволить, чтобы у него вот так украли его девушку. Если уж на то пошло, я бы сделал то же самое для вас.
Хуже всего то, что он выглядит совершенно серьезным. Я разом опустошаю чашку с гранатами и сажусь прямо.
— У меня нет никаких идей, зато я знаю место, где хранятся идеи, ни разу не использованные. Тебя туда сводить?
Мы садимся в грузовой лифт до поверхности, затем идем по шоссе в горы. Стоит превосходная погода, влажная в самый раз, чтобы смазать мои суставы и заставить блестеть серебряные чешуйки слюды у меня на черепе — те самые, что придают мне интересный вид. Седрик кое-как волочит ноги, но у него хватает здравого смысла не жаловаться. В конце концов, мы здесь из-за него.
— Куда мы идем? — бормочет он, отирая опухшее лицо рукавом.
— В Архивы…
— А? — Он искоса бросает на меня взгляд. — Я никогда там не был.
— Побываешь, когда у тебя появятся идеи. Они даже не обязаны быть скверными.
Подходы к Архивам расположены на дне глубокой долины, заваленной мусором. После того, как старые туннели почистили от гоблинов, их превратили в склады. По обе стороны извилистой тропы, ведущей туда, стоят груды сундуков, исписанных угрожающими рунами. Все отмененные проекты, устаревшие планы, грандиозные стратегии, которые так и не удалось воплотить в жизнь из-за нехватки времени, денег или желания, осели в конечном итоге на обочине. Перепачканные грязью пергаменты, чернила на которых смыли дожди, порхают над самой землей, разносимые порывами истории. Самое место для размышлений о бренности мира. Туда не ступает нога ни одного тролля, разве только что он вынужден.
— Твой дядя как-то посылал меня туда. Он хотел избавиться от одного документа.
— Он мог бы сжечь его.
— Можно заставить пепел говорить или допросить духов, которые танцуют в дыму. Когда хочется избавиться от чего-то навсегда, Архивы — лучший выбор.
Он нервно оглядывается по сторонам, как будто с холмов брошенных документов может спуститься вооруженная до зубов стража.
— Ни у кого нет охоты сюда возвращаться, — говорю я. — Это место изгнания, оскверненное последствиями их промахов. На этом пути скопились прошлые ошибки, и они грозят погрести под собой путника в любой момент. — Я отвешиваю ему дружеского тумака, такого, что не оставит следов. — Это не уступит всей защите мира.
К тому времени, как мы обнаруживаем вход в туннели, слой мусора мне доходит до бедер, а Седрика вот-вот удушит. Его грудь вся исчерчена строчками красноречивых цифр и многообещающих заключений, которые налипают на него в надежде привлечь внимание. Я тяну его за ворот, чтобы помочь преодолеть последние несколько метров, через накатывающие на нас валы прожектов так и не сбывшихся перспектив. Документы с разочарованным шелестом рушатся нам под ноги, прежде чем вернуться в забвение.