— Ну, вот так-то лучше, — удовлетворенно объявляет предводитель. — Если и есть что-то более невыносимое, чем насилие, так это поэтический слог.
Он беспечно отмахивается от топора Юнга, который угрожает его шипастому шлему. Железо сшибается с лязгом и искрами.
— Мы никого тут не знаем, — бросает он через плечо, продолжая щекотать Юнга своей кувалдой. — Мы вроде службы безопасности. Платят хорошо, и с полным правом можно разорять буфет.
— И не рассчитывайте, я там прошлась раньше вас, — смеется моя троллесса.
Берсерки смотрят на нее с новым уважением, опуская оружие.
— Так вот кто это был? Ну вы и хлещете, мадам! — объявляет вожак.
— В юности меня прозвали «водопадом».
Через его плечо я примечаю Седрика, выходящего из донжона с пачкой пергаментов под мышкой. Он застывает на верхней ступеньке крыльца и вертит головой, как будто кого-то ищет.
Я машу рукой в его сторону. Едва увидя меня, он тут же разворачивается назад.
— Подожди меня здесь, — говорю я своей троллессе.
Двор наводнен гостями в парадных доспехах, которые тормозят мое движение. По крайней мере, поначалу. Потом сами раздвигаются, предупрежденные стонами тех, кто не посторонился. Но когда я достигаю входа в донжон, его перегораживает тяжелая железная решетка, ощетинившаяся шипами. Табличка «Только для новобрачных» в окружении гирлянд пастельных тонов мало смягчает недоброе впечатление.
Моя спутница присоединяется ко мне с выставленной, как таран, грудью, а я тем временем задираю голову к вершине башни. Угрожающие морды гаргулий украшены цветами, но этого маловато, чтобы сделать их совершенно безобидными.
— Отойдем-ка от стены, — шепчу я подруге.
— Зачем?
— Я чувствую запах расплавленной смолы и кипящего масла. Думаю, у них на валах заготовлен полный котел, и они готовы вылить его на нас, если мы попытаемся прорваться внутрь.
— И?
— Не хочется портить наши костюмы.
— Можно попросить Берсерков прийти нам на помощь. Их лично нанимал Кредебит.
— И я так полагаю, никто из них не знает, где он?
— Я их не спрашивала. Зато раздала им визитки моего салона красоты.
— Я восхищен твоей способностью заводить друзей во всех слоях общества, — ворчу я. — Но вот с практической стороны….
— Не говори глупостей! Если они действительно блокируют тягу к агрессивности, им непременно понадобится маникюр.
Наш спор прерывает двукратный зов труб. Во дворе позади нас раздаются приветственные крики, сопровождающиеся аплодисментами. Те, кто в латных рукавицах, довольствуются тем, что в ритм хлопают себя по груди, иногда барабаня кончиками пальцев, чтобы внести разнообразие в размер. От грохота трескается раствор стен.
Решетка донжона со скрипом поднимается и застревает на полпути.
— Нам не протиснуться, — бурчу я.
— Смотри-ка!
Моя троллесса поддает мне локтем в бок, чуть не превращая одну из антрацитовых пуговиц моего костюма в алмаз. Я, глотая воздух, поворачиваю голову.
Нам навстречу идут единорожки.
Как велит традиция, их двое. Младший — еще жеребенок, с неокрепшим рогом и блестящими от росы копытцами, он едва держится на ногах. Другой повидал свет. Его некогда безупречная шерсть потускнела от ласк множества девственниц, которые заодно натирали его рог — ради тренировки.
Он тоже вздрагивает на каждом шагу. И глаза у него налиты кровью.
Это наводит меня на мысль. Я отстраняюсь, давая им возможность подняться по ступенькам к входу в донжон, и увязываюсь за ними. Уткнувшись рогами в недостаточно поднятую решетку, единороги нервно топают копытами. Я мурлычу:
— Позвольте прийти вам на помощь!
Кончиками пальцев я поднимаю нижнюю планку и заставляю ее задвинуться в свой паз, не обращая внимания на протестующий скрип механизма. Вокруг нас разлетаются осколки шкивов.
— После вас.
Я следую примеру четвероногих, которые инстинктивно подаются вперед. Моя троллесса крепко держит меня за руку, как будто боится, что я брошу ее одну.
— Давайте засвидетельствуем почтение жениху и невесте, — говорю я, вступая в Святая Святых.
Единороги ныряют в грузовой лифт, а мы благоразумно выбираем лестницу, несмотря на ее узость. Я, полусогнувшись, останавливаюсь через пару десятков ступеней на такой маленькой площадке, что моя троллесса вынуждена прижиматься ко мне.
— Там стража, — шепчу я ей на ухо. — Я слышу, как скрипят их доспехи.
— Единороги должны были их отвлечь.
— Лифт не остановился. Я думаю, они выйдут на верхнем этаже, там, где новобрачные.
— Как поступим?
Суета у нас над головами мешает мне ответить. Дежурные рыцари устремляются по лестнице: один отправляется на верхние этажи, другой спускается к нам. Стук его железных каблуков зловеще отдается от ступеньки за ступенькой.
— Ты сам его пристукнешь, или сделать мне? — шепчет моя троллесса.
Ее груди, прижатой к моим лопаткам, не удается полностью отогнать мое беспокойство, тем более что рыцарь вооружен тяжелой булавой, ощетинившейся шипами и крючьями. Его шлем, увенчанный орлом с распростертыми крыльями, скребет о камень и разбрасывает искры.
Заметив нас, рыцарь со скрипом останавливается.
— Скажите, вы не смогли бы меня пропустить? — спрашивает он, поднимая забрало своего шлема. — Я должен пойти и опустить решетку. Похоже, она застряла, и на посту управления включилась тревога.
— Как там наверху дела?
— Они спорят уже несколько часов, но дело пока не сдвинулось с мертвой точки.
— Жених с невестой? Я думал, они давно договорились!
Он изумленно смотрит на меня.
— Нет, собрание акционеров. Свадьба пойдет по плану, как только подпишут контракты.
Моя троллесса спустилась на несколько ступенек, и рыцарь протиснулся между нами — ценой нескольких вмятин на своем нагруднике.
— Вот в чем проблема с этими проклятыми замками, — сетует он, осматривая повреждения. — Их сооружали еще до тех времен, как здоровое питание и грамотное управление гормональным балансом с самого детства стали позволять оруженосцам вырасти до нынешнего роста. В результате практически невозможно пройти друг мимо друга на лестнице, не говоря уже о потайных ходах. Большинство из них никуда не годны, даже если лезть боком. Только представьте: если бы пришлось биться в коридорах, даже мечей было бы не вытащить. — Он протирает свой шлем, залепленный паутиной. — Что вы, кстати, вообще здесь делаете?
— Так, прошвыриваемся…
Он со стальным лязгом пожимает плечами и уходит.
— Думаю, они собираются сделать перерыв через пять минут, — бросает он, не оглядываясь. — Выпечка и горячие напитки. На вашем месте я бы не заставлял их ждать.
Глаза моей троллессы встречаются с моими, и в них я читаю в точности то же самое, что чувствую сам.
— Пора нам присоединиться к дискуссии, — хмыкаю я, собирая пальцы в кулаки.
Лестница выводит ко входу в тронный зал. Двери прикрыты, но не заперты. Или, по крайней мере, недостаточно надежно заперты, чтобы остановить нас. Наше вторжение производит фурор.
— Я все гадал, когда же вы прибудете, — кисло кидает дядя Седрика, восседающий за большим столом заседаний на почетном месте. — У вас вечные нелады с соблюдением расписания. Вы знаете про обучающие этому семинары?
Напротив него хмурится при нашем виде Парцифаль, отец невесты. Его окружает с полдюжины именитых аристократов — из тех, что с собственной геральдикой. Остальную часть стола занимают отгородившиеся стопками бумаг типы в деловых костюмах и очках с тонкой оправой.
Тронное кресло отодвинуто в угол, чтобы освободить место для видеопроектора. Кредебит, оседлав стремянку, водит пальцем вдоль зигзагов линии, упрыгивающей прямо под потолок.
— Как поживаете, шеф? — спрашивает он, увидев меня. — Мне заново начать презентацию?
— Перескажите ему самое существенное, — приказывает Парцифаль. — Простыми словами, без графики. Воспользуемся случаем сделать перерыв.
Типы в костюмах складывают свои документы в портфели из гоблинской кожи, не обращая на нас никакого внимания. Моя троллесса незаметно подталкивает меня:
— Почему они не в доспехах?
— Это наши финансовые аналитики, — говорит Парцифаль. — О них не беспокойтесь, у них достаточно толстая шкура.
Еще несколько мгновений, и зал заседаний остается в нашем распоряжении. Кредебит спускается со своего насеста и поднимает на нас глаза.
— Я сделал то, что вы меня просили, шеф! Мне удалось сделать так, чтобы все остались довольны: и те, кто управляет, и те, кто роет…
— Кроме меня!
— Вас нет в непосредственной цепочке принятия решений. А потом, я вам еще не объяснил.
— Без надобности, у меня есть глаза и я ими вижу, — рычу я. — Ты нашел способ ускорить рытье, и ты чуть не повсюду открыл новые забои. В том числе и в салоне моей подружки.
— Так ведь больше воздуха, правда?
— Единственное, чего я не понимаю, — игнорирую я его вопрос, — это зачем ты это делаешь.
— Вы видели мой новый производственный комплекс? Мой кузен Фанфанир говорил мне, что вы заходили за почтой.
— Да, видел. И что ты производишь?
— Дыры.
Он перезагрузил видеопроектор и разминается, скребя в своем зародыше бороды. Подумать только, я пригрел его прямо из колыбели — ну, почти. Они слишком быстро взрослеют в этом возрасте. Скоро он станет мне по колено, а глаз будет не видать из-под бровей.
— Дыры — это неиссякаемый ресурс, который веками недооценивался и недоэксплуатировался, — воодушевляется он. — Возьмем, к примеру, Шелдона и Бризену. Когда они поженятся, им понадобится жилье, собственная дыра. До свадьбы у каждого из них была своя, типового размера, скажем, 1. Как вы думаете, какой размер понадобится их паре? 1+1?
— Это выходит 2, — говорю я, незаметно проверяя себя на пальцах. Вроде бы так.
— Неправильно. Им понадобится в три раза больше, чем было. Потому что они станут планировать возможное расширение семьи. И еще потому, что они начнут складировать барахло. Этим все занимаются. Они будут приобретать все бóльшие и бóльшие дыры, чтобы туда убирать все, что, по их мнению, им нужно. Дыры, которые мы выроем для них.