– Я не могу решить, мой отец построил всю эту схему, чтобы заставить меня увидеться с ним, или сделал ставку на то, что один из его учеников в итоге решит доказать свое превосходство, убив меня.
Дин приоткрыл веки, и я задумалась о его словах. Тот, кто убил Эмерсон, убил и Кларка. Этот субъект хотел стать единственным учеником Реддинга. Его единственным наследником. Единственным сыном.
– Отец не хочет твоей смерти, – сообщила я Дину. Для Реддинга это последнее средство. Он убьет Дина, только если решит, что окончательно его потерял, а Дэниел Реддинг никогда не признает свое окончательное поражение.
– Да, – согласился Дин, – он не хочет моей смерти, но если один из субъектов эскалирует, если один из них явится сюда, чтобы меня убить, я буду защищаться.
Может быть, в представлении Реддинга все должно окончиться тем, что Дин убьет остальных. Реддинг видел в Дине продолжение себя. Разумеется, он считал, что Дин победит, а если нет, что ж, может, Дэниел Реддинг считал, что тогда сын заслуживает смерти как кары за слабость. За то, что не стал сыном своего отца.
Зазвонил телефон. Мои мышцы напряглись. Я застыла, не в силах пошевелиться, не в силах вдохнуть. Через две секунды телефон звонить перестал. Кто-то ответил.
Пожалуйста, пусть они найдут его вовремя. Пусть они найдут его вовремя.
– Дин! – Я с трудом выговорила его имя внезапно пересохшими губами. Дин сидел рядом со мной, такой же неподвижный, как и я. – Этим летом, после всего, что произошло, Майкл сказал мне, что я должна разобраться, как я себя чувствую. Насчет тебя.
Я не знала, почему говорю об этом сейчас, но мне нужно это сказать. В любую секунду нам могли сообщить новости. В любую секунду все могло измениться. Я ощутила себя поездом, несущимся через тоннель.
Пусть это не будет известие о еще одном теле.
– Таунсенд что-то для тебя значит, – отозвался Дин таким же хриплым голосом, как и мой. – Он заставляет тебя улыбаться. – «А ты заслуживаешь улыбаться» – я буквально ощутила, как он подумал это, прочувствовала его внутреннюю борьбу, его попытки удержать следующие слова, но все же их произносит. – И что ты поняла?
Он спрашивал. А если он спрашивал, то ответы для него важны. Я сглотнула.
– А ты… Дин, мне нужно знать, что ты чувствуешь по отношению ко мне.
В любую секунду все может измениться.
– Я чувствую… что-то. – Голос Дина дрожал. Дин повернулся ко мне, и его нога задела мою. – Но я не знаю, смогу ли я… Не знаю, достаточно ли этого. – Он сжал мою руку, которая обхватывала тюбик помады, его ладонь накрыла мою. – Я не знаю, смогу ли…
Смогу ли – что? Открыться? Отпустить? Рискнуть придать чему-то значение настолько, что потеря может подтолкнуть тебя к краю?
Внизу появился Майкл. Дин выпустил мою руку.
– Они нашли его, – сказал Майкл, глядя на нас снизу вверх. – Команда Бриггса нашла Кристофера Симмса.
Они задержали Кристофера Симмса около кофейни, где он ждал девушку. У него в фургоне нашли пластиковые стяжки, охотничий нож, клеймо и черную нейлоновую веревку.
«Тело за телом, тело за телом, – обещал Реддинг, – потому что вы недостаточно умны, потому что вы слабы».
Но это совсем не так, и на этот раз мы победили. Этот охотничий нож не разрежет кожу девушки, ее руки не будут связаны за спиной, она не ощутит, как горячий металл прожигает ее плоть.
Мы спасли ту девушку в кофейне так же, как мы спасли Макензи Мак-Брайд. Еще одну жертву сейчас нашли бы мертвой, если бы я не решилась сесть напротив Дэниела Реддинга, если бы Стерлинг не накрутила его достаточно, чтобы он решил мучить нас правдой, если бы Лия не стояла за стеклом, выискивая в поведении Реддинга признаки лжи и не находя ни одного, если бы Слоан не осознала, что способности Лии ее не подвели.
Если бы мы с Майклом не встретились с Кларком, если бы Дин не отправился встретиться с Триной, как бы все сложилось? Дин удалился справляться с новостями на свой лад. Майкл углубился в работу над своей машиной. Я стояла на заднем дворе, рассматривая мусорку, с помадой «Алая роза» в руке.
Я вступила в программу обучения прирожденных, надеясь, что смогу уберечь какую-то маленькую девочку от зрелища измазанной кровью комнаты. Вот чем мы здесь занимались. Мы спасали людей. И все же я не могла выбросить помаду, не могла закрыть дверь в свое прошлое.
«Ты никогда не найдешь убийцу своей матери». Откуда Реддинг вообще мог это знать? Не мог ведь. И все-таки я не могла заглушить ту часть своего сознания, которая помнила: «В тюрьме ходят разговоры». Откуда отец Дина знал, что моя мать мертва?
– Не надо. – Майкл подошел сзади. Я сжала помаду и убрала ее в передний карман джинсов.
– Чего именно? – спросила я.
– Не надо думать о чем-то, что заставляет тебя чувствовать себя маленькой и напуганной, будто ты застряла в тоннеле и в конце нет света.
– Ты стоишь у меня за спиной, – произнесла я, не оборачиваясь, – как ты читаешь мои эмоции?
Майкл обошел меня и встал спереди.
– Я мог бы тебе сказать, – выразительно проговорил он, – но тогда мне придется тебя убить. – Он помолчал. – Слишком рано?
– Шутить о том, чтобы меня убить? – язвительно спросила я. – Никогда не рано.
Майкл протянул руку и убрал прядь волос с моего лица. Я застыла.
– Я понимаю, – сказал он, – он тебе небезразличен. Знаю, он тебя привлекает, когда ему больно, то больно и тебе. Я знаю, что он никогда не смотрит на тебя так, как на Лию, ты ему не сестра. Я знаю, ты ему нужна, он от тебя без ума. Но также я знаю, что половину времени его бесит, что ты ему нужна.
Я вспомнила, как Дин, сидя на лестнице, сказал мне, что что-то чувствует, но не знает, достаточно ли этого.
– В этом разница между нами двоими, – произнес Майкл, – я не просто хочу тебя. – Теперь обе его ладони обхватывали мое лицо. – Я хочу хотеть тебя.
Майкл не из тех, кто позволяет себе чего-то хотеть. Он определенно этого не признавал. Он не позволял ничему себя задеть. Он ожидал разочарования.
– Я здесь, Кэсси. Я знаю, что я чувствую. И я знаю, когда ты ослабляешь свою защиту, когда ты позволяешь себе, то и ты это чувствуешь. – Он легко провел пальцами по моему затылку. – Я понимаю, что ты боишься.
Сердце колотилось так сильно, что я ощущала его животом. Хаотичные воспоминания клубились в голове, словно вода, которая вырывается из прорвавшегося крана.
Майкл входит в закусочную в Колорадо, где я работала. Майкл в бассейне, его губы приближаются к моим, когда мы плаваем там в полночь. Майкл устраивается рядом со мной на диване. Майкл танцует со мной на траве. Майкл возится с этой машиной-развалюхой. Майкл отступает на шаг и пытается быть хорошим парнем. Для меня.
Но я думала не только про Майкла, но и про Дина.
Дин сидит рядом со мной на ступеньках, его колено касается моего. Я глажу окровавленные костяшки его пальцев. Мы делимся друг с другом тайнами. Мы опускаемся на колени в грязь рядом с покосившимся забором у его старого дома.
Майкл прав: я боялась. Боялась своих эмоций, боялась хотеть, желать, любить. Боялась причинить боль кому-то из них, потерять того, кто мне небезразличен, после того как потеряла уже слишком много.
Но Майкл здесь, он рассказал, что он чувствует. Он уравнивал игру и предлагал мне выбрать. Он говорил: «Выбери меня». Майкл не притягивал меня к себе. Это мое решение, он был так близок, и мои руки медленно поднялись к его плечам, потом к лицу.
Он неподвижно ждал, что я что-то скажу или преодолею расстояние, разделяющее наши губы. Я закрыла глаза.
«В следующий раз, когда мои губы коснутся твоих, – вспомнила я его слова, – ты будешь думать только обо мне».
Хаос в моей голове стих. Я открыла глаза – и… вдруг загремела музыка марьячи[3]. Я подпрыгнула на полметра в воздух, а Майкл чуть не потерял равновесие из-за поврежденной ноги. Мы одновременно повернулись и увидели Лию, которая возилась с колонками.
– Надеюсь, я ничему не помешала, – произнесла она, перекрикивая музыку.
– Feliz Navidad?[4] – произнес Майкл. – Серьезно, Лия? Серьезно?
– Ты прав, – сказала она, и ее голос звучал настолько спокойно и сдержанно, насколько вообще может звучать голос человека, который перекрикивает невероятно неуместную рождественскую песню, – октябрь едва начался. Я сменю песню.
Слоан высунулась из кухни.
– Эй, ребята, – проговорила она таким бодрым голосом, какой мы не слышали уже много дней, – вы знаете, что бензопила производит звук громкостью в сто десять децибел?
В лице Майкла читалось желание убивать, но он даже не бросил на Слоан сердитый взгляд.
– Нет, – со вздохом произнес он, – я не знал.
– А мотоцикл – ближе к сотне, – радостно продолжала Слоан на повышенной громкости. – Держу пари, у этой музыки громкость сто три. С половиной. Сто три с половиной.
Лия наконец переключилась на какой-то танцевальный трек.
– Идем, – сказала она и рискнула подойти поближе к нам, чтобы подхватить одной рукой меня, а другой – Слоан. – Мы поймали плохого парня. – Она вытащила нас на газон, раскачивая бедрами в ритме музыки и с вызовом глядя на меня. – Думаю, это нужно отпраздновать. Не так ли?
Глава 43
Я проснулась посреди ночи. Следовало ожидать кошмаров. Они преследовали меня уже пять лет. Разумеется, реддинговы игры разума их вернули.
«Дело не только в этом, – подумала я, решив быть честной с собой, – они возвращаются, когда я испытываю стресс, когда что-то меняется».
Дело не только в Реддинге. Дело в Майкле и Дине, но прежде всего во мне. Слоан однажды спросила меня, когда мы играли в «Правду или действие», скольких людей я любила. Необязательно романтически – как угодно. И тогда я подумала, может быть, оттого, что я выросла, будучи близка только с матерью, а потом потеряла ее, это начисто лишило меня способности любить.