– Я не лезла ему в душу, он категорически не хотел о ней говорить. Эту историю я узнала отсюда. У Зои был послеродовой психоз. Это не просто депрессия, такое состояние носит уже опасный характер.
– Как часто такое случается?
– Нечасто, по статистике, один-два случая на тысячу родов.
– Что-то провоцирует это? Разумеется, кроме самих родов. Или может случиться с любой женщиной?
– Опять же, если говорить о статистике, то у большинства пациенток уже присутствует психическое заболевание, чаще всего это биполярно-аффективные нарушения, и намного реже – шизофрения.
– Зоя страдала каким-то из этих расстройств?
– Случаев и обращений ранее не было, – она пожала плечами, – но я думаю – да. Судя по записям, ей была необходима колоссальная психиатрическая помощь.
– Сколько она провела здесь?
– Долго. Для такого рода расстройств – очень долго. Но, – она пролистала страницы и добралась до выписки в конце карты, – Зоя поправилась. Ее выписали со стабильным улучшением.
– А дальше, как известно, ее никто не видел, – Рита произнесла вслух свои мысли. – Куда она могла отправиться?
– Я думаю, этот вопрос лучше задать самому Леону.
– Непременно зададим. Но мне интересны мысли профессионала.
– Увы, – Саша развела руками, – я не могу делать таких предположений. А зачем вам карта Зои? Вы думаете, что она похитила своего ребенка?
– Мы не думаем, мы расследуем, – Рита иронично улыбнулась и прищурила глаза, давая Саше понять, что с ней она это обсуждать не намерена.
– Я не думаю, что ей это нужно. Лера – триггер для Зои.
– Но она остается ее матерью. У вас нет детей, насколько я помню?
– Нет, – сухо ответила Саша и снова взглянула на часы.
– Если будет какая-то информация – позвоните, пожалуйста. И еще. Можете дать свою визитку, чтобы всегда была под рукой?
– У меня сейчас их нет. – Саша достала маленький листок вместо визитки и написала свой номер телефона, не забыв указать фамилию с именем и место работы. – Так подойдет?
– Вполне.
Кажется, это Леон был триггером для Саши. Сомнения в правильности своего решения отражались на коже. Она не заметила, как тыльная сторона ладони начала краснеть и чесаться. Нервы.
Ей хотелось набрать его. О чем она только думала…
Несколько лет задушевных бесед, умиротворение и тишина рядом с ним. Куда она так рвалась? В эту больницу, где каждое движение под контролем мерзкого руководителя? Сюда? В квартиру отца, обставленную по принципу «чем дороже – тем лучше», где до сих пор не было уюта?
Куда и от кого она все время бежит? Почему нельзя остановиться? Саша сбавляла уверенный бег по одной из дорог, которую выбрала, перейдя на медленный шаг. Она боялась прийти в тупик, но продолжала идти, чтобы хотя бы убедиться в том, что там действительно тупик. Но сможет ли она в случае неудачи пойти обратно? Саша не знала…
Глава 41
Леон проснулся, когда солнце еще не успело подарить этому утру свет. На часах с цветным циферблатом маленькая стрелка еле приближалась к пяти часам. Тик-тик-тик. Этот звук раздражал и не давал спать.
В комнате было прохладно, и Леон отчетливо ощущал холодный воздух, проникающий сюда через полуоткрытое окно. Завернувшись в одеяло, он встал и подошел к окну и, отодвинув штору, плотно закрыл окно.
Вглядевшись в утреннюю темноту, он содрогнулся – маленький вороненок, сидевший на ветке дерева почти вплотную к окну, смотрел на него своими круглыми черными пуговицами.
Казалось, птица не могла отвести глаз от Леона, наклоняя свою черную, как это небо, голову в разные стороны.
– Каррр! – малыш раскрыл свой маленький клюв.
Что он этим хотел сказать? Леон хоть и не был суеверным, но появление этой птицы не вызвало у него приятных эмоций.
«Вот от чего я проснулся…»
Послышались еще другие крики – крупные вороны энергично пролетели мимо, унося с собой черного вороненка. В эти мгновения Леон смешался с окружающей реальностью и осознал, что находится в другом месте. Это не его спальня. Он уснул в комнате Леры в позе эмбриона на маленькой подростковой кровати в обнимку с ее детской подушкой.
Вспоминая свое детство в интернате, он вновь ощутил на себе жестокое воспитание и тяжелые воспоминания. Он вспоминал ранние утренние подъемы и деревянную палку-указку в руках воспитателя, которая стучала по кроватям, заставляя вставать всех без исключения. Маленький Леон еще не знал, что утро может быть иным, но инстинктивно понимал, что так быть не должно. Он ненавидел воспитателя, испытывая к этой женщине лишь отвращение.
В интернате было много правил. Наверное, он оттуда позаимствовал их для воспитания дочери.
«Леон остается убирать всю посуду. Остальные свободны». Нужно было успеть съесть завтрак и не остаться последним. И в то же время после уборки его ожидали насмешки от старших: «Не забудь свой фартук, Леон! Ты у нас опять горничная!»
От этих воспоминаний внутри здорового крепкого мужчины сжалось маленькое хрупкое сердце. Леон вновь оказался в ряду неудачников, а маленький дерзкий вороненок смеялся над ним. Его жизнь была лишь разбросанной мозаикой, пазлы которой так и не соединились в одно большое полотно.
Сон растворился в гневных мыслях.
«Никто. Никто не будет мне говорить, что я должен делать!»
Леон вышел в холл. Вороны продолжали кружить над домом. Он слышал их крики даже с закрытыми окнами.
Леон насыпал в кружку двойную порцию молотого кофе и залил его крутым кипятком. Он ощущал себя загнанным в клетку цирковым львом, подчиняющимся воле маленького человечка. Он мог бы раскусить его пополам и полакомиться вдоволь победой и свежим мясом. Но кнут слишком опасен. Он вынужден подчиняться. Мудрость и львиная выдержка заканчивались, Леон ненавидел того, кто решил поиграть с ним, всей своей душой.
«Как ты глуп, Леон…» Он слышал смех в этих словах. «Алле-оп! Прыгай, Леон, в горящее кольцо, пусть твоя дочь порадуется за тебя. Алле-оп! Аплодисменты!» Он не знал, как выйти с этой арены, он не видел своего дрессировщика.
Леон опустошил кружку горького напитка и залез в душ, чтобы до конца согреться. Существует ли какое-то временное ограничение для ненависти? Может ли она раствориться в повседневных делах или разбавиться в стакане крепкого кофе? Можно ли перестать ненавидеть того, кого ты не знаешь? А если ты узнаешь его? Что станет с этим ядовитым чувством, которое убивает? Только одного – тебя.
Если тот, кто решил поиздеваться над Леоном, хотел доказать ему, что как отец он не состоялся, то у него получилось. Чувство собственного разочарования поглощало его, как он недавно поглощал горький невкусный кофе. Вместе с потоком стекающей в канализацию воды стекала и его самооценка.
– Одинокий отец, он сам воспитывает девочку. Хвала и поклон ему! – говорили люди, восхищаясь тем, что он не сдал девчонку в интернат, где сам и вырос.
– Только поэтому и не сдал, – признавался себе Леон.
– Не каждый так сможет! Настоящий мужчина! – продолжали говорить люди, искренне поддерживая его.
Но никто никогда не задумывался о гендерном равенстве перед одной и той же проблемой. Никто и никогда не говорил об одиноких женщинах, воспитывающих ребенка. Ведь это не было редкостью, и таких женщин скорее назовут разведенками, не пренебрегая при этом чувством жалости, нежели одарят похвалой, какую заслужил Леон.
Леон легко поддавался на это. Но только не сейчас…
Он жалел. Изо дня в день он чувствовал, как был далеко от своей дочери, он чувствовал, что упустил очень много, он понимал, что ему практически нечего вспомнить из их совместного времяпрепровождения. Он не водил ее в парк и на карусели, она не знает, что такое сладкая вата, к ней никогда не приходили подружки на день рождения, потому что Леону было не до этого. Он перечислял в голове все эти «не» и «никогда» и мечтал о том, чтобы все это восполнить.
Нет, она не была безразлична ему. Но Леон не понимал, что значит любить своего ребенка. Пробуждения отцовских чувств извергались лавой еще спокойного вчера вулкана. Неумелые и неловкие мысли, которыми сложно управлять, которые сложно понять. Он только знакомился с новыми чувствами. Леон думал, что он ненавидит того, кто пишет ему эти записки, но понял, что в первую очередь он ненавидит себя. Но не прощает.
Стало светать. Дом начал наполняться светом и теплом.
Телефонный звонок. Экран телефона излучал две счастливые улыбки.
«Почему я до сих пор не удалил эту фотку?» Леон медлил перед тем, как нажать на кнопку принятия вызова, ожидая, что настойчивый абонент сам положит трубку. Дамба, построенная из обид, непонимания и злости, рушилась под водопадом теплых чувств к Саше.
Он ответил на звонок.
– Есть какие-то новости? – не поздоровавшись, спросила Саша.
– Тебе есть до этого дело? – сухой твердый голос врезался ей в уши.
– Я… Я просто интересуюсь. Тебе нужна помощь?
– Зачем ты звонишь? Я просил тебя помочь, но ты исчезла. А сейчас ты просто интересуешься! Ради чего? Чтобы казаться хорошей? Чтобы тебе стало спокойней спать? Зачем ты звонишь?
– Что случилось с Зоей?
– При чем здесь она? Ты знаешь эту историю. А если хочешь подробностей, то ты их можешь узнать на своей работе.
– Полиция изъяла ее медицинскую карту для расследования.
В ответ ничего не последовало.
– Алло. Леон?
– Саша, что ты хочешь? – Он думал уже положить трубку.
– Ты знаешь, где Зоя? – аккуратно спросила она.
– Нет, – его ответ был категоричен. – Она исчезла из нашей жизни и после больницы никогда больше не появлялась. Что-то еще?
Ей хотелось смягчить его ставший чужим голос, услышать нотки забытого флирта с игривой интонацией, ей хотелось сказать что-то на их языке, их общими фразами, которые оказались уже погребенными в яму, выкопанную ее же руками.
Вопреки своим желаниям она таким же чужим голосом произнесла: «Нет», отчего у Леона еще больше испортилось настроение.