Мать позвонила раз десять, чтобы удостовериться, что я к ним приду. Твердила, что после обеда будет наплыв посетителей и что если я «не хочу мешаться», то должен поторопиться. Я отвечал — это уж как получится, приеду сразу, как освобожусь, — и снова старался сосредоточиться на работе. Лак подсыхал быстро, отвлекаться — значило загубить крышку витрины. Но мама твердо настроилась узнать, когда именно я появлюсь. После каждого звонка приходилось, сунув кисть в банку с лаком, осторожно брать телефон двумя пальцами, — руки были совершенно липкие, — следя при этом, чтобы он не прикасался к голове. Наконец, он упал-таки на распластанную передо мной столешницу, которую я старательно покрыл на три слоя, и, оттерев трубку кое-как с чертыханиями, я выключил ее. Работа пошла быстрей. Тусклая витрина залоснилась свежим глянцем, девочки из фармакологической фирмы, что разложат на ней свои буклеты и рекламные проспекты, будут довольны. Если им нечего будет делать, они смогут полюбоваться отражениями своих лиц.
В ателье я пришел чумазый, штаны наискось исполосованы мазками лака, которые уже успели собрать на себя мельчайшие опилки и прочий мусор. Помещение сразу же наполнилось острым химическим запахом. На улице исходившее от меня амбре не было заметно, но в четырех стенах я благоухал неслабо. Мать бросилась ко мне, встревоженная, с красными пятнами на щеках, и принялась яростным шепотом отчитывать за внешний вид. Застеснялась меня, видимо, перед кислолицей теткой, что, сгорбившись за столом со швейной машиной, распарывала чьи-то брюки. Я сначала подумал было, что это Алла, но быстро расстался с этой мыслью — баба была жалкая и смирная. Казалось, не забери у нее эти штаны, она будет сидеть с ними до скончания века. Лера — совсем не похожая на домашнюю Леру, теперь с закрученными на затылке лихо волосами и яркой помадой — делала смешное лицо, шутливо хмурила брови, передразнивая маму, и тихо грозила мне пальцем.
Я предупредил мать, что если ей не нравится мой вид, то я могу съездить домой, чтобы переодеться и помыться — вернусь всего через три часа, — и, оттеснив ее рукой, стал изучать место происшествия. Стена была дрянь — слабый и ломкий гипсокартон, в котором ни один уважающий себя саморез не задержится надолго. Подклею доску перед тем, как ввинчивать шурупы. Мама, продолжая тихо вздыхать, уселась рядом с бабой и, шушукаясь, они принялись торопливо распарывать брюки с двух концов.
— На самом деле он у меня медик, — услышал я.
Меня задело, что мать брезгует мной перед портнихой, и я, заломив шапку на затылок — того гляди свалится, упер руки в боки и буркнул, как грузчик-пропивоха:
— А ну, подвиньтесь, бабоньки, — и лихо перекинул из руки в руку отвертку — получай медика. — Ёшкин кот, да у вас не стенка, а говно какое-то, — добавил я, вкручивая на пробу упирающийся шуруп.
Лера беззвучно смеялась, согнувшись над стойкой приема и прикрывая лицо бумагами. Лицо у матери стало совершенно красным и возмущенным. Баба затравленно молчала, не поднимая глаз.
Покочевряжившись еще для острастки, я наконец по-настоящему ушел с головой в работу и стал делать разметки на стене. Помещение было явно тесновато. Чуть встанешь на цыпочки — голову щекочут гроздья разноцветных одежных молний, свисавшие прямо надо мной на крюках. Локоть упирается в корзину, распухшую от обрезков тканей. С грохотом опрокинулась коробка с металлическим хламом, которую я задел, сантиметровая лента, распоясавшись, юркнула в угол под сваленную в кучу одежду. Я стал ругаться уже на полном серьезе. Когда пришел заказчик, робкий дяденька с огромным полиэтиленовым пакетом в руках, стало и вовсе не развернуться.
— Штаны можно укоротить? — уточнил он, косясь на меня.
— А то! — Мать вскочила с места и властно взялась за его пакет. — Показывайте.
— Мне жена подогнула их уже… — начал мужик. — Надо только прострочить.
Из пакета появились на свет божий джинсы, которые мать стала разглядывать, нахмурившись.
— Нет, так дело не пойдет, — вынесла она наконец вердикт. — Она вам штанины сделала разные. Видите? — И она принялась тыкать брючинами в лицо окончательно оробевшего уже мужика.
— Она сказала, что все отмерила.
— В примерочную! — скомандовала мама. — Будем перемеривать. Идите! Вам разные брючины, что ли, нужны? Говорите — нужны?
Мужик, пугливо обогнув меня, потрусил к кабинке.
— Ремонт затеяли?
— Да нет, вот, сыночек зашел, кронштейн повесить. — Мама отодвинула шторку, пропуская его внутрь. — Помогает, слава богу. Дай бог каждому.
Шелковая стала, смотри-ка. Я подвинулся, чтобы дать пройти клиенту, и приподнял шапку в мрачном приветствии. Вскоре мужик вышел к нам, облаченный в джинсы, которые мать признала не только слишком длинными, но и великоватыми. Набрав в рот булавок и прогнав меня от кронштейна, она шепеляво убеждала заказчика, что штаны уродливы и нуждаются в небольшой реконструкции.
— Ушивать! Не говорите мне ничего! Куда это годится? Вы болтаетесь в них!
Впервые я видел мать за работой, и должен отметить, это было забавное зрелище.
Наконец, когда в брюки было воткнуто достаточное количество булавок и произнесено по их адресу довольно комментариев, мужчину отпустили переодеваться.
— Когда будут готовы? — из примерочной показалась голова.
— А когда надо?
— Мне бы сегодня, а?
— Хорошо, — прикинула мать. — Погуляйте немного, я сделаю.
— Так за этими же скоро придут, — возразила портниха, показывая матери свои наполовину уже распоротые брюки. Голос у нее оказался неожиданно глубокий, сочный.
— Это еще терпит.
— Пойду тогда разомнусь, а то засиделась. — Баба вышла.
— А сколько будет стоить? — поинтересовался заказчик.
— Шестьсот рублей за все.
— Выписываю квитанцию? — спросила Лера.
Мужчина пожевал губами и признался, что взял с собой денег из расчета на то, что брюки придется только прострочить.
— Давайте так, — постановила мама, — я вам сделаю за четыреста пятьдесят. И обойдемся без квитанции, все равно я вас запомнила.
— Кхе-кхе…
Это сказал я. Мама сделала вид, что не поняла сарказма, который я вложил в это хмыканье, и, выставив мужика, села делать его брюки.
— А что, у вас квитанции разве не всем выдают? — невинно поинтересовался я, примеривая верхнюю планку кронштейна к вкрученным в ряд крюкам. Надо вкрутить еще несколько, а то не выдержит.
— Тебе долго там еще? — вместо ответа спросила она и сделала вид, что увлечена работой.
Они уселись рядком — Лера сшивала что-то на живую, от усердия высунув кончик языка, и один раз даже капнула слюной на ткань. Мать тачала свой срочный заказ, туго поджав губы и поигрывая бровями. Баба наметывала штаны. Свои губы она, наоборот, выпятила сверх меры. Вид у них был крайне глупый. Синхронно вздымались руки с иголками, тянули нити. «Нелепые мойры», — пришло в голову почему-то.
Заглянула еще одна клиентка, принесла несколько метров штор, которые требовалось подрубить по краям.
— Только на следующей неделе будут готовы, — отрезала мама, пробуя на ощупь скользкую ткань.
— А побыстрее нельзя?
— Никак. Заказов видите сколько. — Она повела было рукой на то место, где висел раньше отвалившийся кронштейн, но, спохватившись, показала на сваленные в углу вещи.
— Вы уж постарайтесь.
— Придется задержаться завтра на работе… Сделаю все возможное, — и обратилась к Лере: — Посчитай цену. Пятьдесят рублей за метр.
Женщина отчалила, попросив еще раз напоследок, чтобы про ее заказ не забыли. Заходили еще какие-то люди, всем требовалось срочно и качественно. Работать не было никакой возможности, и я ругался про себя, привалившись к стене у выхода, чтобы не мешать. Наконец, выждав момент, когда все схлынули, я повесил опору. Осталась безделица — закрепить.
Новый кронштейн произвел почему-то неизгладимое впечатление на мать, которая даже притихла и долго рассматривала его как редкую диковину. Наконец, охлопав и огладив планки со всех сторон, она тихо сказала, будто сама себе: «Постарался сынок. Ни один мастер так не сделает». Меня долго не отпускали, устроив неуместную в сравнении с работой суету вокруг готового кронштейна. Сменив скепсис на восторги, мать превозносила перед напарницей и мою работу, и меня самого, и даже по касательной похвалила зачем-то Леру, назвав ее «хорошей девочкой». Куртки и шубы снова вывесили в ряд и долго восхищенно ахали, даже баба, которую заставили отложить ради этого свою работу, несколько оживилась.
Глава 11
И этой ночью я не мог забыться полностью, и из сполохов каких-то неясных снов ко мне выплыло решение, точное и округлое — отравление лекарствами. Удаленное убийство. Сделать так, чтобы она приняла одновременно два несовместимых препарата, будет несложно. Всего-то нужно — подобрать таблетки, которые безобидны поодиночке, но смертельны вместе.
Варианты есть: антигистаминные — с хлорфенамином, прометазин, антидепрессанты, лекарства от изжоги — с ранитидином, болеутоляющие — и глазные капли. Не столь страшные сочетания для здорового организма, но с Зинаидиным сердцем хватит и нескольких дней.
Она любит есть всякие снадобья, ей нравится сам ритуал приема, все эти нарядные коробочки, шуршание целлофановых оболочек. Зинаида то и дело глотала витамины, валидол и еще много чего. Жадно поглощала всю чепуху, что мы оставляли в открытом доступе. Часто хваталась за успокоительное и обезболивающее, мы только успевали отнимать. Я продумаю, какие выбрать препараты, чтобы не привлекать внимания. Все, что потребуется от меня, — оставить их на виду. Остальное довершит Зинаидина алчность. Все должно выглядеть как можно более естественно.
Не хочу, чтобы она мучилась. Я сделаю так, чтобы она ушла тихо и без боли, но при этом стремительно. Мгновенно подскочившее сверх меры давление или вдруг образовавшийся тромб убьют ее за считаные минуты. У меня не хватит духу совершить над ней другую расправу. Максимум, на что я способен, — оставить лекарства на тумбочке и предоставить ей съесть их самой. Главное — не торопиться, сделать все без суеты. Все еще предстоит выверить, всесторонне взвесить, рассчитать с точностью до минуты, но я сделал главное — выбрал путь. Пройти его следует неспешно, так, чтобы не оступиться. Время у меня еще есть.