И все-таки я не отказалась от намерения прояснить с Лизеттой некоторые моменты. И потом, когда наступил достаточно длинный перерыв, пригласила ее в свою комнату для беседы. Там, больше не стесняясь чужих ушей, прямо спросила:
— Так почему же ты меня выдала? Только не подумай, пожалуйста, — я сочла нужным прояснить все до конца, — это не обида, даже не разочарование. Уже нет. Мне уже пришлось столкнуться с настоящими разочарованием и обидой, на фоне которых наша с тобой история — детский лепет. Мне просто любопытно понять, что же заставило тебя поступить так странно. Ведь никакой выгоды тебе от этого не было. Или я что-то упускаю? Может быть, это была месть? В таком случае за что?
Взгляд недавней подруги быстро утратил выражение гордой невинности. Он стал жестким, а постепенно — даже ненавидящим.
— А как ты сама думаешь? — прошипела Лизетта, тщетно ожидая от меня понимания, каковое мне, не иначе по скудоумию, никак не давалось. Пришлось «подруге» давать объяснения: — Изображаешь из себя принцессу, несчастную и обиженную жизнью? Сперва я тоже думала, что мы — товарищи по несчастью. Но оказалось, что все это была фальшь с самого начала.
— Какая фальшь? — вопросила я с недоумением, к которому примешивалось все возраставшее раздражение. — Разве я хоть раз солгала тебе с самого начала нашего знакомства?
Обвинения в нечестности глубоко меня задели, хоть я и старалась не демонстрировать бывшей подруге свою внутреннюю уязвимость.
— А как еще это назвать? — парировала Лизетта. — Бедная несчастная сиротка, которую злая мачеха выпихнула в пансион. Вот только ты не Золушка, дорогая моя. Тебя никто не заставлял мыть полы да перебирать крупу. И «злая мачеха» устроила тебе весьма неплохую партию. Со взрослым, состоятельным мужчиной, имеющим свой дом, положение в обществе, деньги, наконец. Подумаешь, он не похож на героя романтического романа! Зато в его обществе ты получишь возможность выйти в свет и вести достойную жизнь. И поладить с ним вполне сможешь, если только будешь подходить к браку с умом. Ты действительно получаешь все, кроме разве что бесцельных романтических бредней. И при этом ты безумно недовольна. Да половина пансионерок обзавидовались, а ты даже этого не замечаешь, усердно изображаешь оскорбленную невинность. Тебе хоть раз пришло в голову, что это твое «несчастье», из-за которого ты так глупо сбежала из пансиона, — это огромная удача для многих из нас? Так хоть постеснялась бы жаловаться!
— Я и не жаловалась, — возразила я. — Только тебе. Но тогда я думала, что ты — моя подруга, и значит, тебе есть дело до моих чувств. Иначе я ни за что не стала бы навязывать тебе свою откровенность.
— Да одна только твоя кислая физиономия чего стоила! И потом, не надо изображать из себя идеальную подругу. Много ты думала о моих чувствах? Можно подумать, тебя интересовало, как отнеслась бы к подобному браку я? А я тебе скажу. Я была бы на седьмом небе от счастья! Потому что меня, четвертую дочь, без приданого и не из слишком знатной семьи, ждет монашеская келья. Потому что замуж меня ни один более-менее достойный мужчина не возьмет.
— Точно не возьмет, — уверенно подтвердила я. — И не из-за приданого.
Одобрительный смешок, раздавшийся из-за двери, просветил меня о том, что у нашего разговора тет-а-тет имелся свидетель. Вернее, свидетельница, об имени которой я догадывалась. А вот Лизетта, раскрасневшаяся отнюдь не от стыда, а скорее от чувства, которое считала праведным гневом, была слишком занята собственными эмоциями, чтобы обратить внимание на негромкий звук.
— И не пытайся вызвать во мне угрызения совести, — продолжала я, не позволяя бывшей подруге вставить свое веское слово. — Твое положение и вправду незавидное, мое тоже не самое радужное. Наверное, именно потому мы и сошлись в свое время. Но знаешь что, ты — не первая девушка, у которой возникли проблемы с замужеством. Не все в этой ситуации отправляются в монастырь. И на подлость тоже идут не все. Можно, в конце концов, стать гувернанткой или наставницей в таком пансионе, как этот!
Впрочем, напрасно я вспомнила в тот момент про мисс Уэлси. Лизетте никогда не стать такой, как она, и дело, опять же, отнюдь не в деньгах или общественном положении.
— Ты! — сказала, как выплюнула, Лизетта. — Наглая избалованная девчонка!
Я уже собиралась уйти, но тут обернулась.
— Не вздумай со мной связываться. — Я подошла к девушке совсем близко и посмотрела в глаза. — Хуже будет. И не говори потом, что я тебя не предупреждала.
Разумеется, я не имела в виду ничего определенного, но, видимо, решимости в моем тоне оказалось достаточно. Во всяком случае, ответить Лизетта не рискнула и молча проводила меня взглядом.
За дверью предсказуемо обнаружилась Амелия.
— Молодец! — одобрительно высказалась она, подстраиваясь под мой резкий от нервозности шаг. — Мне даже вмешиваться не пришлось. Не ожидала! Но почему она назвала тебя наглой избалованной девчонкой?
— Не знаю, — передернула плечами я. — А почему тебя покоробило именно это?
— Обычно так называют меня!
— Видимо, за время нашего отсутствия в пансионе мы стали похожи.
Некоторое время мы шли молча. Возможно, Амелия прокручивала в голове мое последнее высказывание, а может, думала о другом.
— Послушай, Мейбл. — Она потянула меня за рукав, и я остановилась. — А может, нам правда стоит уйти в монастырь?
Я взвесила это предложение, но вскоре отрицательно покачала головой.
— Жалко, — отрезала я.
— Что? Попусту потраченную жизнь? — скептически спросила она.
— Нет. Монастырь жалко. К тому же там не будут давать конфеты.
— Да, это большая жертва, — со вздохом согласилась подруга.
На улице было пасмурно и сыро, как и положено поздней осенью. Дождь перестал, но тучи пока не собирались расходиться. Задержавшиеся на деревьях капли то и дело, срываясь, падали в лужи, тревожа темную водную гладь. Этому немало способствовал порывистый ветер, раскачивавший ветки, а заодно сухие опадающие листья, из тех, на какие любят наступать мальчишки (а когда никто не видит, то и девчонки), дабы услышать хруст под ногами. Возле забора, отгораживавшего от прохожих пансион Святой Матильды, стоял высокий человек в длинном, прикрывающем колени пальто с высоко поднятым воротником, защищавшем от промозглого ветра. Мужчина чего-то или кого-то поджидал. Нетерпение проявлялось в том, что он то и дело покачивался с каблука на носок либо постукивал по камням мостовой модной тростью, которую крепко сжимала затянутая в белую перчатку рука.
Вскоре стороннему наблюдателю стало бы ясно, чего именно ждал незнакомец: со стороны дверей пансиона быстро приближался другой человек. Он был немного пониже ростом и производил не столь внушительное впечатление, однако же походка его была уверенной, а одежда свидетельствовала о благородном происхождении и хорошем достатке.
— Ну как? — полюбопытствовал Рейнард, когда кузену оставалось пройти всего пару шагов.
— Плохо, — отозвался тот, правильно оценивая погоду и скидывая на плечи капюшон непромокаемого плаща. — Пускать внутрь меня не пожелали, передать письмо тоже отказались. Уговоры, предложенные деньги, завуалированные угрозы — все бесполезно.
Рейнард улыбнулся уголками губ.
— Именно так я и думал, — кивнул он. — Что ж, теперь моя очередь. Смотри и учись.
— Не споткнись по дороге. Здесь, знаешь ли, скользко! — едко крикнул ему вслед Этьен.
Наблюдал он, однако же, встревоженно, в душе надеясь, что попытка кузена окажется более удачной, чем его собственная. Хорошо, что он не мог в этот момент прочитать мысли Рейнарда, который был уверен в успехе значительно менее, чем старался показать.
Оказавшись на пороге, он подкинул трость, перехватил ее поудобнее и постучал ручкой по двери. Ожидать пришлось недолго. Незваному гостю открыл не слишком довольный привратник, недоумевавший, с чего это вдруг посторонние мужчины принялись напрашиваться в посетители один за другим. Тем не менее он сумел превозмочь свои чувства и с ничего не выражающим, каменным лицом вежливо осведомился:
— Что вам угодно, господин?
— Я — граф Рейнард Аттисон. — Гость предельно четко произнес свое имя. — Я бы желал переговорить с леди Амелией де Кресси, моей невестой.
— Одну минуту, ваша светлость! — привратник угодливо поклонился. Мотивы этого визитера, похоже, показались ему более весомыми, нежели у предыдущего. — Извольте обождать.
Дверь снова затворилась. Внутрь Рейнарда не пустили, но это было не страшно: дождь возобновляться не спешил, а строгость порядков всегда была характерна для пансионов благородных девиц. Пансион Святой Матильды не стал исключением.
Значительно сильнее граф удивился, когда в следующий раз обнаружил за распахнувшейся дверью не только привратника, но и директрису заведения, мадам Клодиль.
— Ваша светлость? — директриса пристально смотрела на молодого человека сквозь очки, словно решая, действительно ли тот достоин перешагнуть порог вверенного ей учебного заведения.
— Мадам Клодиль, — Рейнард коротко поклонился. — Я бы хотел видеть свою невесту, леди Амелию де Кресси.
— Боюсь, это невозможно, — губы раздвинулись в подобии улыбки, но глаза, смотревшие на просителя поверх пенсне, были холодны как лед.
— Невозможно? — граф Аттисон нахмурился. — Могу я поинтересоваться причиной?
— Разумеется, — мадам Клодиль кивнула, выдержала соответствующую случаю паузу и продолжила: — После возвращения леди де Кресси я была вынуждена рассказать ее родителям о побеге. Также я проинформировала лорда де Кресси, что именно после встреч с вами его дочь покинула стены этого заведения. Мы все пришли к выводу, что юному неокрепшему разуму леди де Кресси пока вредны встречи с посетителями мужского пола.
Даже если Рейнард и хотел что-то возразить, то высказывание о неокрепшем разуме невесты привело его в состояние замешательства. Он даже усомнился, что речь идет именно об Амелии.