Мадам Клодиль торжествующе улыбнулась. Слова подруги, графини Ламбер, о трудностях, которыми должна сопровождаться любовь, пришлись ей по сердцу, и она готова была приложить все силы, чтобы мужчины дорожили своими избранницами.
— Всего вам доброго! Ждем вас весной!
Она торжествующе захлопнула дверь прямо перед носом незадачливого жениха.
Рейнард так и остался стоять, пока к нему не подошел Этьен.
— О да, кузен, ты преподал мне прекрасный урок! — воскликнул он, хлопая Рейнарда по плечу.
Тот моргнул и обернулся.
— Скажи, ты знал, что у Амелии неокрепший разум, которому вредны волнения? — задумчиво спросил он.
— Прости, что? — Этьен озадаченно посмотрел на кузена, опасаясь, что у того самого неокрепший разум.
— Только что мне сказали, что у Амелии неокрепший ум…
— Знаешь, мне кажется, что они правы, к тому же это весьма заразно, — хохотнул Этьен, на всякий случай отходя в сторону.
— Может быть… — Рейнард вновь посмотрел на дверь. — Вот только скажи мне, как люди с окрепшим умом вроде нас с тобой смогут теперь поговорить с девушками?
Этьен задумался, внимательно осматривая неприступные на первый взгляд стены пансиона.
— У меня есть одна идея, — хищно прищурившись, проговорил он.
Мейбл
Той ночью я долго не могла уснуть. Бессонница вообще стала одолевать меня все чаще. Амелия посапывала совсем тихонько и почти безмятежно, так что не помешала мне услышать довольно-таки громкий удар в окно. Сперва я решила, что начался дождь, но вскоре сообразила, что капля, пусть даже крупная, не смогла бы шлепнуться о стекло с таким громким звуком. Выходило, что это град. Повторный удар, казалось бы, подтверждал такое предположение, и третий тоже. Вот только времени между ними проходило слишком много. Это было бы естественно, если бы наше окно ограждал от непогоды, к примеру, широкий навес. Но с этой стороны пансион был, поэтически выражаясь, открыт всем ветрам, а потому уж если град зарядил, ему следовало бы биться в окно с завидной настойчивостью.
Словом, что-то меня смущало, и, дабы разобраться, я совершила поступок, пугающий любую женщину в это время года. А именно вылезла из-под одеяла. Дрова в пансионе тоже экономили, угли в камине еле тлели. Тело сразу же покрылось мурашками, зубы застучали, и я поспешила закутаться в широкий пуховый платок. Соскользнула босыми ногами на потрепанный ковер, подошла к подоконнику и, опираясь на него, выглянула наружу.
Ну что ж, теперь многое становилось понятно. Не знаю только, как им удалось перебраться через ограду, но, видимо, банальнейшим образом перелезли. Я с трудом удержалась от желания выругаться сквозь зубы. Можно сказать, опора короля, оплот монархии, представители знатнейших аристократических домов решили перемахнуть через забор на чужую территорию, как беспризорные мальчишки. Для полного сходства оставалось только заняться воровством яблок, но это точно не входило в их планы. Во-первых, сезон этих замечательных фруктов давно закончился, а во-вторых, предметом интереса мужчин были мы. Об этом свидетельствовали камешки, которые они, иногда метко, а иногда и не очень, однако с неизменным старанием кидали в наше окно.
Я даже не стала гадать, как эти двое узнали, где наша комната — наверняка подкупили одну из горничных.
При моем появлении обстрел прекратился.
— Что вам нужно? — громким шепотом спросила я.
Вряд ли с такого расстояния они хоть что-то услышали, но это было и к лучшему.
— Уходите! — вновь зашептала я, на этот раз сопровождая слова весьма выразительной жестикуляцией.
И, решив, что этого окажется достаточно даже для самых непонятливых, принялась задергивать занавески.
— Что такое? — сонно спросила Амелия.
Я застыла, стараясь вести себя еще тише, чем прежде. Эх, все-таки разбудила!
— Ничего страшного. Спи!
Но так просто подругу было теперь не утихомирить. Она уже сообразила, что происходит что-то интересное, и соскочила с кровати. Сонливость как рукой сняло.
— Да я же вижу: что-то случилось! — оживилась она. — Рассказывай!
— Взгляни туда. — Я вынужденно кивнула в сторону окна. — Там Этьен с Рейнардом. Камушки нам в окно кидают.
Глаза подруги вспыхнули, а сама она с надеждой повернулась к окну, но подходить не спешила.
— Зачем это? — голос звучал очень ровно, подруга явно сдерживалась, чтобы не кинуться к подоконнику.
Я пожала плечами.
— Внимание привлечь.
— Об этом я и сама догадываюсь, — проворчала Амелия. — Что им от нас нужно-то?
— Не знаю. Они не сказали. Здесь далеко и не слышно. И вообще я им показала, что нечего тут околачиваться. Пусть отправляются восвояси. Так что давай просто занавески до конца задернем — и спать.
Камушек опять чиркнул по стеклу.
— Ну нет, так просто он у меня не отделается! — внезапно распалилась Амелия. — Камушки, значит, в окно кидать? Раньше поговорить ему слишком сложно было? А теперь репутацию портить — это, значит, пожалуйста? Ну все!
Амелия решительно взобралась на подоконник и стала остервенело пытаться открыть окно. Именно пытаться, поскольку на практике это действие производилось крайне редко, щеколду, которую необходимо было отодвинуть, заело, и она никак не желала сдвинуться с места.
— Я ему покажу! — приговаривала девушка, продолжая вести эту неравную борьбу с рычажком. — Пусть знает: я ни на шаг его к себе не подпущу! Слова ему больше не скажу! Он меня больше никогда не увидит!
— Амелия! — взмолилась я. — Ради всего святого, слезь с подоконника! Ты показываешься Рейнарду в одной ночной рубашке, да еще и в свете яркой свечи. И все это для того, чтобы доказать ему, что он больше никогда тебя не увидит? Поверь, это не самый лучший способ донести такую мысль!
— Ой! — подруга ошеломленно посмотрела на себя, потом взглянула в окно и поспешно соскочила на кровать, а затем, завернувшись в тяжелое, зато теплое одеяло, помогла мне задвинуть занавески так, чтобы даже маленькой щелочки не осталось.
Камни вновь застучали по гладкой поверхности.
— Раньше надо было думать! — Амелия мстительно посмотрела в сторону окна, после чего направилась к своей кровати, гордо волоча одеяло, точно королевскую мантию.
Я потушила свечу и долго лежала, отвернувшись к стене и с замиранием сердца ожидая, станут ли камушки снова биться в наше окно. Но недавнее безобразие не возобновилось. Не выдержав, я встала и снова подошла к окну. Заглянула в щелочку. В парке уже никого не было.
— Ну что там? — громким шепотом спросила Амелия.
Я покачала головой:
— Они ушли.
— Так им и надо! — в голосе подруги слышалось разочарование. — Пусть знают, что они нам безразличны!
Я кивнула и потушила свечу, а потом еще долго вслушивалась в ночные шорохи и мерное дыхание все-таки уснувшей соседки. Лишь когда по щеке потекла обжигающе горячая капля, я поняла, что глаза мои наполнились слезами.
Утро выдалось таким же безрадостным. Небо за окном хмурилось больше обычного. Или же мне так казалось из-за событий прошлой ночи. Амелия тоже была какой-то притихшей. Странно, но она так и не рассказала мне о причинах, заставивших ее вернуться в пансион. Спрашивать я не решилась, опасаясь невольно задеть душевные раны. О ночных визитерах мы больше не говорили. Частично из-за опасения, что нас могут подслушать, частично из-за того, что каждая из нас была погружена в свои переживания. Я до сих пор не знала, стоит ли тревожить подругу своими опасениями по поводу Этьена, а Амелия явно не горела желанием рассказывать о том, что произошло между ней и Рейнардом на балу.
Мне оставалось лишь гадать, что же столь вопиющее совершил граф Аттисон, чтобы так разозлить мою подругу.
Единственным местом, куда пансионерок регулярно выводили, был храм Святого Иониса, располагавшийся в конце той же улицы, что и пансион. Охраняли нас при этом не хуже, чем особо опасных преступников, переводимых из одной тюрьмы в другую. Наставницы торжественно вышагивали впереди, позади, справа и слева, а кто-нибудь, как правило, шествовал и непосредственно среди учениц. Но если все остальные ходили на богослужение один раз в неделю, нас с Амелией после возвращения решили водить в церковь дважды: по воскресеньям и вторникам. Похоже, мадам Клодиль решила, что нам, как заблудшим овечкам, особенно требуются молитва, исповедь и, конечно же, покаяние.
В тот вторник мы тоже ступили под свод высокого величественного здания, сопровождаемые мисс Клавдией и мисс Маргарет. Послушно преклонили колени и застыли, опустив головы, чувствуя, как прожигают спину взгляды наставниц.
— Исповедоваться я точно не буду, — едва слышно прошипела подруга. — Не дождутся.
Я промолчала, поскольку тоже не желала открывать всю правду священнослужителю. У меня не было уверенности в том, что он не донесет мой рассказ директрисе, хоть это и означало бы нарушение тайны исповеди.
В это время суток, в будний день, храм был практически пуст. Одна старушка в старом, видавшем виды платке сидела на деревянной скамье и то ли молилась, то ли дремала. Какой-то мужчина, на вид торговец, с интересом разглядывал украшавшие стену фрески. Двое священнослужителей неспешно шагали к исповедальням.
Внезапно Амелия ущипнула меня за ногу, да так больно, что я чуть не вскрикнула, нарушая тем самым всю конспирацию. Но все-таки сдержалась и сердито воззрилась на подругу. Та скосила глаза, указывая мне на жрецов. Я осторожно повернула голову… и оторопела, фигуры стоявших к нам спиной служителей храма кого-то напоминали, но я бы списала это на разыгравшееся воображение. Однако начищенные до блеска сапоги для верховой езды, видневшиеся из-под монашеского одеяния, были реальными, равно как и едва заметные под рясами очертания шпаг. Сердце заколотилось.
Строгий голос мисс Маргарет возвратил меня к реальности.
— Девушки, вам пора исповедаться.
Мы с Амелией послушно поднялись и неспешно двинулись по проходу, с двух сторон от которого тянулись ряды скамей.