и, которые прочлись, и кины, которые посмотрелись. Собаки, кошки, мышки и хомячки. Выкормленный пинцетом скворец, орущий по утрам в окно «Настя дура!» – вместо будильника.
Все это наспех комкается и запихивается в разговор – точно он единственный в жизни, и нужно успеть втиснуть в него как можно больше, словно он не только первый, но и последний, как будто потом никаких разговоров уже никогда не будет. Точка ноль, с которой начинается все.
Потому, что нужно обязательно успеть все-все рассказать, до того, как…
Мы лежим, тесно переплетясь, как котята в лукошке, в старой-престарой, более чем столетней, провисающей брезентовой раскладушке. Нам холодно, потому что камин давно прогорел, а центральное отопление в Москве уже не работает. Мы – единственные источники тепла в квартире. Мы щедро делимся им друг с другом, и бережно храним под Костиным пуховым спальником.
По стенам пробегают яркие отблески рекламы с крыши соседнего дома. Поворачивая голову и скашивая глаза, я пытаюсь разглядеть стрелки на светящемся циферблате будильника на столике у кровати.
– Ого! Уже почти пять!
– А это важно?
– Мне вставать через час, пятнадцать минут, сорок пять секунд.
– Так скоро?!
Да, быстро она промелькнула, моя вечность. Впрочем, с вечностями оно всегда так.
Мне ужасно уютно на его плече. Мы вообще как-то потрясающе вписываемся друг в друга – не мешают ни руки, ни ноги, ни колени, ни локти.
Как я вообще могу думать о том, чтобы встать и куда-то уйти?!
Рассвет. По комнате разливается млечный, серовато-белый свет. Костя осторожно приподнимает одеяло и внимательно разглядывает меня. Вчера у нас не было на это времени. Я картинно переворачиваюсь и потягиваюсь как кошка.
– У тебя колени… округлые. И вообще, все линии плавные такие, перетекающие одна в другую.
– И что? Это плохо?
– Нет. Это красиво и гармонично.
– А у тебя подбородок..
– Что? Колется? – машинально проводит по подбородку тыльной стороной руки.
– Нет. Щекочется.
– Насть, а что вообще теперь будет? Вот я приду в четверг на прием и – что?
– Ну… стандартно. – Я чувствую себя профессором. Элементарно, Ватсон! – Гормоны, которые ты сейчас пьешь, заставляют клетки эндометрия внутри кармашка делиться как бешеные, и формировать децидуальную оболочку. Ну, они сперва на УЗИ проверят, достаточно ли она разрослась, и, если да, то эмбрион поместят в тебя. Он укоренится, начнет расти, развиваться, растить себе жабры, хвост, глаза, уши, нос, внутренние всякие органы… Костя, ты что спишь?
– Я… нет, что ты?! Я тебя слушаю. Только ты как-то так рассказываешь… убаюкивающе …. и не до конца понятно. И я ж вообще, не совсем о том спрашивал.
– А о чем тогда?
– Ну я хотел знать – что со мной будет? В смысле, ты все так хорошо рассказываешь, подробно – но я как-то во всем этом не вижу себя. Что я тогда буду чувствовать?
– Ну… холод от металлического стола… тошноту от колес, что дают для премедикации. Может. страх, что повредят что-нибудь во время подсадки, или что не привьется, – я старательно припоминаю все, слышанное в такие минуты от пациентов. Однажды кто-то закричал лаборантке, склонившейся над столом с драгоценным стеклянным цилиндриком, небрежно зажатым меж двух изящных, наманикюреных пальчиков: «Осторожней, уронишь!» Она тогда вздрогнула, и в самом деле едва не выронила.
– Так странно думать, что вот я сейчас… ну, что вот мы с тобой, ну, короче, ты меня понимаешь… А в то же самое время он, где-то там, в пробирке, в темноте, в термостате делится, развивается – совсем один, без никого, даже без меня. Как думаешь, ему там не страшно?
– Глупый, это же только клетки, ну сгусток плоти такой – как ему может быть страшно! Для страха мозги нужны, на худой конец нервная система какая-то примитивная.
– Ты точно знаешь?
– Кость, ну ты сам-то что, в школе не учился?
– Учился, конечно. Но все-таки.. Нет, но все-таки… С одной-то стороны, конечно, это только клетки и все такое, ясно, но с другой-то стороны – все-таки… ребенок. Нормальный-то ведь ребенок – он в этом возрасте не сидит один-одинешенек в каком-нибудь там шкафу. У нормального везде вокруг мама. Понимаешь, что я сказать хочу?
– Да, наверное, понимаю. Ну хорошо, а вот если бы ты сейчас, ночью, оказался бы перед этим самым термостатом – вот что бы ты стал делать? Спел бы ему колыбельную, что ли?
– Не знаю. Может и спел бы.
– Ой, Костя, ты чудо!
*
Поиски своих вещей на чужой территории. Лихорадочное отыскивание носков – один под раскладушкой, другой почему-то возле камина, хорошо, хоть в огонь не попал.
Костин телефон издает душераздирающий писк – Вам пришло важное сообщение! Срочное сообщение! Открыть и прочитать немедленно!
Ни хрена себе – шесть часов утра! Пожар там у них, что ли?
Костя сонно, не глядя, цапает со столика аппарат, читает, хмыкает, потягивается. Откладывает в сторонку. Тянется ко мне, так же сонно, не глядя, находит, притягивает к себе, утыкается носом в затылок.
– Кость, я так опоздаю!
– Опоздай! Вообще на фиг никуда не ходи! Ты теперь когда оттуда вернешься?
– Ни хрена себе заявочки! Это что, допрос, что ли? Ну, допустим, завтра.
– Кошмар! С кем я связался? Шляется по ночам, заваливается обратно под утро…
– Ну, что сделаешь? Работа такая.
– Во-во, все вы так говорите.
– Все?! Кто это «все»?! И вообще, надо еще разобраться, что это у тебя за смски ни свет ни заря!
– Вот это как раз действительно по работе.
– «Работе»?! Костя, ты что, где-то работаешь?
Костя чертыхается еле слышно. Похоже, он сболтнул ненароком что-то явно лишнее.
Я ведь почти наизусть помню его анкету. О работе там не было ни полслова. Окончил среднюю школу экстерном. В графе «источник дохода» совершенно точно указывались «семейные сбережения».
– Эй, да ладно тебе, колись уж, раз начал!
Костя кривится, как от боли. Видно, что отказывать мне в чем-то для него истинная мука.
– Не могу. Понимаешь, Насть, это тайна. Причем даже не моя.
– Костя! – может и не надо его так дожимать, но со сна у меня контроль стыда и совести слабнет, а любознательские и прочие инстинкты делаются абсолютно неуправляемы. Я подлезаю ему под руку, трусь головой о колючую щеку, прижимаюсь всем телом, трогаю за всякие места…
– Насть, ну не могу я!
Я резко отстраняюсь и делаю мрачно-обиженное лицо. Встаю и молча начинаю одеваться. Блин, что это еще за секреты полишинеля? В конце концов, я не только его девушка, я еще и его акушерка! Я видела его не только голым, но и изнутри. Что еще за на х…
– Насть, я скажу, конечно, но учти – это тайна. Причем не только моя, но и Серегина, и еще там… людей. Если когда-нибудь, кто-нибудь… Блин, даже не представляю себе, что тогда такое начнется!
– Могила! – я делаю торжественное лицо, изо всех сил стараясь не рассмеяться – уж больно у него грозный вид!
– Я – «Предсказатель».
Улыбка сама собой сползает с лица. Я застываю с недозастегнутым лифчиком.
– Ты – что?! Не может быть! Как?! Каким образом?!
*
Несколько лет назад в сети стали появляться краткие лаконичные сообщения, типа «В связи с ожидающейся на ближайшей неделе аварией на 22-м Молокозаводе в ближайшие месяцы исчезнут из продажи глазированные сырки „Смайлик“». «Завтра с семи пятнадцати до восьми тридцати движение поездов метро на перегоне Крымская – Яблоневый Сад будет остановлено по техническим причинам» «В воскресенье, седьмого мая, с семи тридцати до девяти семнадцати на съезде на четвертое кольцо с Ярославского шоссе ожидается пробка». Отправителем этих сообщений числился таинственный Предсказатель.
Под каждым предсказанием всегда стояло маленькое рекламное объявление: мол, желающие узнать свое личное, персональное будущее могут сегодня с такого-то по такой-то час перевести на счет (номер счета каждый раз указывался разный) означенную сумму, сообщив при этом о себе следующие данные: имя, отчество фамилия, год и место рождения, и адрес электронной почты, на который будет выслано готовое предсказание.
Народ читал, посмеиваясь и удивляясь неистощимым способностям одних людей дурить головы другим. (Костя, впрочем, утверждает, что единичные просьбы о персональных предсказаниях, подкрепляемые переводами требуемых сумм, начали поступать с самого начала.)
«В среду, 14 февраля, с восьми до десяти утра ожидается взрыв газа в доме номер 71 по Котельнической набережной. Приносим соболезнование семьям погибших»
Выглядело неприятно. Особенно когда 14 февраля в восемь часов тридцать минут по московскому времени взрыв действительно имел место быть. И погибшие действительно были.
Предсказания возникали в сети то тут, то там, с удручающей нерегулярностью. Иногда целый месяц или два, или три – ничего, иногда по два раза за одну неделю. Я, их честно говоря, не отслеживала, так, случайно, пару раз на глаза попалось, но шуму от них было много, особенно после того, как Предсказатель предсказал, что результаты очередных президентских выборов практического значения не имеют – избранник все равно скоропостижно скончается от инфаркта в ближайшие 48 часов после выборов. Или после теракта в Ново-Дмитриевском метро, когда вся Савеловская метроветка на долгие месяцы застыла в оцепенении.
Я, конечно, не раз слышала легенды и сказки о людях, получивших и выгодно использовавших свои предсказания. Надо сказать, не все, пославшие деньги и запрос, получали ответ. К некоторым деньги возвращались обратно – причем иногда просто в конверте, вложенным чьей-то рукою в почтовый ящик. Ни извинений, ни объяснений к этому не прилагалось. Процент этих неудачников определить было трудно, так как далеко не все предавали гласности факт, что посылали запрос, тем более – что получили ответ.
Ведь вовсе не все можно изменить, даже если заранее точно знать, что тебя ждет за поворотом. И вовсе не всегда, даже зная, что ничем хорошим это не кончится, человек может позволить себе не свернуть.