Хотя один раз, это была «Иоланта». Какое-то чрезвычайно редкое исполнение, на которое мама, как всегда, чудом раздобыла билеты. Ла Скала, что ли, к нам приезжала. Во Дворце Съездов. Помню, что было очень классно – прекрасная музыка, море огней, поздний вечер, и жуткий холод по которому мы возвращались домой в полупустой электричке.
Дождавшись паузы, я осторожно стучусь – краем глаза замечая, что тетя-Паша недовольно поджала губы: больница же, к чему эти китайские церемонии?
– Ну, кто там еще? Не слышно, что ли – я занят! Да входите уж скорей, раз пришли!
– Здравствуйте, – произношу я, старательно и привычно оттягивая губы к ушам. – Я Настя, старшая акушерка вашего отделения. Как вы себя сегодня чувствуете? Нет ли у вас каких-нибудь жалоб и пожеланий?
– Здрасте-здрасте! Замечательно я себя чувствую, особенно, когда никто непрошенный в дверь не ломится. Вообще, надеюсь, скоро уже Лев появится, сделает очередное УЗИ, убедится, что все там в порядке, и отпустит меня, наконец, на все четыре! Задолбали уже эти уколы и капельницы, почему нельзя было все на дому провернуть, не понимаю? Любые деньги готов отдать, лишь бы оказаться, наконец, подальше от этих стен!
– Федор Евдокимович, но вам же объясняли – этот препарат чреват большим количеством побочных эффектов, поэтому его можно вводить только в стационаре. А чем наши стены перед вами так провинились? (Старательно удерживая улыбку. Лопни, но улыбку, хоть на кончиках губ, сумей удержать!)
– Полным отсутствием уважения к индивидуальным потребностям человека! Стакан воды у вас не допросишься!
– ???
– Вот-вот! – вступает, наконец, тетя Паша. – Весь день вчера приставал с водой этой самой! Какая-то вода ему особенная занадобилась – ни сырая, ни кипяченая, ни простая, ни минеральная, ни горячая, ни холодная… да тьфу на него, прости Г-ди!
Вежливо любопытствую – о чем все-таки идет речь? Дядя Федя с готовностью поясняет: во время репетиций ему необходимо каждые 10—15 минут делать глоток воды. Рекомендация фониатора. Вода нужна питьевая, бутылированная, желательно, «Святой источник». Подогретая до температуры 37.5 градуса. Что тут сложного? Саму воду ему вчера привезли – теперь ее хоть залейся, вон, в углу палаты запас бутылок, на месяц хватит. А вот добиться, чтоб каждый раз ко времени репетиций ее подогревали до нужной температуры, оказалось почему-то задачей, в больничных условиях невыполнимой.
– Что ж я ему ее, в чайнике греть буду? Может, еще и термометр в чайник засунуть? Да где такое видано, из-за ерунды всякой над людьми измываться?
– Да поймите ж вы, что это не ерунда, не прихоть моя! Мне действительно необходимо, каждые 10—15 минут, в течение репетиции. У меня горло, связки, да что ж вы здесь за медики, в конце концов!
– Вот именно, что медики! Здесь нормальное медицинское учреждение, а не сумасшедший дом, хотя иной раз и впрямь согрешишь тут с вами, подумаешь, что..
– Ну вот, слышите? Да кому же это понравится, если его сумасшедшим обзовут, еще и за свои деньги…
– Ну, за свои деньги у нас чего только не огребешь! – слышится за моей спиной знакомый насмешливый голос.
Доктор Лева! И как же вовремя!
– Ну? – потирая руки, интересуется он. – Что за шум, а драки нету?
Наперебой вводят его в курс дела. Доктор Лева кивает, щелкает языком, разводит руками, наконец, насмешливо поблескивая глазами, оборачивается к молчащей мне:
– Ну вот, Настя, задача, достойная твоего организаторского таланта. По-твоему, сможем мы, своевременно обеспечивать Федора Евдокимовича водой необходимой температуры?
– Сможем! – твердо говорю я. – Прасковья Андреевна, спуститесь, пожалуйста, в детское отделение и попросите их временно одолжить нам подогреватель для бутылочек.
Тетя Паша бросает на меня уничижительный взгляд, поджимает губы совсем уж до состояния ниточки и резко разворачивается к нам спиной.
Так. Кажется, я с первого дня нажила себе врага.
*
До конца дня тетя Паша со мной принципиально больше не разговаривала. Самой пришлось выяснять, где в отделении хранятся стратегические запасы хлорки (хлорка – это наше все!), где что находится в процедурной, одновременно отслеживая уровень раствора в фединой капельнице. Количество лекарства рассчитано соответственно весу, а вес у пациента не маленький – процедура заняла часа три. Все это время пациент должен лежать, а лежать ему было скучно. То и дело звякал звонок – дядя Федя просил подать ему то планшет, то ай-фон, то бутылку с колой. Поднять головной конец кровати повыше. Опустить ножной чуть пониже. Изменить угол наклона подлокотников. Поднять жалюзи. Опустить жалюзи. Поднять жалюзи до половины окна.
Короче, к концу дня я всерьез обдумывала, сколько будет стоить в УЕ пластическая операции, сделанная герою романа В. Гюго «Человек, который всегда смеется».
Наконец капельница закончилась, мы оба с дядей Федей выдохнули с облегчением, я убралась в процедурной, заперла свой кабинет, и отправилась навещать Игоря, весь день почему-то игнорировавшего мои звонки.
Выходя, я снова услышала за спиной знакомое «ля-ля-ля», и слезы опять навернулись сами собой на глаза.
Ординаторская в послеродовом была заперта, хотя внутри явно кто-то был – слышались шаги, шорохи, вроде даже чьи-то постанывания. Ладно, в конце концов, какое мне дело!
Я уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг замок щелкнул и из ординаторской, застегивая на ходу пуговицы форменной блузы, вылетела санитарка Лера. Увидев меня, она резко затормозила, выпрямилась, и медленным шагом, с достоинством пошла дальше по коридору. Я пожала плечами, открыла дверь и вошла.
На койке в ординаторской сидел слегка взъерошенный Игорь.
*
Ну что тут скажешь? И надо ли вообще что-нибудь говорить? Да кто он мне, в конце концов – муж, любовник? Он просто отец моего ребенка.
– Привет! – сказала я. – Ты чего трубку весь день не берешь?
– Да я… это – он провел рукой ото лба к затылку, приглаживая волосы. – Замотался, короче. Сама-то как?
– Да нормально.
– Слышал, местечко тебе непыльное досталось?
– Твоими молитвами.
Мы помолчали, Игорь – явно скучая, я – собираясь с силами.
– Так ты чего хотела-то?
– В смысле? Ну, мы ж договаривались – на этой неделе вместе забрать Светку из садика.
– А-а-а… Не, на этой, наверно, не получится.
– Как, почему?! Ты же обещал! – как я ни старалась держаться по возможности бесстрастно и пофигистки, но, похоже, возможности мои кончились. И в голосе явственно прозвучали слезы.
Игорь с опаскою покосился на меня.
– Эй, ну ты это …полегче на поворотах! Во-первых, ничего я не обещал. А во-вторых, дорогая, ты что-то слишком долго думаешь.
– И…и что?
– Ну и я тоже начал продумывать. Разные варианты.
– Но ведь это же мой ребенок!
– Ой, да какой он твой! Мой это ребенок – и ничей больше! Тебя тут и не стояло! Я ее можно сказать, создал. Только что сам в животе носил, а так – все, и беременность, и роды, и соски, и пеленки, и колики, и потничка – всего хлебнул, все с первого дня, своими руками! Да я ж ее сотворил, как этот… Пигмалион Галатею. Что в ней твоего после этого?!
– Ну… наверное, это отчасти верно. Вот только ты сотворил ее… из меня.
– Да Г-ди! Ведь ты ж сама сдала эти клетки! Считай, ты от них отказалась!
Я почувствовала, что еще секунда – и все! Разревусь, прямо тут! Ну, уж этого никак нельзя допускать. Что угодно, только не это!
Я резко развернулась, и выбежала из ординаторской.
Я бежала, ловя краешком сознания, как за мной захлопнулась дверь, как что-то вслед крикнул Игорь, как свистел в ушах ветер из множества распахнутых настежь окон. В конце коридора пожарная дверь, за ней лестница, и по ней вниз, мимо всех площадок и этажей, до самого что ни на есть подвала. И там уже, наконец, можно будет, заплакать.
*
Добежать до подвала мне не удалось. На первом этаже, у самых дверей в обсервацию меня словил доктор Лева. Просто вытянул руку и цапанул за плечо. Руки у него, как клещи, фиг вырвешься.
– Куда бежишь, случилось чего?
Я только молча помотала головой. По щекам моим текли слезы.
Больше он меня ни о чем не спрашивал. Не выпуская моего плеча, доктор Лева втащил меня в свой кабинет и зашвырнул на диван. Сам брякнулся рядом.
– Ну? Чего ревешь? Кто тебя обидел? Кому я должен морду набить?
Губы мои невольно раздвинулись в улыбке, хотя слезы продолжали по-прежнему лить ручьем. Я ж говорила, если я плачу, так плачу! Долго, всласть, и за все беды сразу.
Доктор Лева обнял меня за плечи, привлек к себе, я уткнулась ему в грудь и выплакала все-все. Как мне было больно, когда мы с Игорем расстались. Как он использовал, чтобы стать отцом, мою яйцеклетку. Как он недавно все мне это рассказал, и показал впервые моего ребенка. И как с тех пор я ежедневно схожу с ума от тоски по своей девочке. Живу, можно сказать, как в тюрьме, от свиданья к свиданию. И вот сегодня, сейчас…
– Нда-а, – протянул доктор Лева. – История! Досталось тебе. Валерьяночки выпьешь?
– Не. Спасибо.
Он усмехнулся. Пригладил мне волосы. Вытер большим пальцем слезы со щек. Оторвал от рулона на столе бумажное полотенце. Кивнул на раковину в углу.
– Умойся пойди, горе мое! Нос распух, глаза красные, щеки от слез полосатые. Глаза б мои не глядели! До чего вы, девки, себя допускаете, пороть вас некому!
Я послушно умылась. Мне стало гораздо легче.
– Значит, замуж за него ты не хочешь? Даже несмотря на ребенка?
Я категорически замотала головой. Ни за что! Тем более после сегодняшнего!
– Нет, ну надо же! А какая любовь была! И куда все делось! Хотя я самого начала считал – нечего тебе с таким козлом связываться. Я и Аркадию всю дорогу твержу – слишком вы ему во всем потакаете! Захотел медицину – на, захотел квартиру – на, балерину в жены – пожалуйста, ребенка – ну, ты ж не думаешь, что он сам платил за ЭКО и за суррогат! Но ведь они ж в этом видят свой родительский долг!