– Настя! Где тебя черти носят! У тебя тут срочные роды!
Где «у меня?!» В мужском отделении?! Роды?! Они тут все, что, с ума посходили?!
В смотровой Игорь, уже натягивал не спеша перчатки.. Увидел меня, подмигнул, и тут же насупился:
– Почему так долго? Где тебя черти носят!
На каталке, привезенной из приемника, лежит женщина – смуглая, темноглазая, и такая худая, прямо как мальчишка подросток. Губы белые, в лице ни кровинки. Все ее тело едва-едва пол-каталки занимает. На женщине линялая мужская рубаха, в синюю клетку подол которой весь в засохшей крови..
Рядом с ней, утирая слезы, тетка постарше – видимо мать ее, будущая бабушка.
– Доктор, скажите, – лепечет тетка, неразборчиво, едва слышно, – вы правда думаете, – сможет родить?
– Я пока ничего не думаю! – важно откликается Игорь. – Сперва я должен посмотреть.
Интересно, каким ветром к нам занесло эту птичку? И какое она отношение имеет ко мне? Мест, что ли в других отделениях не осталось?
– А-а-а! – стонет пациентка низким и хрипловатым мальчишеским голосом, немыслимым каким-то узлом завязываясь на каталке.– А-а-а! – и тоненьким, высоким поскуливает, – Ну не могу ж я больше! Мама, ну скажи же им! Пусть сделают что-нибудь! Как угодно пусть, через жопу! Я ж сейчас умру! Мама-а!
– Малыш, потерпи немножко, – склоняется над каталкой мать. – Сейчас, сейчас, доктор посмотрит тебя – и что-нибудь сделает.
Сколько раз мне уже приходилось это слышать!
Ладно, потом разберемся. Меня, в конце концов, все эти формальности ихние вообще не касаются. Женщину нужно сейчас же переодеть в рубашку – и в кресло, не на каталке ж он будет ее осматривать!
Я достаю из шкафа куцую роддомовскую рубашонку с завязками на спине, осторожно расстегиваю пуговицы рубашки, приподнимаю ее – и замираю в немом изумлении.
Под подолом оказывается большой, эрегированный мужской член, по бокам от него свисают, каждый в своем мешочке, яички, а прямо под основаним члена – бордовые от засохшей крови, вспухшие половые губы. И над всем этим нависает, огромный, непомерно раздувшийся, весь в багровых полосах от растяжек живот.
– Ну, что уставилась? – ехидно интересуется существо на каталке мальчишечьим дискантом. Страдальческое выражение на лице сменилось откровенной насмешкой – видимо схватка прошла. – Не видела никогда такого? Любуйся! Сегодня бесплатно.
– Андрус, – укоризненно шепчет усталым голосом мать. – Ну ты хотя бы сейчас веди себя поприличней!
Игорь между тем собирает анамнез.
– В каком возрасте начались месячные? Через сколько дней и по сколько? Когда начали вести половую жизнь?
– В каком смысле? – невинно интересуется Андрус.
– От беременности предохранялись?
– Я-нет. Про других не знаю.
– Андрус, кончай хамить!
– Послушайте, – говорю я, отводя ее в сторонку, пододвигая к ней стул- на который она брякается без сил, почти не глядя, едва не мимо. – и наливая стакан воды из под крана. У нее такой вид, словно она сама вот-вот родит. – Наверняка ведь когда он… когда ваш ребенок родился, вам предлагали выбрать один желаемый пол, сделать пластическую операцию? Всегда же ведь предлагают, я знаю.
– Да, предлагали, – женщина жадно пьет, и зубы ее постукивают о стакан. – Но, знаете, мы подумали… что это… слишком большая ответственность… решать за человека, какого ему быть пола. Мы подумали… будет лучше, если он… когда вырастет, сам решит. Понимаете, операция – это ж практически необратимо. И потом, вы знаете, какие они ужасно дорогие эти операции?! Участие государства здесь минимально. Это ведь не вопрос жизни и смерти. Денег больших у нас никогда не было. И вот мы подумали…. Нет, ну мы старались, конечно, консультировались у психолога, делали все, как он нам сказал. Воспитывали как мальчика – имя, одежда, игрушки. Да ведь и невозможно иначе – не говорить же про человека «оно». Хотя, может, лучше было как девочку? Он вот в спорте гимнастику полюбил, и вот когда в 12 лет месячные у него начались, пришлось ему объяснять… Но мы думали, понимаете, что мужчинам все-таки как-то полегче пробиваться в жизни. И что, когда придет время определяться, Андрус и сам поймет. Он ведь такой был хороший мальчик, послушный, тихий…
– И что же изменилось?
– А вот с год назад пришли эти, из ночного клуба. Им про Андруса тренер по спортивной гимнастике рассказал – тот еще пройдоха оказался, ведь знал Андруса с самого детства, и мы так ему доверяли. Ну, и задурили ему совсем голову – ты такой, ты сякой, единственный, уникальный, таких больше нет, ты такой гимнаст, ты такой артист… А он что? Ребенок еще, много ли ему надо? Позвали к себе работать, наобещали большие деньги… Главное, все вроде бы вполне законно.
– Но Андрус ведь еще несовершеннолетний?
– Ну да. Они потому к нам с отцом и пришли. Чтобы мы подписали свое согласие.
– И вы подписали?!
– Понимаете, это ведь очень приличный, очень дорогой клуб. И там такие гонорары за выход! Мы с отцом за полгода вместе столько не зарабатываем, сколько Андрусу платят за один вечер! И мы подписывались только на выступления, вы не думайте!
– Я и не думаю. По-моему, это вы должны были думать, – против воли вырывается у меня.
Лицо женщины сморщивается, она начинает тихонько всхлипывать.
Лежащий на кресле Андрус, изворачивается всем торсом, как угорь, и показывает кулак:
– Слышь, ты! Если еще раз матери моей что скажешь! И вообще, … – откидываясь назад, сквозь судорожно стискиваемые зубы. – Она тут не при чем, ясно? Это все я, я сам, ой бля….
И через все это бесстрастный, как метроном, голос Игоря, продолжающий задавать скучные, как осенний дождик вопросы:
– Дата начала последней менструации? Когда в первый раз почувствовал шевеление плода?
В этот момент раздается звук, словно резко опрокинули на пол ведро воды. Игорь резво отскакивает от кресла в сторону, подхватывая полы халата.
У Андруса отошли воды.
– Настя, швабру скорей! – громко командует Игорь. И шепотом добавляет: – Захвати там длинные перчатки до локтя – он, небось, совсем необследованный.
– Чего это я вдруг необследованный? – громко возмущается Андрус. – У нас все-таки предприятия общепита. Каждые три месяца анализы все сдаем. Мам, покажи им мою медкнижку.
Тут у него перехватывает дыхание, лицо из бледного делается багровым, он приподымается на локтях, напрягается изо всех сил…
Черт с ней, со шваброй, и с перчатками тоже! Я подскакиваю к креслу, накрываю ладонью прорезывающуюся головку, начинаю ее сгибать, другой рукой давлю на промежность, одновременно командуя, приказывая, почти умоляя:
– Андрус, дыши! Дыши, тебе говорю, не тужься пока, потерпи немножко, пожалуйста! Ведь вот сейчас все основанье хуя к чертям разнесет, как ты потом ссать стоя будешь? Дыши, дыши по-собачьи, вот так, вот так, осторожненько, вот, вот, сейчас, погоди, умница, умница, есть! Андрус, у тебя девочка!
Осторожно перекладываю скользкого от слизи младенца к родителю на живот. Он инстинктивно обхватывает ее рукой, прижимает к себе, держит крепко, чтоб не упала. Малышка чуть-чуть приподнимает головку, они смотрят друг на друга – знакомятся. Андрус неуверенно улыбается:
– А она точно девочка? Не как я?
– Абсолютно точно! – уверяю я, отделяя плаценту и шлепая ее в раковину для мытья рук, за неименьем других вариантов.
– Три часа восемнадцать минут! – констатирует Игорь, делая соответствующую запись в компьютере. – Родился ребенок, живой, женского пола, закричал сразу, Апгар – он скашивает глаза в нашу сторону – 9—10.
– Девочка! – растроганно шепчет женщина. – Настоящая девочка! Можно мне посмотреть?
*
Андрус лежит в кровати на спине, согнув тощие, жилистые ноги в коленях. На нем нелепая больничная пижама в паровозиках и мячах. На животе у него ребенок, как бы сидит, спинкой опирается на колени, руки Андруса крепко держат его под мышки. Ее – ведь это же девочка. На тумбочке у кровати бутылка с соской.
– Ты кормишь ее из бутылочки? Зачем, у тебя ведь есть молоко!
– Уже нет. Я таблетки выпил, чтоб не было.
– Почему?!
– Менеджер велел. Сказал – иначе ты у нас всю сцену молоком заливать будешь. Не прикольно как-то получится.
– Они тебе что, и отпуска декретного не дадут?
– Хм. Ну вот сейчас у меня типа отпуск. Уже четыре месяца отпуск. Они ж не могли меня с таким брюхом на людИ выпускать, верно? Так сколько им еще, по-твоему, ждать? И так уже сплошные убытки. Люди приезжают издалека, платят черти какие бабки, только чтоб на меня посмотреть, а в итоге получают шиш. Тоже ведь не прикольно.
– Андрус, это твоего менеджера ребенок?
– Откуда я знаю? Ну и вопросики у тебя!
– Но можно ведь сделать экспертизу.
– Зачем? Кому это, по большому счету, надо? Она дочка моих мамы и папы, они уже и документы все сделали. Счастливы оба до усрачки. Наконец-то, после стольких лет, нормальный ребенок, такой, как хотели, не мальчик, правда, но ладно, переживут. Я им больше на фиг не нужен, могу хоть сейчас идти куда угодно, можно больше не притворятся, что у них есть как бы сын, и они его как бы любят. Не, ты не думай, я на них не в обиде. Я знаю, они старались.
– Что же ты теперь, и домой не вернешься?
– Смотря что считать домом. Буду жить в квартире при клубе. Она у меня уже два года есть. Я, правда, в ней практически не ночевал еще, но жить там можно. Стены звукоизолированы, музыки не слышно, две комнаты с кухней, все удобства. В одной спальня, в другой всякие тренажеры стоят – что мне еще нужно? Буду жить на работе. Руководству удобно – если что, я всегда под рукой. Они с самого начала так предлагали. Мама не захотела.
– А как же девочка? Твоя дочка?
– А чего дочка? Они все равно не дадут мне ее воспитать, как я хочу. Да ладно! Буду приходить к ней иногда в гости.
– А как бы ты хотел ее воспитать?
– Знаешь.. вопросы ты задаешь.. совсем даже не прикольные. Откуда я знаю? Не как меня, это точно!