– Да о чем ты говоришь, конечно, уже лечу! Только отпрошусь быстренько у начальства. Ой, блин, ну надо же, как ты так влип со студенческим! Вот ведь растяпа!
– Слушай, некогда! Запоминай лучше на всякий случай: правое крыло, восьмой этаж, третье окно с торца. Как думаешь, Астра твоя пятерых потянет?
*
Очень трудно сказать, чего и сколько и потянет Астра. В технических характеристиках вроде что-то говорилось насчет двухсот килограмм. Или двести пятьдесят? Обычно-то я летаю на ней одна.
Во всяком случае, посадочных мест в ней два – мое и за мной. Ну, пару-то человек всегда можно бросить на пол. А если еще и утрамбовать слегка…
Интересно, сколько весит среднестатистический двадцати-восемнадцатилетний ботан математик? Вряд ли ведь у них есть время торчать в качалке и бегать кроссы?
Ладно, на месте как-нибудь разберемся.
Подлетая к Универу, я издали замечаю скопление темно-зеленых грузовиков с закрытыми кузовами, типа как для мебели или хлеба. Вокруг них бегают и суетятся маленькие фигурки в форме и без. Впрочем, это внизу все, и меня не касается.
Гораздо хуже, что наверху, надо мной, болтаются два, ой, нет, три полицейских вертолета. Наматывают ровные, широкие круги вокруг шпиля. Видимо, им поручено следить за порядком.
На всякий случай, лечу себе, как летела, не снижаясь, не замедляясь, вроде как бы мимо, и только уже над самым корпусом делаю резкий вираж и р-раз! – вплотную пристаю к нужному окну. Гришка высовывается из него чуть ли не по пояс (у меня от ужаса екает сердце, но я удерживаюсь от неуместного крика), хватается за борт, зависает на миг меж землей и небом и – уфф – переваливается внутрь, неуклюже, тяжело оседая где-то там на пол. Машинка вздрагивает, пошатывается из стороны в сторону, но тут же и выравнивается. За Гришкой вваливается кто-то еще, поверх них еще кто-то падает, как куль с мукой. И наконец, некто последний, явно слегка рисуясь, изящно, как гимнаст в цирке, перепархивает с подоконника прямо на все еще свободное сиденье за мной.
Этого-то я знаю – Венечка Мухин, лучший Гришкин друг. Когда-то они вместе с Марфой занимались в самом крутом кружке акробатики для детей при Училище эстрадного и циркового искусства.
В этот момент наушники в моем шлеме неожиданно оживают:
– Астра М59—408, немедленно прекратить движение и сесть в предназначенный для посадки квадрат! Повторяю: Астра М59- 408…
С 2021 года в каждом мало-мальски приличном дворовом пространстве имеется специально оборудованный квадрат для посадки лет. средств. А то б все плюхались на газоны, крыши стоящих автомашин, или вообще людям на головы. Впрочем, некоторые по-прежнему до сих пор так и делают.
– Ходу! – шепчет кто-то за моей спиной. В зеркале заднего вида я вижу, что один из полицейских вертолетов прервал свое бессмысленное кружение вокруг шпиля и двинул за мной.
Хм! Скорость-то у него, может, и побольше, а вот маневренность у нас не в пример лучше.
Я сворачиваю к Проспекту Вернадского, резко снижаюсь над жилыми домами, и – хоп! – влетаю через арку в какой-то двор, наискось через него перелетаю в соседний…
Точно летучая мышь по лабиринту пещер, мы кружимся и петляем из арки в арку, из двора во двор, пользуясь подземными переходами под улицами и площадями, подземными туннелями для авто и прочего транспорта… Летим низко-низко, прямо над капотами машин и головами людей, едва не задевая крыльями и собственною макушкой каменные и бетонные своды. Взмываем на секунду вверх, и тут же снова ныряем вниз. Куда до меня вертолету, а хоть бы и полицейскому!
Наконец, вылетев из очередного туннеля, я сажусь на склоне маленькой железнодорожной насыпи. Это узкоколейка, выезжающая из задних ворот какого-то предприятия – не то это завод, не то фабрика. Выше, по краям оврага сплошь тянутся заборы с колтунами колючей проволоки по верхам. Внизу, по самому дну, протекает мелкий ручей. Крохотный пятачок, на который втиснута Астра, скрыт со всех сторон нависающими кустами, за которыми прячется вход в туннель. Вокруг тишина, и щебечут птички.
Полицейский вертолет давным-давно от нас оторвался. Кого-то, судя по кислому запаху, за моей спиной вырвало. Грудь моя ходит ходуном, и в крови бушует адреналин.
По очереди все неловко выбираются из машины, пошатываясь, разминают ноги. Кто-то стаскивает с себя через голову майку и, цепляясь за кусты, немедленно лезет вниз, к воде – видимо, стираться.
Веня хлопает меня по плечу: «Слушай, а ловко ты! Нет, ну вообще, а!»
И тут мы все дружно, громко начинаем смеяться. Захлебываясь, до слез! Мы падаем на землю, катаемся по траве, по склону оврага, и смеемся, как маленькие, как психи, как заведенные.
*
Прождав для надежности с полчаса, мы выбираемся из оврага. Я подбрасываю мальчишек к ближайшему метро, и собираюсь разворачиваться в сторону Яхромки.
– Постой! – останавливает меня брат. – Я совсем забыл! Мне ж еще сегодня к Наташке надо! И докупить сперва кое-что.
Мы снижаемся у ближайшей «Трешечки» – в центре в магазинах цены кусаются, привычно забиваем пространство салона картошкой, памперсами, хлебом и молоком, и летим по прямой к Садовой.
Наша квартира – ну, доставшаяся маме в наследство от предков – находится в Лялином переулке. Самый Центр Москвы, прям внутри Садового Кольца.
Это маленький дворик, с качелями и ржавой железною каруселью. На краю песочницы вечно сидят бомжи и ведут степенные разговоры, о том, за каким рестораном помойка лучше. Их ведь – ресторанов – вокруг вагон и маленькая тележка. Это не считая клубов и небольших кафе.
Тут же, рядом, мамки и няньки с колясками. Детки играют. Милые, тихие, прилично одетые. Вежливые – не пихаются и не бьют друг друга совками по голове. Мамы обсуждают достоинства и недостатки молочных смесей и близлежащих детских садов, няни – оклады и объем работ в семьях разных работодателей.
Изредка какая-нибудь детка подберется со своими куличиками чересчур близко к бомжам. Тогда мамка или нянька молча и быстро втянет ее обратно. Постепенно дети усваивают, где проходит незримая граница миров, и сами уже, чисто инстинктивно, стараются ее не нарушить.
Я усадила Астрочку у самого подъезда, на край тротуара. Гришка сразу похватал все самое тяжелое, и устремился по лестнице вверх. А я медленно собрала оставшиеся пакеты, машинально обернулась назад на двор, и вдруг с изумлением увидела в группке сидящих у песочницы людей… нашу Наташу.
Покачивая ногой коляску с близнецами, она увлеченно беседовала о чем-то с худенькой цыганочкой в потрепанной пестрой юбке, на вид не старше пятнадцати лет. На коленях у цыганочки был разложен огромный цветной платок, поверх платка лежал полуголый смуглый ребенок. Подходя, я услышала, как цыганочка объясняет Наташе:
– Вот смотри, здесь у тебя узел, потом ножка одна идет сюда, ручка туда – и никуда он у тебя не выпадет, хоть на спину его вяжи, хоть как!
Они сидели на самой границе – Наташа с одной стороны, цыганская девочка с другой.
– Эй! – окликнула я, чуть дрожащим голосом. – Такие люди – и без охраны? Ты с ума сошла? Что ты здесь вообще делаешь?
– А, привет, Настя! – спокойно отозвалась она. – Ты что, еще ничего не знаешь?
– Нет, а что?
– Так ведь час назад взорвали «Солнечный остров»! Самый крутой ночной клуб! Так ахнуло! Мне кажется, на всю Москву слышно было! Говорят, никто не выжил, крыша обвалилась и всех сразу погребло. А зарево и сейчас еще немножечко видно. Погляди в ту сторону, между домами – видишь, вон, полосочка розовая светится? Да как же ты не знаешь-то ничего?! Ведь по всем каналам передавали, и в сети всюду было.
– И…. что? – до меня как-то не сразу доходит.
– Ну, как что, Петрович-то мой ненаглядный, там ведь, как всегда, ошивался! Так что все, Царствие ему небесное, некого мне теперь, Настя, больше бояться. Все, звездец, выхожу из подполья!
– Подожди, но ты совершенно уверена, что он там был?
– А то! Мне сразу ребята наши перезвонили. Все, говорят, Натка, кончилось твое заточенье, гуляй теперь свободно, где хочешь. А я знаешь, за это время как по свежему воздуху соскучилась! Ну, вот и вышла. А тут, смотрю, Жанка сидит. Мы с ней когда-то на пару в детприемнике припухали – я из детдома свалила, она на вокзале от своих потерялась. А теперь видишь, как оно вышло, обе мы выросли, у обеих у нас дети. Она мне как раз сейчас объясняла, как можно мелких в обычном платке носить. А то ведь на эти тряпки специальные никаких денег не напасешься, да их еще и мотать надо по полчаса, мне Гришка показывал – так я ничего с первого раза не поняла, а тут посмотри, как все просто. Жан, покажи Насте еще раз!
«Солнечный остров», – стучало у меня меж тем в голове. —«Солнечный остров»… что-то у меня с этим связано, что-то абсолютно недавнее, и кажущееся почему-то сейчас нестерпимо важным…
Из подъезда меж тем выскочил взъерошенный Гришка.
– Настя! Настя, беда! – закричал он, испугано обшаривая в поисках меня дворик глазами, и не обращая никакого внимания на оглядывающихся людей. – Их там нет никого, случилось, наверное, что-нибудь!
Пестрые цыганские шали подошедших подруг и родственниц Жанны скрывали нас от него. Я встала на цыпочки и помахала рукой. Как все-таки хорошо иногда быть высокой! Гришка подбежал, увидел, что все целы, и с облегчением заулыбался. Наташа начала заново ему все объяснять. А я, я наконец-то вспомнила!
В «Сонечном Острове» жил и работал Андрус!
Наташа сказала, никто не выжил. Г-поди, как нелепо, несправедливо! Андрус-то здесь при чем!
А вдруг все-таки, каким-нибудь чудом? Вдруг он живой? Вдруг раненный, умирающий, под обломками, вдруг ему нужна помощь?
– Вот что, дорогие мои, – решительно сказала я. – Вы уж тут сами теперь разбирайтесь, а мне пора. Гриш, не забудь только, что студенческий твой по-прежнему дома. Не вздумай завтра сунуться без него в универ.
*
Одного взгляда на дымящиеся развалины достаточно было, чтобы понять: под этим не смог бы выжить никто. Повсюду валялись битые кирпичи, обугленные, искореженные куски арматуры, оплавленного металла с вплавившимися в них кусками стекла. Дым стоял стеной. Он ел глаза, он выедал мозги, был горький, и в нем отчетливо чувствовался запах горелого мяса.