– Если тебе невеста позволит, – ввернул Гриша ехидно.
– Ой, да откуда она узнает! Я ей про заработки свои не говорю никогда ничего! Она так и думает, что у меня одна стипендия аспирантская есть. А у меня на самом деле и переводы, и редактура… – последние Алешины слова потонули в общем смехе.
– Короче, бедный ты, и бедная невеста твоя. При таком раскладе, помоги Г-дь вам обоим. Но только с чего ты взял, что кто-нибудь отдаст тебе Таню? – сказала я, когда все, наконец, отсмеялись.
– Ну, у нас-то с женой все проще, – немедленно перебил меня Ваня. В своем черном концертном костюме он казался гораздо старше, суше и строже того отвязного музыкант в джинсах и рваном свитере, что вечно сваливался к нам, как снег на голову, без предупреждения. – Она, конечно, тоже не в особом восторге, но раз уж так вышло… Короче, я готов хоть сегодня увезти Васю с Варей. Пусть только кто-нибудь соберет быстренько их вещи.
Близнецы изумленно уставились на него.
– Жить у вас? Но это же еще дальше от школы! – ахнула Варя.
Ванина семья жила в фешенебельном коттеджном поселке под Звенигородом.
– Да, как же наша школа? Ты сможешь нас туда по утрам возить? – спросил Вася отца.
– Школа? Хм-м, – Ваня явно не был готов к такому вопросу. – Ну, школу вам, по всей вероятности, придется сменить. Ничего, не страшно, будете ходить в другую. Правда, у нас в поселке дети в основном еще маленькие, поэтому своей школы еще нет, но наверняка ж есть какие-нибудь в Звенигороде.
– Какие-нибудь школы есть и в Яхромке, – заметила я. – Но мама хотела, чтобы Варька и Васька учились в этой. Там они и будут учиться. И вообще, я не понимаю – у нас что тут, аукцион? Почему вообще встал этот вопрос? Куда и зачем должны идти дети? Чем им здесь плохо? У нас же есть дом! Разве мы все, совместными усилиями, не в состоянии заменить им мать? Которая и при жизни (заметим в скобках), довольно часто отсутствовала? Что вообще так уж прям изменилось с маминой смертью?
За столом воцарилась полная тишина.
– Настя, голубушка, – осторожно начала тетя Вера. – Ты, похоже, не до конца понимаешь. Речь ведь не о том, чтоб дня два-три продержаться без мамы, выполняя ее руководящие указания. – Она ласково положила руку мне на плечо. Руку сразу же безумно захотелось стряхнуть, но я удержалась. – Ты пойми, по принципу «давайте просто жить, как и жили», у вас не получится. Рано или поздно кому-то придется брать на себя всякие основополагающие решения. Трубу, например, какую прорвет, или из малых кто-нибудь заболеет. Всякое ведь может случиться, и случается, поверь мне, изо дня в день. Так что тут с бухты-барахты решать нельзя. Это ж о взятии на себя полной ответственности за всё и вся разговор. И домище это старый уже, того и гляди развалится! И дети еще маленькие – кто за ними станет изо дня в день смотреть? Ты, что ль, все на себя возьмешь? Так у вас у самих с Костею мал мала меньше! Еще поглядим, как вы сами-то управитесь, – тетя Вера ласково усмехнулась этакою всепонимающею усмешкой. – Александр Семенович, вы что скажете? Вы же у них тут теперь за старшего?
Этого еще только не хватало! Черт знает что! Это чтоб дядя Саша распоряжался моим братом и сестрами?! Решал судьбу нашего дома?! Да если б не Марфа, его самого отсюда давно бы надо под зад коленкой!
Я заозиралась по сторонам в поисках поддержки. Но вокруг все отворачивались и молчали. Гришка не сводил глаз с Наташи. Марфа опустила голову и уставилась в пол, машинально покачивая ногой люльку с малышкой.
Я переводила взгляд с одного на другого, пока, наконец, не уперлась. Да, поседел за последние дни, как лунь, черты еще больше заострились, и руки беспрерывно дергаются. Ну и что из этого? Умом-то, надеюсь, еще не тронулся?
– Оскар, ты чего молчишь? Ты разве не старше дяди Саши? И разве не ты в последние годы был маме почти что мужем? Мы все помним, как ты еще недавно звал ее замуж! Так разве из этого не следует…
– Что, Настя, что из этого следует?! Я здесь даже не прописан. Ума не приложу, куда забирать из больницы Глебушку. И мне же еще потом поднимать его одному, без матери. Нет уж, решайте как-нибудь без меня.
Краем уха я слышала, как запинаясь, и через слово откашливаясь, заговорил дядя Саша. Что дом, мол, конечно, еще постоит, если особенно его как следует подлатать. Чем сам дядя Саша в ближайшее время и займется. Но все-таки лучше дом этот, при сложившихся обстоятельствах, продать, и выделить каждому из детей его долю. Тем более, что и мне, и Грише есть где в Москве жить. Дом большой, стоит, по его, дяди Сашиным прикидкам, немало. Тем более, считай в двух шагах от Москвы, да и участок при нем не маленький. Они с Марфой на ее долю и его, дяди Сашины сбережения, купят себе небольшое жилье, и тогда, пожалуй, смогут взять к себе на какое-то время Танечку. Тем более, если Алексей станет, как и обещал, помогать материально. Что же касается Васи с Варей, то ведь у них, в самом деле, есть отец. Вот он, тут сидит, и ни от чего не отказывается… Оскару же, как отцу Глеба, тоже, разумеется, кое-что от продажи дома перепадет… Кто ж говорит, Аглая Михеевна для своих детей хотела бы, конечно, иного. Но ведь ее больше нет, так что придется нам с вами как-нибудь…
Замечательно! И все, главное, молчат. Да что они тут все, белены объелись?!
Нет, пора кончать этот балаган!
– Дорогие гости! – громко, скоморошьей скороговоркой, затараторила я, вскакивая с места. – А не надоели ли вам хозяева?! Дверь-то во-он там – я сделала театрально-широкий жест. – Скатертью дорога! Смотрите, не заблудитесь! Дядь Саша, – обернулась я уже непосредственно к предыдущему оратору. – А ты-то у нас с каких пор прописался? Брак у вас, и верно, зарегистрирован, но документы-то на прописку вы еще только подали? Так ведь я, как я теперь ответственный съемщик, могу же и передумать!
В общем, так. Дом этот мой – ну, раз вы все так легко от него отказались. И Варька с Васькой мои! И Таня тоже моя! А все остальные пошли нах, духу вашего чтоб здесь не было! Нечего тут больше решать! Поминки окончены, все свободны, всем спасибо! – Тут воздух у меня в легких кончился, я закашлялась, захлебнулась, несколько раз судорожно вздохнула, чувствуя, как перед глазами у меня все плывет. Однако я героически устояла на ногах, вовремя схватившись за край стола.
Варька после рассказывала, что лицо мое в тот момент побагровело, глаза грозно выпучились. Вид, короче, был устрашающий. Специально народ пугать.
Все, действительно, испугались. И никто больше не стал со мной спорить.
*
Совсем замять трагедию у платформы «Сортировочная» было невозможно. Слишком уж много пострадало людей, да не одних только безвестных обитателей сектора Д, а, наоборот, людей солидных и широко известных, в том числе и за рубежом. Среди погибших были ученые, журналисты, художники. Была истинно золотая молодежь – славные дети славных и у нас, и за границей родителей. И просто крупные блоггеры, чье исчезновение из сетей не могло пройти незамеченным.
По сети в неимоверных количествах расползались фотографии – от любительских, мутных из-за недостатка света, до цинично-подробных профессиональных снимков. Ребенок, застреленный на руках у матери. Парень, поддерживающий убитую девушку, с мертвым запрокинутым лицом и аккуратной дырочкой посередине лба. Истерзанные тела упавших и растоптанных толпою людей. Все это, разумеется, дополнялось многочисленными пояснениями и рассказами очевидцев.
В государственных СМИ как-то невнятно оправдывались. Мол, ночью у Сортировочной ситуация просто вышла из-под контроля. В чем, конечно, немалую роль сыграла абсолютно никем не запланированная гибель нашей мамы. Никто, мол, не ожидал от случайного скопления случайных людей столь ожесточенного сопротивления властям. Никто не думал, что начнется стрельба, и что стрелять будут так много, да еще и на поражение.
В общем, как и всегда в таких случаях, истинным виновником оказался никто. И с него наверняка со всей строгостью спросили!
Анджела и Давид со своими поселились у нас во флигеле. Обогревались невесть где добытой буржуйкой, мылись в тазике, за все без конца благодарили, и уверяли, что после сектора Д это прямо-таки царские условия.
Все бывшие обитатели сектора Д получили какой-то временный, шаткий и ненадежный вид на жительство. Вернуть их назад за колючую проволоку никто так ни разу и не пытался. Несмотря на это они почти не выходили из дому, а выходя, старались передвигаться незаметно, как тени, наматывая на лица шарфы и поднимая выше воротники. В основном они обивали двери разных посольств, делая все возможное, чтобы быстрее раздобыть визу и оказаться как можно дальше от наших негостеприимных краев.
Многие подавались обратно на свои Родины, особенно если причины переезда в Москву были в свое время чисто экономическими.
Однажды, проходя мимо маминой комнаты, я краем уха слыхала, как Оскар давал интервью по скайпу. Хорошо поставленным учительским голосом, Оскар заверял невидимых собеседников, что лично он не видит в сложившейся ситуации вообще никакой проблемы. Москва ведь этих людей давно уже де-факто вместила. Осталось лишь по-человечески их разместить. А что? Они, между прочим, вполне заслужили. Многие проработали на город больше десяти лет почти забесплатно. Им теперь по всем законам положено льготное государственное жилье…
Кто-то из олигархов, чьи люди, по слухам, были лично причастны к происшедшей трагедии, предоставил в распоряжение беженцев несколько корпусов своей личной застройки в Ю. Бутово. Туда, в конечном итоге, заселили тех, у кого не нашлось ни физических, ни моральных сил уезжать и начинать где-то в дальних краях жизнь сначала. Таких, впрочем, оказалось не слишком много.
Большинство предпочло воспользоваться помощью Красного Креста и прочих международных человеколюбивых организаций.
Так что в одно прекрасное утро мы провожали Анджелу с Давидом и их друзьями на самолет в Америку. Мы плакали, целовались, желали друг другу удачи и счастья. Обещали не терять друг друга из виду, обменивались контактными телефонами.