Чтобы установить наличие и понять работу системы коллективной ответственности, в анализе, проведенном в главе X, как и в остальных эмпирических исследованиях в этой книге, применялся особый метод изучения конкретных случаев. Точнее, здесь использовался теоретически насыщенный метод изучения конкретных случаев, который в значительной мере опирался на контекстуальные знания о ситуации и ее истории, а также на контекстно-специфичное моделирование.
В этой главе сначала доказывается, что такой метод вполне отвечает проблемам, которые ставит институциональный анализ перед традиционными эмпирическими методами социальных наук; затем подробно излагается сам этот метод.
Задачи, которые институты ставят перед традиционными эмпирическими методами общественных наук, имеют два источника.
Во-первых, хотя институты неслучайны (те из них, что выполняют определенную функцию или служат определенным интересам, реагируют на одни и те же силы и соображения), они все же по своей природе недетерминированы, зависимы от исторических обстоятельств и контекстуальны. У нас нет теории институтов, которой можно было бы руководствоваться при их эмпирическом анализе. Наши знания о них наводят на мысль, что поиски подобной теории – тщетное предприятие (раздел 1).
Во-вторых, мы не можем изучать институты, рассматривая только те их качества, которые доступны для наблюдения (раздел 2).
Метод, представленный в этой книге, учитывает внутреннюю недетерминированность институтов, их зависимость от контекста и необходимость изучать не только наблюдаемые, но и ненаблюдаемые компоненты институтов. Этот метод в интерактивном режиме объединяет теорию, контекстуальные знания о ситуации и ее истории, а также контекстуальное моделирование. Подобный подход к изучению конкретных случаев является перспективным и по ряду иных причин.
Внутренне присущая институтам недетерминированность и контекстуальная специфичность предполагают, что зачастую нам приходится изучать институт как исторически уникальный феномен. Влияние прошлых институтов на более современные означает, что эмпирически полезно принимать во внимание исторический контекст. Мы можем использовать знания о контексте для устранения некоторых теоретически возможных, но контекстуально маловероятных гипотез. Пределы нашей теории институтов делают изучение конкретных случаев весьма важным источником для оценки и развития общих тезисов о природе институтов.
Наконец, метод изучения конкретных случаев важен для удовлетворения требования исчерпывающего понимания тех или иных конкретных институтов, которое необходимо для выработки политических решений.
Интерактивный, контекстуальный анализ мотивируется следующим вопросом: каковы поведенческие исходы – например, обмен или его отсутствие, – институциональные предпосылки которых важно понять. Теория играет важную роль в формулировании предположительных ответов на подобный вопрос (раздел 3). Она направляет внимание на теоретически важные поведенческие исходы, упрощает выделение общих сил, формирующих разные институты, описывает условия, необходимые для их функционирования, а также определяет то, какие именно данные требуются для подтверждения значения тех или иных институтов. В Приложении В подробно излагается вклад теории в изучение институтов, основанных на репутации.
Контекстуальное значение ситуации (ее истории и сравнимых ситуаций) также помогает выделить важные вопросы и сформулировать гипотезу о соответствующих институтах (раздел 4). Контекстуальное знание используется для определения того, какие поведенческие исходы важны в рассматриваемом эпизоде, каковы релевантные центральная и вспомогательные транзакции и связанные с ними институциональные элементы, а также то, какие институциональные и иные факторы можно считать экзогенными. Исторические сведения особенно полезны при формулировке гипотезы, относящейся к релевантному институту, поскольку институциональная динамика является историческим процессом. Следовательно, знание об институциональном наследии имеет решающее значение для фокусирования внимания на подмножестве теоретически возможных институтов.
Контекстуальное моделирование помогает сформулировать, представить и оценить альтернативные гипотезы, касающиеся институтов, существование которых мы пытаемся установить (раздел 5). Контекстуальная модель признает, что при изучении отдельного института различные исторически определенные, технологические и институциональные факторы следует считать экзогенными.
Анализ модели и нахождение решений для разных равновесий позволяет исследователю оценить (т. е. изменить, исправить или принять) гипотезу, предполагающую, что утвердился именно определенный институт[360].
Равновесный анализ помогает исследователю оценить гипотезу, описывая условия, при которых определенные убеждения и поведение могут быть самоподдерживающимися, делая прогнозы, основываясь на допущении, что установились определенные самоподдерживающиеся убеждения, а также упрощая контрфактический и сравнительный анализ (раздел 6).
Этот процесс оценки требует интерактивного использования контекстуального анализа и данных. Модель определяет данные, которые могут быть полезны для оценки гипотезы, а потом контекст исследуется для подтверждения ее достоверности. Отсутствие подтверждающих данных указывает на необходимость выдвижения и оценки новой гипотезы. Задача этого интерактивного процесса – избежать тупика тавтологии, возникающего из-за подгонки модели к данным. Модель и гипотеза, фиксируемая ею, должны проверяться на основе данных, которые не были использованы при формулировке гипотезы.
1. Недостаточность дедукции
При изучении эндогенных институтов мы обычно не можем полагаться на одну лишь дедуктивную теорию (в которой выводимое заключение относительно частного следует с необходимостью из общих или универсальных предпосылок). Теория позволяет предсказывать эндогенные переменные (в нашем случае это институты) на основе экзогенных качеств данной ситуации.
В общем, чем меньше внешних качеств ситуации и чем больше число эндогенных переменных, тем менее сильной (хотя и более общей), скорее всего, окажется теория, и тем с меньшей вероятностью она сможет предсказать единичный исход. Однако институциональный анализ занимается ситуациями, в которых мало экзогенных черт и много эндогенных переменных. Соответственно отсутствие дедуктивной институциональной теории отражает не недостаток исследовательского усилия, а, скорее, внутреннюю природу институтов.
Чтобы оценить ограничения нашей дедуктивной теории институтов, вспомним отношение между теорией и эмпирическим анализом в неоклассической экономической науке, которая изучает распределение товаров и услуг. Модель общего равновесия предоставляет теорию распределения: если известна наделенность всех экономических агентов факторами производства, их предпочтения, а также имеющиеся технологии, то модель предсказывает векторы равновесных цен и распределение, связанное с каждым из них. Она показывает общие условия, при которых уникальный вектор цен оказывается равновесием.
Ограничения этой теории в ее применении для анализа частных случаев хорошо известны. Однако она представляет собой полезную дедуктивную теорию, связывающую тот или иной вектор экзогенных переменных (наделенность факторами производства, предпочтения, технология) с уникальным эндогенным исходом (вектором цен). Чтобы изучать распределение ресурсов при помощи этой теории, нам необходимо лишь определить наделенность агентов факторами производства, их предпочтения и технологию в тот момент и в том месте, которые мы исследуем. Теория позволяет нам игнорировать иные, текущие или исторические, особенности данной ситуации.
Классическая, эволюционная теория игр, а также теория игр с обучением предполагают, что поиск равноценной, всеобщей, дедуктивной теории институтов может оказаться тщетным предприятием. В ситуациях, представляющих интерес для институционального анализа (стратегических, повторяющихся ситуациях с большим пространством действий), обычно существуют множественные равновесия и соответственно институты.
Например, в повторяющейся игре «Дилемма заключенного» предательство в каждый период, как и сотрудничество в каждый период, являются в равной мере равновесиями для достаточно большого множества значений параметра; в качестве правила может превалировать поведение, требующее постоянного предательства, равно как и условного сотрудничества. В действительности бесконечное число равновесий связано даже с такими простыми играми, как бесконечно повторяющаяся дилемма заключенного (см. Приложение А)[361].
Эта множественность равновесий не является следствием некоей особой черты игры «Дилемма заключенного». Множественные равновесия с высокой вероятностью устанавливаются именно в тех ситуациях, которые интересны для институционального анализа[362]. Если в анализе в качестве экзогенных принимаются только неинституциональные аспекты ситуации, обязательно будет существовать множество форм самоподдерживающегося поведения. Невозможность выработать дедуктивную теорию институтов отражает внутреннюю институциональную недетерминированность – тот факт, что множество форм поведения и убеждений могут быть самоподдерживающимися в данной среде.
Следовательно, теория игр указывает, что даже в мире, где индивиды совершенно рациональны и имеют одни и те же верные знания о своей рациональности и ситуации, для одной дедукции недостаточно, чтобы единственный исход стал предопределенным. Тем более это верно в случае реального мира. Поэтому теория игр отвергает неисторический взгляд, предполагающий, что одинаковое окружение создает одинаковые институты во всех исторических обстоятельствах.
Кроме того, не существует теории, которая могла бы показать, какая игра релевантна для данной транзакции в данный момент времени и в данном месте.
Рассмотрим, например, институты, регулирующие кредитование. Для предоставления кредита заемщик должен ex ante взять на себя достоверное обязательство расплатиться по своему долгу ex post. Это становится возможным благодаря технически осуществимым и не исключающим друг друга институтам. Социальный обмен в пределах семьи может в достаточной степени принуждать ее членов к обеспечению кредитных отношений. Ожидаемые социальные и экономические санкции со стороны членов делового сообщества, применяемые в ответ на нарушение, могут облегчить кредитование внутри этой группы. Ожидание того, что законный суд накажет мошенника, или же моральные убеждения (например, страх божьего наказания) могут поддержать обезличенное кредитование.
У нас нет теории, которая могла бы сообщить нам, какой именно из этих возможных институтов соответствует частной исторической ситуации. У нас нет теории, указывающей, какую теоретико-игровую модель мы должны использовать. Теория игр может использоваться для рассмотрения метаигры, в которой каждый из институтов можно рассматривать в качестве равновесия. Однако такой подход усугубляет проблему множественных равновесий и соответственно выбор равновесия.
Один из вариантов решения проблемы институционального выбора, отмеченной в главе II, заключался в ограничении анализа тем дедуктивным постулатом, что институты выбираются на основе их функции (эффективности, честности, интересов определенной группы). Однако функционалистские объяснения подобного рода обычно работают лишь в случае, когда возможно установить причинную связь между происхождением института и его предполагаемым результатом [Stinchcombe, 1968, p. 87–93; Elster, 1983]. В случае институтов причинная связь зависит от уже существующих институтов, которые определяют, что индивиды способны делать и к чему они мотивированы (см. главу VII).
Другие исследователи подходят к проблеме институционального выбора, рассматривая ее в качестве проблемы «координации второго порядка», т. е. проблемы координации при определенном равновесии. Она обеспечивается такими механизмами, как лидерство, культура, власть, сделки, переговоры, а также организации по коллективному принятию решений [Calvert, 1992; Knight, 1992; Miller, 1993; Greif, 1994a]. В части третьей подчеркивается значение этих механизмов. Однако у нас нет дедуктивной теории, которая сказала бы, какие именно механизмы важны в данных условиях. Поэтому одной дедукции недостаточно.
Ее недостаточно и потому, что свою роль играет история. Мы не можем изучать институты, рассматривая только факторы среды [Field, 1981]. Существует фундаментальная асимметрия между институциональными элементами, унаследованными из прошлого, и альтернативными, технически осуществимыми элементами. Следовательно, исходные правила игры исторически детерминированы и не могут быть выведены дедуктивно (см. главу VII).
В частности, игры отражают и воплощают в себе когнитивные модели людей, а также нормы, которые являются продуктами институтов общества, которые одновременно находят воплощение в этих институтах (см. главу V). Эти исторические унаследованные качества влияют на процесс институционального выбора и, следовательно, на новые институты.
Поэтому даже если нам известна объективная структура ситуации, мы не можем дедуктивно предсказать институты. Если мы начнем анализ с того, что зададим определенную игру, отражающую наше восприятие ситуации, то упустим тот факт, что у игроков может быть иное когнитивное представление о ней. Если мы будем навязывать игрокам наши собственные когнитивные представления, то вместо изучения того, какое влияние преобладающие усвоенные убеждения оказывали на институты и как в них воплощались, мы, скорее всего, займемся исследованием или прогнозированием иррелевантных альтернатив.
Таким образом, нельзя начинать институциональный анализ с рассмотрения среды, лишенной институтов, а затем дедуктивно перейти к определению релевантных институтов. Классическая, эволюционная теория игр, а также теория обучения в играх подтверждают тезис о том, что институциональный анализ не может выполняться дедуктивно. Институты не детерминированы окружающей средой – в данных обстоятельствах при формировании институтов зачастую возможны множественные равновесия, и соответственно они не могут быть выведены дедуктивно.
2. Недостаточность индукции
Как и чистая дедукция, чисто индуктивный метод классификации и обобщения без обязательного понимания причинно-следственных связей недостаточен для изучения эндогенных институтов[363]. Некоторые институциональные элементы (например, убеждения и нормы, обеспечивающие мотивацию) являются ненаблюдаемыми, тогда как наблюдаемые качества (такие как правила и организации) могут быть частями разных институтов. Допущение индукции, гласящее, что достаточное число эндогенных наблюдаемых переменных делает классификацию полезной, не проходит в случае эндогенных институтов.
Рассмотрим распространенную практику выделения и классификации институтов на основе наблюдаемых особенностей, таких как правила и организации. Фокуса на таких наблюдаемых качествах достаточно для позитивного анализа, только если связанные с ними ненаблюдаемые институциональные элементы, а именно убеждения и нормы, не имеют значения. Однако теория игр указывает на то, что подобные ненаблюдаемые институциональные элементы играют свою роль, так что их игнорирование мешает составить полное представление о данном институте.
Результат множественных равновесий показывает, что многие ненаблюдаемые институциональные элементы (каждый из которых способен мотивировать разное поведение) могут связываться с наблюдаемыми элементами. Обычно наблюдаемых институциональных элементов недостаточно для того, чтобы дедуктивным путем вывести ненаблюдаемые и соответственно институт как целое. Изучение институтов на основе одних лишь наблюдаемых качеств ведет к тому, что неодинаковые институты рассматриваются в качестве тождественных.
Наблюдаемые институциональные элементы (правила и организации) часто дают мало информации о соответствующем институте. Например, формальные юридические правила порой мало что говорят о рассматриваемом институте, поскольку они могут быть словами, не имеющими никакого значения для поведения.
Например, в случае купеческой гильдии законы, гарантирующие иностранным торговцами соблюдение прав собственности, иногда представляли собой лишь пустые обещания, нацеленные на то, чтобы заманить купцов в чужие земли, где их права собственности могли быть нарушены.
Даже те правовые нормы, которые исполнялись, если к ним апеллировали, необязательно были частью институтов, влиявших на поведение. И еврейская, и мусульманская правовые системы, к которым имели доступ магрибские торговцы, предусматривали исполнение закона, гласившего, что купец, по закону, не был обязан выплачивать компенсацию за несоблюдение контракта членом его семьи. Однако этот закон не был частью института, управляющего отношениями между магрибцами. Страх коллективного наказания, а не страх применения закона – вот что заставляло магрибцев выплачивать компенсации в случае нарушения членами их семей обязательств по контрактам.
Подобным образом и правовая норма, даже конституционная, может быть иррелевантной в поведенческом отношении, поскольку ее невозможно применить. В Мексике после революций 1910–1917 гг. конституция предполагала национализацию нефтяной промышленности. Однако национализация не проводилась многие годы. Существующий по факту институт, поддерживающий структуру собственности и поведение в нефтяной промышленности, отражал властные отношения между Мексикой, США и крупными нефтяными компаниями, а также незначительный человеческий капитал, которыми располагали служащие этих компаний. Конституционная норма Мексики не была частью соответствующего института [Haber et al., 2003]. Эта норма, вероятно, являлась средством мобилизации народной поддержки, а не частью института, распределяющего права собственности.
Однако законы также могут быть компонентом института, даже если поведения, которого они требуют, никто не придерживается. Рассмотрим строительные нормы и правила, которые направлены на обеспечение безопасности зданий в случае землетрясений. В Калифорнии эти нормы и правила в общем и целом исполняются. А в Турции их исполнение оказывается не столь строгим. Данные нормы могут быть частью разных институтов этих стран. Например, в Турции они только меняют распределение прибыли от строительства с нарушением строительных норм и правил за счет увеличения переговорной власти инспекторов и размера взяток, которые те могут получать[364].
Сходным образом наличие определенной организации не предполагает превалирования определенного института. Одна и та же организация может быть частью различных институтов с разными следствиями, каждый из которых отличается от других ненаблюдаемыми компонентами – например, убеждениями. Гильдии как организации могли быть частью института, который обеспечивал защиту прав собственности, но они также могли быть частью института, создававшего монопольные права. На самом деле они могли быть частью обоих институтов одновременно.
Итак, мы не можем полагаться на одну лишь индукцию и изучать эндогенные институты, исследуя их наблюдаемые черты, такие как правила и организации. Ирония состоит в том, что вывод из теории игр, касающийся множественности и подтверждающий тезис о том, что дедукции недостаточно для позитивного анализа эндогенных институтов, также указывает и на недостаточность индукции, основанной на наблюдаемых аспектах институтов. Множество разных институтов может быть связано с одними и теми же наблюдаемыми институциональными элементами.
Традиционные эмпирические методы общественных наук основываются на двух предпосылках: во-первых, на том, что теория может в достаточной мере ограничивать, т. е. предсказывать эндогенные исходы для определенного набора экзогенных и наблюдаемых черт ситуации; во-вторых, на том, что достаточно большое число наблюдаемых эндогенных переменных делают значимой классификацию, основанную на наблюдении. Однако эти предпосылки не работают в случае эндогенных институтов.
3. Начало институционального анализа
Ни дедукции, ни индукции недостаточно для изучения эндогенных институтов. Из этого следует, что их изучение нельзя начать ни с института, ни с игры. Если институт является эндогенным фактором, который мы желаем установить, и не является непосредственно наблюдаемым, он не может выступать в качестве отправной точки анализа. Подобным образом мы не можем начать анализ с формулировки ситуации как игры, поскольку такой шаг заставил бы нас допустить многое из того, что следует эмпирически выделить и аналитически реконструировать. Мы пытаемся понять, как особая игра стала и остается релевантной и какие убеждения и нормы установились в пределах правил данной игры.
Для начала анализа мы используем контекстуальный анализ и дедуктивную теорию. Это позволяет выделить существенные проблемы, касающиеся рассматриваемого места и момента времени, которые заслуживают изучения. Необходимо контекстуальное знание рассматриваемого общества, включая знание его экономических, политических и социальных качеств.
Например, нет смысла спрашивать, какие институты упростили найм агентов в торговле на дальние расстояния, если рассматриваемая экономика ограничивалась вопросами выживания и вообще не предполагала торговли. Точно так же нет смысла изучать то, что именно облегчало обезличенный обмен в небольших городах, где никакой анонимности не было.
В подобных случаях исторический контекст заставляет нас ставить иные вопросы, например: почему не возникло торговли на дальние расстояния, почему не образовались большие поселения? Следовательно, анализ начинается с признания специфики контекста и исторической случайности институтов. Иными словами, необходимо быть знакомым с изучаемым обществом.
Если такое контекстуальное знание имеется, теоретические построения усиливают нашу способность выделять важные проблемы. Например, теории экономического роста подчеркивают значимость институтов, которые мотивируют технологические инновации и превращают сбережения в инвестиции. Культурологический анализ демонстрирует важность институтов, которые мотивируют индивидов считать стремление к прибыли и материальному благосостоянию морально достойным занятием. Теория прав собственности отмечает важность институтов, гарантирующих права собственности, для работы рынков. Экономическая теория транзакционных издержек показывает важность их снижения до уровня, на котором становится возможен обмен. Теории политической экономии подчеркивают значимость институтов, поддерживающих политический порядок, позволяют правителям брать на себя обязательства по защите прав собственности, а также влияют на использование принудительной и регулирующей власти государства.
Использовать теоретические построения для выделения релевантных проблем важно по той причине, что наблюдаемое поведение не всегда напрямую отражает значимость институтов, на которые нам указывает теория. Поведение, порождаемое институтом, может находиться за пределами равновесной траектории и потому быть недоступным для наблюдения. Как отмечается в работе Грейфа и соавторов [Greif et al., 1994], говоря об институтах обеспечения исполнения контрактных обязательств, «эффективность институтов наказания нарушений контрактных обязательств порой лучше оценить так же, как эффективность армий в мирный период, – т. е. по тому, как мало они используются. Следовательно, при изучении исторических данных для определения того, насколько важна была роль купеческих институтов в обеспечении исполнения контрактов, число действительных случаев принуждения к такому исполнению не является значимым индикатором» [Ibid., p. 746].
Императивом является совмещение контекстуального знания и дедуктивного вывода. Например, теория прав собственности подчеркивает важность обеспечения прав собственности для привлечения инвестиций, стимулирования производства и обмена. Однако мы должны рассмотреть контекст, чтобы определить, какие именно права собственности были важны и кто именно угрожал правам собственности конкретного индивида – центральное правительство, соседнее племя, местная элита, землевладелец, армия или его родственники.
Поэтому следует совместить контекстуальное значение с теорией, чтобы выделить связанные с благосостоянием центральные транзакции и соответствующие им регулярности поведения, такие как найм агентов, создание крупных корпораций, денежный кредит в отсутствие правовой системы, здоровый или нездоровый образ жизни, инвестирование ресурсов в инновационную деятельность. В других случаях мы можем начать анализ с определения некоторых интересных исходов – таких как верховенство закона, экономический рост, социальная стабильность, политический порядок, соблюдение прав собственности или определенное распределение доходов. В этом случае мы ставим такой вопрос: какие регулярности поведения в каких именно транзакциях проявляются в этих интересных исходах или способствуют им? Какие транзакции наиболее важны для достижения таких интересных исходов (например, эффективности, политического порядка, мобилизации ресурсов или равенства)?
Анализ может также начинаться с исследования того, почему «собака не лаяла», – т. е. почему не было того поведения, которое могло бы привести к определенному исходу. Каковы вспомогательные транзакции, которые были связаны или могли бы быть связаны с данной центральной транзакцией? Каковы транзакции, в которые индивиды могли бы вступить, но не вступили, и почему? Мы пытаемся определить, что породило наблюдаемое нами поведение в центральной транзакции или что могло предотвратить порождение поведения, отсутствие которого мы стараемся понять.
Например, в Англии в XII в. агентские отношения, по-видимому, еще не сложились, несмотря на то что торговля на дальние расстояния вполне оформилась. Морской купец Годрик из Норфолка не использовал агентов, хотя и признавал опасности, связанные с заморскими путешествиями. Его биограф эпохи зрелого Средневековья отметил, что в путешествиях «в Шотландию, Британию и обратно», которые были необходимы для ведения торговли, Годрик «подвергался многим опасностям на море» [Coulton, 1918, p. 415–420]. Купцы признавали риск торговли без агентов, однако не выработали технически осуществимого поведения, которое могло бы снизить этот риск. Почему не были сформированы агентские отношения? Какие институты, если дело вообще в них, мешали этим агентским отношениям?
Концентрируясь на центральных транзакциях, поведении и исходах, мы также избегаем функционализма. Анализ начинается не с изучения наблюдаемых качеств института (таких как организации и правила) и попытки объяснить их исходя из функции, которую они предположительно выполняют. Скорее, анализ начинается с изучения поведения и исходов, которые имели или не имели место, и только затем переходит к изучению институтов, ведущих к этим исходам. Рассмотрение институтов в качестве самоподдерживающихся образований предполагает, что нет нужды упоминать функцию для объяснения преобладания определенного института.
4. На пути к гипотезе: соединение деталей
После определения проблемы, требующей изучения, мы закладываем основы для формирования гипотезы относительного релевантного института путем установления границ анализа, сбора эмпирической информации, исследования исторического контекста и общих теоретических соображений. Цель состоит в том, чтобы разработать гипотезу относительно релевантности одного из нескольких институтов, порождающих поведение, которое мы пытаемся объяснить[365].
При разработке гипотезы мы должны избегать ошибки, заключающейся в предположении, будто создания модели, порождающей наблюдаемое поведение, достаточно для объяснения этого поведения. При изучении купеческих гильдий я мог построить модель, подтверждающую тезис о том, что международные взаимодействия создали основы для института, гарантирующего права собственности. Однако исторический контекст указывает на бессмысленность такого анализа.
В любом институциональном анализе необходимо считать экзогенными многие институциональные (и неинституционализированные) аспекты ситуации: мы не можем изучать каждый рукотворный аспект ситуации в качестве эндогенного в одном и том же анализе, к тому же в этом нет никакой теоретической нужды, что показано в части третьей. Вполне логично в теоретическом отношении и полезно в аналитическом принимать некоторые эндогенные институты за данность при изучении других институтов и сил, делающих первые институты самоподдерживающимися. Решить, какие институты считать экзогенными, а какие – эндогенными, можно на основе выделения интересующей нас центральной транзакции и тех транзакций, которые, как мы предполагаем, связаны с центральной.
Чтобы определить эндогенные и экзогенные институциональные черты и в целом задать границы анализа, мы должны опираться на контекстуальные знания и эмпирический анализ, нацеленный на выделение релевантных транзакций и акторов. Выделение релевантных вспомогательных транзакций – ключевой момент в разработке гипотезы о релевантном институте. Например, в главе III ключевую роль в установлении существования коалиции магрибских торговцев стало играть выделение вспомогательной транзакции в системе распространения информации. В конечном счете, если учесть уровень тогдашней технологии, другие транзакции тоже могли обеспечивать поддержание агентских отношений в транзакции купца и агентов. Транзакция купца и агента могла быть связана с транзакциями между членами семьи, с транзакциями с правовой системой, даже с воображаемыми транзакциями с божественными существами. Ключевым моментом в установлении наличия коалиции магрибских торговцев стало признание того, что на поведение агентов не влияли все эти возможные межтранзакционные связи. Подобным образом в главе IV ключевым является признание в качестве релевантных транзакций между купцами и гильдиями, а не между, скажем, национальными государствами.
После выделения релевантных транзакций и акторов мы можем разграничить институциональные элементы на экзогенные и эндогенные. Экзогенными мы считаем исторически детерминированные институты, которые не контролируются ни одним из индивидов, взаимодействующих в интересующих нас транзакциях. Например, при изучении магрибских торговцев или купеческой гильдии я считал экзогенными такие рукотворные аспекты ситуации, как язык, деньги, товарные рынки, политические образования, а также транспортную систему.
Поскольку нас интересовали те центральные транзакции и связанные с ними институты, которые регулировали агентские отношения и отношения между иностранными торговцами и местными правителями, не было необходимости рассматривать эти рукотворные факторы в качестве эндогенных. Я просто принимаю их как часть контекста, т. е. как экзогенные, исторически детерминированные свойства ситуации.
Точно так же мы можем считать экзогенными некоторые институты, которые эндогенны для всех взаимодействующих индивидов, чье поведение мы изучаем. Такой метод уместен в том случае, когда транзакции, в которых эти институты формируют поведение, «сильно удалены» от интересующих нас транзакций (см. раздел 2 главы VII). Мы фокусируемся на институциональных элементах, которые непосредственно влияют на поведение в центральной и вспомогательных транзакциях, и создаем связь между ними, игнорируя при этом институты, связанные с другими транзакциями. Например, при изучении политических институтов Генуи я принимал за данность институты, регулирующие заключение браков в городе.
Однако мы должны рассматривать в качестве эндогенных институциональные элементы, связывающие центральную транзакцию со вспомогательными и формирующими соответствующее поведение транзакциями. В обезличенном обмене, изученном в главе X, центральной была транзакция между торговцами, а вспомогательными – между судами и между каждым из судов и индивидуальными торговцами. Следовательно, в анализе необходимо было рассматривать институциональные элементы, связывающие эти транзакции и формирующие поведение в них. В агентских отношениях магрибцев центральной являлась транзакция между купцом и агентом, а вспомогательными – транзакции между каждым из агентов и его потенциальными будущими купцами, а также связанные с распространением информации среди торговцев.
В процессе определения релевантных транзакций мы используем индуктивный анализ для выделения аспектов ситуации, релевантных для формирования и последующей оценки гипотезы о возможных институтах. Особенно важны организации, правила и убеждения, относящиеся к структуре ситуации.
Так, признание значимости и правовой независимости европейских коммун стало центральном моментом в установлении существования системы коллективной ответственности (см. главу Х). Прямые утверждения в первичных (исторических) источниках, интервью, опросы и другие свидетельства могут раскрыть убеждения, стратегии, знания, технологию индивидов, а также величину потенциально значимых параметров, таких как размер сообщества, демография и его благосостояние. При анализе системы коллективной ответственности я использовал договоры и хартии в качестве инструмента, позволяющего установить существование института. Важные подсказки могут быть найдены и в формах поведения. Выявление того, что агентские отношения были многосторонними у магрибцев, но двусторонними у генуэзцев, позволило направить внимание на институты, основанные на многосторонних и двусторонних репутационных механизмах (см. главу IX).
Историческая информация необходима для выработки гипотезы о релевантном институте, поскольку институциональная динамика образует исторический процесс. Из того, что история заключена в прошлых институциональных элементах, а новые институты возникают в контексте существующих, следует, что уточнение контекста может оказаться весьма полезным (см. главу VII). Мы можем использовать историческую информацию для сужения набора гипотез о возможных институтах, поскольку новые институты отражают фундаментальную асимметрию между институциональными элементами, унаследованными из прошлого, и альтернативными, технически осуществимыми институтами.
Исторические знания привлекают наше внимание к институциональным элементам, с большей вероятностью дополняющим, координирующим или входящим в состав института, существование которого мы пытаемся установить. Знание о том, что коммуны существовали в Европе до начала расширения торговли, заставило нас обратить внимание на их возможную роль в институтах, обеспечивающих исполнение контрактных обязательств, которые поддерживали обезличенный обмен. Признание того, что кланы стали важными социальными образованиями в Италии до установления Генуэзской республики, привлекло внимание к институтам, включающим в качестве собственных элементов именно эти кланы.
Дедуктивная теория также играет важную роль в разработке гипотезы о релевантном институте. Теория усиливает нашу способность вырабатывать гипотезы, устанавливая причинно-следственные механизмы, поддерживающие различные институты, проблемы, которые должны преодолеть институты определенного типа (например, основанные на репутации или правовые), чтобы быть эффективными, а также общие условия, при которых тот или иной институт может быть самоподдерживающимся.
Таким образом, общие теоретические положения указывают на данные, которые помогают выделить релевантный институт и даже выбрать определенный институт из ряда альтернатив.
При разработке гипотезы о том, что магрибцев подталкивали к определенному поведению именно репутационные соображения, теория позволила нам заметить важность определения того, считали ли купцы смошенничавшего агента «плохим парнем», который будет продолжать мошенничать и в будущем, или не считали. Общие теоретические положения позволили понять, какие данные необходимы для решения этого вопроса. После того как в теоретическом и эмпирическом анализе удалось уточнить относительную иррелевантность модели «плохого парня» с неполной информацией, теория указала на другие проблемы, которые в этом случае должны были преодолевать институты, основанные на репутации.
Например, она обращала внимание на необходимость смягчить проблему конечных игр и сохранить убедительность передачи информации о фактах мошенничества даже тогда, когда мошенничества не обнаруживаются. (В Приложении В иллюстрируются общие принципы использования дедуктивной теории при разработке гипотезы о релевантных институтах в частном случае институтов, основанных на репутации.)
Все модели поведения приписывают взаимодействующим индивидам определенные предпочтения. При изучении институтов полезно составить представление о предпочтениях релевантных акторов, не допуская при этом ошибочного суждения, согласно которому предпочтение обязательно проявляется в поведении. Предпочтения являются ненаблюдаемыми. Они разнятся в разных исторических эпизодах и часто являются эндогенными для рассматриваемого института. Кроме того, институты вклиниваются между предпочтениями и поведением, усложняя их разграничение на основе наблюдаемого поведения, если не были выделены соответствующие институты. Однако для установления существования институтов вполне может потребоваться знание предпочтений.
Эта проблема пока не имеет успешной эмпирической стратегии своего решения. В общем и целом предпочтения следует устанавливать либо индуктивно (на основе знания более широкого контекста), либо на основе некоторого дедуктивного допущения. В обоих случаях проверка допущения относительно значимых предпочтений – один из этапов процесса проверки всей гипотезы об институте.
При изучении купеческих гильдий я предположил, что ничто не мешало правителям использовать силу принуждения для достижения собственных экономических целей. Исторические данные подтвердили это предположение. При изучении политических институтов Генуи я предположил, что нормы не мешали использовать силу принуждения для достижения политических целей. Затем в анализе было показано, что политические институты одновременно отражали нормы, санкционирующие использование силы, и усиливали эти нормы.
5. Гипотеза и контекстуальные модели
Гипотеза о релевантном институте состоит из суждения о транзакциях, которые были связанными или несвязанными (и соответственно о релевантных лицах, принимающих решения, и их возможных действиях). Речь шла об институциональных элементах, которые связаны с поведением в этих транзакциях и влияют на него. Говорилось о значимых качествах среды, от которых зависят эти институциональные элементы, а также о причинно-следственных отношениях между экзогенными и эндогенными чертами. Хотя в некоторых случаях мы можем оценить данную гипотезу на основе дедуктивного, индуктивного и контекстуального знания, не прибегая к явным моделям, контекстно-специфичная модель часто оказывается полезной для изложения и оценки гипотезы.
Основание для использования моделей, которые покоятся на разделяемом мной допущении, что индивиды действуют так, как если бы они были рациональными, заключается в том, что институты дают микроосновы, необходимые для принятия решений (см. главу V). Именно потому, что рациональность контекстуальна, индивиды могут действовать рационально, преследуя свои четко определенные цели в границах, заданных институтами. Они отражают, воплощают и структурируют ту сферу, которая осознается людьми, принимающими решения, и в которой у них есть четко определенные цели.
Когда для оформления гипотезы используется теория игр, мы излагаем эту гипотезу, задавая правила игры (участников, их действия и информацию, а также отношения между действиями и результатами), убеждения, которые формируются благодаря этим правилам, и различные причинно-следственные связи. Например, гипотеза об институте надзора над соблюдением контрактных обязательств должна определять, какое вознаграждение предполагает желательное поведение; какие санкции должны применяться, чтобы предотвратить нежелательное поведение; кто должен применять санкции; как эти ответственные за применение санкций лица узнают, когда их применять, или решают, какие именно санкции применять; почему они не уклоняются от этой обязанности и почему нарушители не пускаются в бега, чтобы избежать санкций. В любом случае модель признает, что игра, релевантная для взаимодействующих акторов и их поведения в ней, зависит от того, какие транзакции находились во взаимосвязи, как и с каким результатом.
Модель должна быть как можно более простой. Она должна учитывать экзогенные качества ситуации и позволять исследователю изучить причины и следствия эндогенных черт, постулируемых гипотезой. Отдельные элементы модели должны, насколько это возможно, основываться на эмпирических данных и не включать ненаблюдаемые черты ситуации (если только их релевантность не может быть оценена эмпирически – этот вопрос мы обсуждаем далее)[366]. Спецификация, основанная на наблюдаемых чертах, служит двум целям.
Во-первых, она ограничивает множество возможных моделей, снижая вероятность порождения такой, которая не имеет ничего общего с релевантным институтом, хотя и может объяснить его релевантные эндогенные черты.
Во-вторых, отбор допущений на основании эмпирических данных ограничивает возможность (или соблазн) объяснить наблюдаемые феномены допущениями ad hoc, относящимися к ненаблюдаемым чертам ситуации.
Например, я мог бы решить, что доверие между магрибскими торговцами основывалось на их религиозности, близких связях в сообществе или ненаблюдаемых чертах личности – скажем, честности[367]. Каждый из этих факторов мог играть роль в действии коалиции магрибских торговцев, однако контекстно-специфичный анализ подтверждает центральное значение репутационного механизма, основанного на экономических санкциях.
Иными словами, задача состоит в том, чтобы использовать модель для оценки гипотезы. Несложно предложить игру с поведением, которое мы хотим объяснить как равновесный исход. Но мы не заинтересованы в моделировании ad hoc, мы хотим установить действительное существование релевантных институтов, а не постулировать то, что релевантным был один из технически возможных институтов.
Соответственно контекстуальная модель выстраивается в целях оценки гипотезы о формировании определенного института. Там, где это возможно, анализ должен пытаться опровергать важность других институтов, релевантность которых также представляется доказуемой. Однако попытки теоретически определить множество всех возможных институтов могут отвлечь внимание на нерелевантные альтернативы, учитывая информацию об изучаемых индивидах и то, как были отобраны эти институты. Следовательно, модель используется главным образом для расшифровки гипотезы о релевантности какого-либо определенного института, а не для доказательства того, что все остальные осуществимые институты были нерелевантны.
Прежде чем рассказывать о пользе контекстуальных моделей, я должен был отметить ограничения моделирования как инструмента оценки гипотезы[368]. Необходимость сохранять аналитическую прозрачность и лежащий в основе модели математический аппарат ограничивают формы гипотез, которые могут быть выражены и проанализированы при помощи явной модели. Теоретико-игровые модели, особенно модели динамических игр с большими массивами действий, легко могут стать слишком сложными. Конечно, правильная гипотеза предпочтительнее элегантной, но нерелевантной модели. В некоторых случаях нам лучше всего использовать модель, учитывающую лишь некоторые аспекты гипотезы, которую мы хотим оценить. В других случаях эта проблема может быть снята за счет последовательного выполнения анализа. Например, при изучении организаций иногда проще сначала рассматривать организацию в качестве элемента, экзогенного изучаемому институту, и только потом расширить анализ, включив в него эту организацию как нечто эндогенное.
6. Оценка гипотезы в интерактивном, контекстуальном анализе
После того как гипотеза относительно релевантного института сформулирована и представлена при помощи контекстуальной модели, она оценивается в ходе интерактивного анализа. Модель (и контекстуальная гипотеза, отражаемая в ней) оценивается на основе данных, причем данные используются для отвержения, принятия или изменения гипотезы. В таком интерактивном анализе следует избегать тавтологии, когда модель подгоняется к данным. Задача состоит в том, чтобы подвергнуть гипотезу и отражающую ее модель эмпирической проверке. Такую задачу можно решать несколькими взаимодополняющими способами.
Модель и ее анализ дают развернутый тезис о тех аспектах ситуации, которые, по мнению исследователя, важны или не важны – т. е. тезис, который затем может быть сопоставлен с данными и альтернативными тезисами.
Чтобы оценить гипотезу и обогатить наше понимание института, мы используем модель по-разному. Подвергнуть модель теоретико-игровому равновесному анализу – значит ограничить множество допустимых институтов (ограничивая возможные убеждения, как обсуждалось в главе V). Равновесный анализ подвергает гипотезу испытанию логикой. Если не существует равновесия, формирующего поведение, которое мы пытаемся объяснить, возможно, что неверно утверждение, будто индивиды ведут себя так, как определено логикой теории игр. Или же модель может быть неправильно задана (в ней могут быть пропущены важные аспекты ситуации). В этом случае она должна быть пересмотрена. Например, я признал значимость угрозы генуэзским политическим институтам со стороны Фридриха Барбароссы только после того, как модель, игнорирующая этот фактор, не смогла объяснить закономерности генуэзской политической и экономической истории.
Дополнительно проверить допустимость гипотезы можно, изучив, насколько сложность или иные атрибуты равновесия делают ее малообоснованной в свете наших знаний о действующих лицах и ситуации. Например, если убеждения, связанные с равновесием очень сложны, обоснованно ли предположение, будто они действовали в определенный исторический период? Насколько обоснованно модель приближается к ситуации, в которой акторы играют по отношению к одному правилу, а не правилам игры? Работает ли анализ, особенно в отношении тех аспектов ситуации, которые не отражены в исторических источниках? Обоснован ли он в свете эффектов координации и включения, присущих элементам, унаследованным из прошлого? Соответствует ли он существующим институтам и относящемуся к ним институциональному комплексу?
Если существует равновесие, соответствующее поведению, которое мы стремимся объяснить, оно позволяет обнаружить интернализированные убеждения, нормы, связанные с ним убеждения на равновесной траектории и вне ее. В таком случае мы можем обратиться к данным, чтобы оценить, какие именно из возможных равновесных убеждений (или, более точно, типов убеждений) преобладали[369]. Весьма вероятно, что убеждения, которых придерживались взаимодействующие индивиды, отражаются в частной переписке, в дневниках, анкетах, публичной корреспонденции и спорах. Такие прямые свидетельства сыграли главную роль в изучении магрибских торговцев, купеческой гильдии и системы ответственности сообщества.
Не менее важны косвенные свидетельства: подтверждения качественных и количественных прогнозов, выдвинутых при условии, что верна гипотеза, зафиксированная в игре и соответствующем равновесии. Делая прогнозы, т. е. выявляя причинно-следственные связи между экзогенными и эндогенными, наблюдаемыми и ненаблюдаемыми чертами ситуации, модель позволяет нам продолжить оценку гипотезы, проверяя, не окажется ли она несостоятельной при объяснении исторических данных и соответственно не будет ли она фальсифицирована.
Оценивая, следует ли отбросить гипотезу на основе сравнения реальности и предсказаний, мы используем те же посылки, что и в эконометрическом анализе. В нем мы отвергаем гипотезу, проверяя прогнозы, сделанные при допущении, что она верна. Хорошо, если нам не удается опровергнуть ее; но это не значит, что мы должны принять ее или что любая иная гипотеза будет отвергнута. Здесь же гипотеза также оценивается путем изучения выдвинутых с ее помощью предсказаний. Следовательно, эконометрический анализ и качественная, основанная на конкретных случаях и на предсказаниях оценка совместимы друг с другом. Из этой совместимости следует, что эконометрический анализ является составной частью метода, который мы здесь отстаиваем и используем для статистической проверки различных прогнозов.
В некоторых случаях действительно лучше всего специфицировать редуцированную эконометрическую модель, позволяющую зафиксировать нашу гипотезу, и статистически оценить ее следствия[370].
Однако качественная, основанная на конкретных случаях и прогнозах оценка гипотезы отличается от статистической оценки по двум параметрам. Во-первых, она проводится без использования интервала доверия. Во-вторых, эконометрический анализ используется только для оценки того, следует ли отвергнуть теоретически выведенную гипотезу. Принятый здесь метод интерактивного, контекстуального анализа использует данные как для разработки, так и для оценки релевантной гипотезы. Такой метод необходим, чтобы избежать ошибки теоретизирования ad hoc.
При оценке прогнозов следует проявлять осторожность и не приписывать взаимодействующим индивидам тех знаний, которых у них, возможно, нет. Например, в главе IX в теоретическом анализе предполагалось, что выбор контрактных форм магрибскими и генуэзскими купцами должен быть функцией культурных убеждений и что каждая группа должна поэтому выбрать особые формы. Первым шагом в оценке исторической релевантности этого прогноза было выявление того, что обе группы действительно были знакомы со всеми релевантными формами хозяйственных объединений. После подтверждения этого факта я сравнил прогноз, выведенный из модели, с историческими данными.
Прогнозы можно делать и при помощи равновесного анализа, контрфактического анализа и сравнительной статики. Равновесный анализ делает прогнозы, указывая на наблюдаемые следствия, связанные с различными точками равновесия. Некоторые из этих прогнозов вполне однозначны. Например, модель купеческой гильдии предсказывала, что расширение торговли последует за созданием гильдий как организаций в определенном регионе. Другие предсказания могут быть более сложными, часто их трудно получить без формальной модели. Предсказание того, что именно коллективное наказание заморских агентов, а не индивидуальное наказание склоняет к использованию особых контрактных форм и горизонтальной социальной сети, нуждалось в модели, которая отображала бы соответствующую причинно-следственную связь.
Особенно полезное качество теории игр заключается в том, что она делает равновесные предсказания, основанные на убеждениях вне равновесной траектории, т. е. на убеждениях о поведении в ситуациях, которые фактически не имеют места при преобладающих убеждениях. Аналитическая сила прогнозов, основанных на убеждениях вне равновесной траектории, продемонстрирована в главе IX, где я исследовал институциональные ответвления различных культурных убеждений магрибцев и генуэзцев.
Теоретико-игровая модель упрощает контрфактический анализ убеждений вне равновесной траектории. Выявляя наблюдаемые следствия различных убеждений вне равновесной траектории, модель делает опровергаемые предсказания. Подобный контрфактический анализ был необходим при изучении политических институтов Генуи. В этом случае важно было понять, что отражал межклановый мир – взаимное сдерживание или же спокойные добрососедские отношения.
Также контрфактический анализ может использоваться для оценки гипотезы иным образом. Самоподдерживаемость институтов часто зависит от ненаблюдаемых качеств ситуации, а институты обнаруживают недетерминированность в том смысле, что в данной среде может существовать более одного института. Явно заданная модель определяет отношения между экзогенными параметрами и различными эндогенными переменными, а также отношения между наблюдаемыми и ненаблюдаемыми переменными. Это упрощает контрфактический анализ. Мы можем изучить наблюдаемые следствия изменения той или иной наблюдаемой или ненаблюдаемого свойства ситуации. Свидетельства агентских отношений среди магрибских торговцев говорили не в пользу значимости неполноты сведений о честности агентов. Вопрос был решен за счет изучения наблюдаемых следствий модели с такими неполными сведениями и без них.
Анализ сравнительной статики изучает изменение в равновесном уровне эндогенных (равновесных) переменных вслед за предельным изменением значения определенного параметра, экзогенной переменной. При изучении отношений между размером города, распределением богатства и стимулами к принятию системы коллективной ответственности я выполнил анализ сравнительной статики. В теоретико-игровых моделях подобный анализ должен проводиться с осторожностью, поскольку в этих моделях обычно нет единственного равновесия. Анализ сравнительной статики может привести к ошибке, поскольку равновесие само может измениться при изменении значения параметра. Тем не менее анализ сравнительной статики может проводиться одним из двух способов.
Первый способ подходит, когда есть достаточные основания утверждать, что одно и то же равновесие будет сохраняться и до, и после предельного изменения значения параметра. Такое утверждение обычно работает по причине институциональной устойчивости, которую мы обсуждали в главе VI. Индивиды опираются на знание о прошлых институтах, когда оценивают поведение в незначительно различных средах. В таком случае маловероятно, что предельные изменения значения параметра приведут к изменению равновесия[371].
Изучая систему коллективной ответственности, я провел анализ сравнительной статики, исследуя последствия увеличения размера и разнородности сообщества для института. При изучении купеческой гильдии был проведен такой анализ, чтобы исследовать перекрестные изменения. Я отметил, что если дано определенное существующее равновесие, предельные торговцы, т. е. торговцы из относительно небольших городов, с большей вероятностью будут становиться жертвами мошенников.
Второй способ проведения анализа сравнительной статики – это изучение изменений во множестве равновесий (множестве всех возможных равновесий). Такой анализ я провел, когда изучал политические институты Генуи, показав, что при системе консулата, как только число зарубежных коммерческих привилегий и богатство города увеличивается, равновесия со взаимным сдерживанием не будет[372].
Организации – это институциональные элементы, которые изменяют множество равновесий. Мы можем оценить гипотезу о последствиях определенной организации, сравнив соответствующие множества равновесий при наличии этой организации и в ее отсутствие. При изучении влияния организаций на исходы, осуществляемого за счет выстраивания межтранзакционных связей, мы изменяем релевантные правила игры. Сначала изучаем базовую игру, в которой зафиксирована суть центральной транзакции и игнорируется организация, чье влияние мы хотим исследовать. Затем изучаем расширенную игру, в которую вводится организация как институциональный элемент. Организации моделируются в качестве новых игроков (т. е. самих организаций), через изменения информации, доступной игрокам, или через изменения выигрышей, связанных с определенными действиями [Greif, 1994a, p. 915–916]. Затем мы можем повторить анализ и рассмотреть изменения во множестве самовыполняющихся правил, убеждений и исходов[373].
Такой анализ был неявно проведен в главе III и в явном виде – в главе IV. Коалиция магрибских торговцев изменила правила исходной игры, регулирующей транзакцию между купцами и их потенциальными агентами. Обеспечивая информацией, группа магрибских торговцев связывала транзакцию между каждым купцом и агентом с будущими транзакциями между этим агентом и всеми остальными купцами – членами коалиции. Организации гильдий изменяли правила игры между правителем и каждым иностранным купцом. Организация купеческой гильдии связывала транзакцию между правителем и каждым купцом с транзакцией между всеми купцами и правителем, а также между купцами и их коммунальными властями.
С точки зрения любого индивида в исходной игре, эти организации (состоящие из правил, убеждений и норм, неподконтрольных индивиду) являются экзогенными. Иногда, как в анализе купеческой гильдии, возможно оценить гипотезу, продолжая рассматривать организацию и ее поведение в качестве экзогенного элемента.
Однако для оценки гипотезы часто требуется изучение мотивации членов организации, особенно потому, что хотя организации и могут изменить множество возможных самоподдерживающихся убеждений в центральной транзакции, базовая структура повторяемых, стратегических взаимодействий (и соответственно множество возможных равновесий) не изменилась.
Введение полицейской силы может привести к законопослушному поведению или к коррупции. Наличие правовой системы, способной применять свои решения, не обязательно ведет к верховенству закона. Чтобы существовало верховенство закона, соответствующие убеждения должны влиять на поведение индивидов, которые являются членами релевантных организаций, таких как суд и полиция. Организация приводит к определенному поведению только в том случае, когда она дополняется соответствующими убеждениями и нормами; при изучении организаций как составных частей институтов следует учитывать этот момент.
Следовательно, для оценки гипотезы о влиянии организации часто необходимо изучение того, могла ли организация и задаваемое ею поведение быть равновесием. Необходимость такого исследования обнаружилась в ходе изучения того, почему магрибские купцы и агенты сохраняли связи с магрибским сообществом и почему торговцы имели мотив передавать информацию и участвовать в коллективном наказании. В анализе в качестве эндогенного элемента рассматривалось то, что мотивировало магрибцев сохранять связи со своей группой, и то, что позволяло им и мотивировало их предпринимать действия, обеспечивающие эффективность многостороннего репутационного механизма. В целом гипотеза об институциональных элементах, которые формируют поведение через организацию и членство в ней, должна оцениваться так же, как мы оцениваем гипотезу об институте вообще.
Чем больше качественных и количественных прогнозов подтверждают определенную гипотезу, тем больше ей можно доверять. То, что модель предсказывает наблюдение, которое лежит в основе анализа (например, честность, мир или безличный обмен агентов), наделяет гипотезу, зафиксированную в модели, лишь весьма ограниченной эмпирической достоверностью. Важно выработать различные фальсифицируемые предсказания.
Я оценил гипотезу о системе коллективной ответственности на основе предсказаний о наблюдаемых свойствах – отношение между размерами сообщества и участием в системе кредитования между сообществами, поведением кредиторов, юридической властью над купцами, находящимися за границей, а также отношение между ожидаемой ценностью будущей торговли и действиями, предпринимаемыми после обвинения в нарушении обязательств. Чем больше прогнозов анализ способен объяснить, тем больше ему можно доверять. Однако нам всегда следует иметь больше доверия к выводам, опровергающим, а не подтверждающим гипотезы.
Независимо от того, используем мы или нет явно сформулированную, контекстуальную модель для оценки гипотезы, признание, что институциональная динамика является историческим процессом, и знание общих принципов этого процесса позволяют нам получить важные методы оценки гипотезы о релевантности какого-то определенного института.
Институты отражают знания, предполагаемые прошлыми институтами, фундаментальную асимметрию между институциональными элементами, унаследованными из прошлого, и альтернативными элементами, влияние существующих институтов на масштаб этой асимметрии, институциональную подгонку, а также институциональную взаимосвязь.
Поскольку сегодняшние институты являются функцией прошлых, для оценки гипотезы о них необходима историческая информация. Утверждая, что определенный институт в определенный период формировал некое поведение, мы выходим за пределы простого указания на его функцию и на факторы, сделавшие его равновесием.
Гипотеза о релевантности данного института получает подкрепление благодаря определению исторических корней его институциональных элементов и информации о его осуществимости, деталях и следствиях. Рассматривая историческое происхождение института, мы ставим следующие вопросы: можно ли определить историческое происхождение институционального элемента, центрального для данного института; как было получено знание, поддерживающее институт; были ли прошлые институты таковы, что предполагаемое ими знание могло привести к постулированному институту; были ли институциональные элементы, центральные для постулированных институтов, унаследованы из прошлого?
Признание культурных убеждений магрибцев и тот факт, что исходно они были группой иммигрантов, подтверждают тезис о практике коллективного наказания, использовавшейся ими. То наблюдение, что городское население Европы сосредоточивалось в самоуправляющихся коммунах, где идентичность каждого из членов была известна, подтверждает релевантность системы ответственности сообщества. Гипотеза о природе системы подестата была подкреплена идентификацией исторических процессов, которые ведут к знаниям о последствиях.
Гипотеза также подкрепляется изучением вероятности процесса, который в данном историческом контексте приводит к появлению института. Здесь полезно различать пять вопросов.
Первый – это мотивация и способность устанавливать институт (если он создавался намеренно). Служит ли институт интересам тех, кто обладает способностью и властью влиять на институциональный выбор? Если учитывать существующие институты, что мотивировало их и позволяло им реализовать этот институт или изменить существующие так, чтобы сформировать его? Гипотеза о системе коллективной ответственности подкрепляется наблюдением, что она использовала суды коммун, которые контролировались теми же купцами, которые пользовались этой системой. Они имели мотив и были способны установить такую систему. Чтобы зафиксировать детали этого исторического процесса, мы можем использовать игры в развернутой форме. Кто принимает решения в каждый момент времени, что было им известно и какие у них были варианты действий?
Второй вопрос относится к непреднамеренным процессам, которые могли привести к возникновению постулируемого института. Можем ли мы определить вероятный эволюционный процесс, благодаря которому мог возникнуть рассматриваемый институт в контексте данной институциональной среды и институциональных элементов, унаследованных из прошлого? На этом этапе мы можем использовать эволюционные модели и модели обучения в играх, учитывая при этом влияние существующих институтов[374]. Знание о том, что такие модели можно построить в данном конкретном случае, подтверждает гипотезу. Гипотеза относительно коалиции магрибских торговцев подтверждается тем наблюдением, что легко выстроить модель обучения, которая приводит к поведению, зафиксированному в модели повторяющейся игры, использованной для их изучения. Это наблюдение подкрепляет принимаемую формулировку повторяющейся игры и весь анализ в целом.
Третий вопрос касается фундаментальной асимметрии и контекстуальной подгонки. Отражают ли институциональные элементы в новых институтах институциональную асимметрию? Можем ли мы связать гипотетический институт с эффектами среды, координации и включения предшествующих институтов? Гипотеза, относящаяся к системе коллективной ответственности, была подкреплена тем фактом, что она совмещалась со средой, в которой у государства не было эффективных средств добиться выполнения контрактов. Гипотеза также согласуется с координацией, обеспечиваемой коммунальными организациями, включая суды этих коммун. То, что институт отражает эффекты среды, координации и включения, создаваемые институциональными элементами, унаследованными из прошлого, подтверждает гипотезу о том, что этот институт был релевантным.
Четвертый вопрос относится к институциональной взаимосвязанности. Учитывая влияние существующих институциональных комплексов, насколько вероятно возникновение постулируемого института? Дополняет ли новый институт уже существующие? Вели ли существующие институциональные комплексы к возникновению института подобной формы? Как существующие институты и обусловленные ими транзакционные издержки влияли на возможность достижения или построения постулируемого института? Гипотеза относительно системы коллективной ответственности была подкреплена ее совместимостью с существующим институциональным комплексом. Как и сама система коммун, она была основана на рукотворном законе, самоуправлении, явной координации и использовании юридических властей коммун.
Пятый вопрос относится к процессу институционального упадка и институциональных ответвлений. Утверждение о том, что какой-либо определенный институт преобладал в прошлом, подтверждается путем установления экзогенных и эндогенных процессов, ведущих к институциональному упадку. Также оно подтверждается открытием, что последующие институты отражают эффекты подгонки, координации и включения, создаваемые компонентами предыдущих институтов.
В данном обсуждении пока неявно предполагались равновесные, контрфактические предсказания и предсказания сравнительной статики, относящиеся к изучаемым проблемам. Оценка таких прогнозов на основе случаев, находящихся за пределами выборки, дополнительно подтверждает правильность анализа и его общий характер. Мой анализ системы коллективной ответственности первоначально был сосредоточен на Англии; предсказания по Италии были за пределами выборки. Анализ предполагал, что этот институт мог утвердиться и в других регионах Европы с относительно большими коммунами, но не мог утвердиться там, где ситуация была иной. Также он не мог занять господствующего положения в мусульманском мире, несмотря на большие городские сообщества, по причине религиозного неприятия коллективной ответственности. Исторические источники подтверждают эти прогнозы.
Подобным образом анализ магрибцев указывает, что многостороннее наказание с большей вероятностью будет существовать в относительно небольших и закрытых сообществах с внутренними потоками информации, и это предсказание подтверждается многими исследованиями [Clay, 1997].
Однако при оценке предсказаний за пределами выборки важно помнить о специфике контекста анализа. Внутренняя недетерминированность институтов означает, что не бывает однозначного отражения экзогенных черт ситуации в эндогенных. В ситуациях с тождественными экзогенными качествами могут быть различные институты. Нам необходимо рассмотреть совместимость и различие актуальных и исторических контекстов, чтобы оценить уместность сопоставления различных случаев.
Структура предлагаемого здесь метода такова, что он упрощает сравнительный анализ институтов и обществ разных времен, а это повышает нашу способность выделять институт в данном историческом эпизоде.
Фокус на центральной и вспомогательной транзакциях позволяет рассмотреть, какие дополнительные транзакции были связаны с одной центральной транзакцией в различных эпизодах. Изучение контекста также упрощает сравнительный анализ, позволяя обнаружить исторические контексты, достаточно похожие, чтобы изучение институциональных основ различных исходов было конструктивным. Эти качества нашего метода позволяют нам сравнивать, например, институты, которые регулировали агентские отношения у магрибцев и у генуэзцев (см. главу IX), или же политические институты Генуи и Венеции (см. главу VI).
Таким образом, гипотеза подтверждается в той мере, в какой связанный с ней контекстно-специфичный анализ:
– основывается на наиболее простых предпосылках, которые могут быть подтверждены историческими данными;
– указывает на существование равновесия, которое фиксирует суть гипотезы, особенно в отношении ее ненаблюдаемых элементов таких как убеждения;
– работает при различных спецификациях, особенно относящихся к тем аспектам ситуации, которые не отражены в достаточной мере в исторических данных;
– указывает, что ожидания и поведение, связанные с равновесием, не являются в данном историческом эпизоде нерациональным комплексом и/или что они могли возникнуть в ходе эмпирически вероятного эволюционного процесса или процесса обучения;
– подтверждается прямыми свидетельствами;
– подтверждается косвенными свидетельствами, т. е. предсказаниями, которые могут быть фальсифицированы, либо данными, относящимися к рассматриваемому историческому эпизоду, либо через сравнительное изучение разных исторических времен и разных локусов;
– отражает влияние прошлых институциональных элементов и институциональной доработки;
– выявляет факторы и процессы, которые могли привести к гипотетическому институту в данном контексте;
– объясняет последующий упадок института (если таковой наблюдался) и открывает воздействие института на последующие институты;
– подтверждается сравнительным анализом и анализом за пределами выборки.
Чем большим количеством способов мы можем подтвердить гипотезу, тем больше у нас оснований считать ее правильной. Поскольку различные гипотезы могут подтверждаться различными данными, разные аналитические выкладки в какой-то мере могут ранжироваться. Вполне может оказаться так, что мы не сможем отвергнуть две гипотезы. В подобных случаях мы узнаем об ограничениях наших возможных знаний.
7. Заключительные комментарии
Интерактивное использование контекстуальных знаний, дедукции, индукции, контекстуального моделирования и эмпирических данных вместе со сравнительным и контрфактическим анализом – это отличительное качество эмпирического метода, предложенного в данной главе. Дедукция и индукция дополняют друг друга, а сами дополняются контекстуальным анализом. Теория выделяет вопросы, которые следует изучить, а также общие соображения и данные, которые следует проверить; знания об историческом и актуальном контекстах используются для выработки гипотезы относительно релевантного института (т. е. относительно того, какие транзакции были связаны, какими именно институциональными элементами они связывались, каким образом и почему). При этом гипотеза оценивается, уточняется и часто опровергается благодаря интерактивному использованию контекстуальной модели и данных.
Таким образом, этот эмпирический метод признает зависимость от контекста и историческую случайность институционального анализа, пользуясь ими как преимуществом.