– Ты что же, – ужаснулась Катрин, – бросался камнями в ни в чем не повинных птиц и, может, даже убивал их?
– Определенно, – подтвердил Курт Конрад, полный самоуверенности.
Дети смотрели на него с осуждением, хмурились и недовольно бурчали. Все ждали, что скажет на это Оливер.
Но Оливер молчал. Опустив голову, он задумчиво смотрел в огонь. Красные и золотые отсветы вспыхивали на его лице, и все видели, что он борется с тяжелыми мыслями. «Что сказать пацану, который убивает птиц? – размышлял Оливер. – Я этого парня терпеть не мог еще до того, как он разоблачил себя как убийца. Но мне нельзя предаваться своим симпатиям и антипатиям, я здесь старший, который в ответе за всех. И что мне делать? Курт Конрад умеет убивать камнями птиц. Злой талант! Дома в Цетеро, когда я был еще просто Оливер Ломан, я бы его побил за мучительство животных. Но здесь так нельзя, потому что как раз этот дурной талант важен для нашей общины. Может, мы все умрем голодной смертью, если он не убьет птицу».
– Ну, Оливер? – Лина, наконец, вклинилась в его долгое молчание. – Чем у нас займется Курт Конрад? Нам еще нужен кольщик дров для костра.
Оливер вздрогнул и сказал:
– Курт Конрад будет занят на охоте. Ему придется убивать птиц нам на еду, но мы не позволим ему мучить этих птиц. Ты можешь нам это обещать?
– Я никому ничего не обещаю, – строптиво заявил Курт Конрад.
Оливер сделал вид, что не услышал этого, и обратился к Зеппу:
– А теперь ты, Йозеф, – сказал он.
Зепп Мюллер встал и рассказал про свою больную мать и однорукого отца, про своих младших, про рабочий квартал в Цетеро.
– Мне кажется, – сказал он детям, – что я среди вас единственный из рабочей семьи.
– А сколько твой отец зарабатывает в месяц? – со знанием дела спросил Пауль. В конце концов, ведь и его отец тоже ходил на фабрику.
– Очень мало, – сказал Зепп. – Нам всегда не хватает. Но зачем мне об этом рассказывать? Для вас это так же далеко, как цирк Дианы, только не так весело, к сожалению! Конечно, для меня было настоящим чудом, что меня тоже взяли в Терранию. В нашей школе каждому году рождения было выделено по одному месту. Я думал, оно достанется отличнику или какому-нибудь подлизе. И вдруг объявляют: поедет Йозеф Мюллер! Из ста двадцати старшеклассников они выбрали меня!
Катрин сказала:
– Я знаю почему: чтобы и у тебя было хоть что-то хорошее!
Штефан удивленно взглянул на Зеппа:
– Старшеклассников? Сколько же тебе лет?
– Четырнадцать.
– Надо же, – удивился Оливер, – тебе четырнадцать? А с виду лет двенадцать.
– Это из-за того, – сказал Зепп, – что в детстве я получал недостаточно витаминов, и ноги у меня поэтому колесом. Зато в автобусе до сих пор по детскому билету езжу.
– Так не положено, – строго сказал Оливер. – И что ты умеешь делать?
– Я хорошо умею мастерить, – сказал Зепп. – Но делать могу любую работу. Это же ясно.
– Хорошо, – сказал Оливер, – теперь осталась только ты, – он повернулся к маленькой баронессе, и она робко встала.
– Я дочь барона Александра фон Шпаафорта, – сказала она, заикаясь и покраснев. – Мне девять лет, и зовут меня Клаудиа. – Она смолкла и опустила голову. – И я вообще ничего не умею, – она перешла на шепот. – Не верите, спросите у Зеппа.
Но Зепп сказал, что это неправда, она умеет шить и вообще годится быть на подхвате в любой работе.
– Так, – сказал в заключение Оливер, – вот мы все одиннадцать! Завтра утром начнем строить наше детское государство. Первым делом надо построить дом, и этим займутся столяр Пауль, Зепп и Штефан. Если вам пригодится маленькая Клаудиа, возьмите ее в помощь. Диана и Томас отправятся за кокосовыми орехами, да чтоб принесли побольше! Нам надо сделать запасы. Курт Конрад и я пойдем на охоту. Лина и Катрин приготовят еду. Кто у нас еще остался? А, Вольфганг! Да, что мы сделаем с Вольфгангом?
Никто не знал, что может делать чернокудрый. Он не мог ни строить, ни охотиться, ни кашеварить. Наконец он сам сказал:
– Если ты позволишь, Оливер, я пойду в лес и поищу, не найдется ли подходящей деревяшки для флейты.
Оливер разрешил ему и на этом завершил вечернее заседание. Ночь повеяла на усталых детей своим холодным дыханием. Они улеглись в один тесный ряд и укрылись согревающим пальтовым одеялом. Оливер был последним, он проследил, чтобы все были укрыты, и подложил в огонь хвороста.
Пламя разгорелось, потрескивая, и дети, засыпая, вспомнили о доме… Клаудиа представила себе мраморный камин в музыкальном зале, Томас и Штефан подумали об уютной протопленной гостиной, а Зепп увидел себя – в полусне – стоящим у очага, который он каждое утро в половине шестого разжигал для отца.
Вот так уж вышло, что все задремали с улыбками на лице в ту первую ночь на чужом острове, которому теперь суждено было заменить им родину.
Диана и обезьяны
Следующее утро выдалось холодным и пасмурным. Ночью костер погас, и ветки блестели от росы. Оливер извел еще шесть драгоценных спичек, пока довел до горения сырую древесину. Затем Лина, ворча, приступила к приготовлению завтрака. Настроение у нее было дурное. Остальные дети мрачно топтались вокруг костра. Знобко втягивали головы в плечи, согревая кулаки в карманах брюк, с завистью думали о тех, кто сейчас выскользнул из-под теплого одеяла под горячий душ, надел свежую рубашку и носки и уселся в гостиной к чаю. Оливер пытался ободрить общество. Но поскольку и сам был разбит после ночи на жесткой каменистой почве, все его ободрения расползались как хромые кошки, и дети даже ни разу не улыбнулись. Только двое сохраняли хорошее настроение: неутомимый Томас и Зепп. Томас ждал от этого дня увлекательных приключений (и дождался!), а Зепп был из тех, кто всегда сохранял ровное расположение духа. Ведь он с детства был приучен думать только о том, что ему предстояло сделать в следующие пять минут. Ему всегда было чем заняться, и теперь, когда остальные стояли без дела в ожидании завтрака, он уже придумал себе работу. Зепп добыл из леса несколько гибких веток и кусков сухой древесины, чтобы сделать лук и стрелы. Потом позвал на помощь Пауля, сына столяра, который сразу принялся заострять перочинным ножиком стрелы и от увлечения забыл про все остальное. Клаудиа с робким восхищением смотрела, как ловко Зепп привязывает к луку тетиву из шнура.
– Штука в том, – поучал их обоих Зепп, – что хуже всего чувствует себя тот, кто ничего не делает. Это мой отец говорил, когда однажды остался на пару месяцев без работы и сидел дома. «От безделья приходят дурные мысли», говорил он.
Пауль кивнул, соглашаясь.
– Кажется, твой отец и мой – люди одного сорта, – заметил он. – Мой постоянно читает мне нотации и всегда начинает одинаково: «Пауль, сын мой…» – а заканчивает словами: «Запомни это на всю жизнь!» Приблизительно так: «Пауль, сын мой, счастлив только тот, кто работает прилежно, запомни это на всю жизнь!»
– И мать у меня, – смеялся Зепп, дружески тыча Пауля кулаком в плечо, – такая же. Она говорит: «Дурное расположение духа и многие болезни у богатых людей – только от безделья».
– И моя, – поддакивал Пауль, – она говорит: «Вся эта меланхолическая чепуха у богатых дам только от лени!»
Мальчики заливались смехом. Они как будто обнаружили, что приходятся друг другу двоюродными братьями. А Клаудиа стояла рядом, пристыженная, и за ее хорошеньким детским лбом шевелились всякие мысли. Ведь эти двое происходили из единой большой семьи, они понимали друг друга с полуслова и могли смеяться, по-братски тыча друг друга в бок. А Клаудиа была как чужой ребенок – богатая бездельница. Да она бы отдала половину своего замка и даже пруд с лебедями в придачу, чтобы только смеяться и возиться с ними.
Лина позвала всех к завтраку. Настроение у детей приподнялось, когда они уютно пили горячее какао. Когда они потом разошлись, чтобы заняться каждому своей работой, выглянуло наконец-то солнце, и холодное утро сменилось благодатным, хорошо прогретым днем.
Оливер и Курт Конрад взяли луки и стрелы, чтобы идти на охоту. А пока они не принесли чего-нибудь съедобного, Лина и Катрин хотели выварить полный котелок рожковых стручков, чтобы добыть из сладких плодов сахарный сироп. У Оливера уже подходили к концу таблетки сахарина, а Лина утверждала, что без сахара ей не приготовить ничего вкусного.
Штефан, Зепп и Пауль, три строителя, подались со своими инструментами в лес. Вскоре сквозь зеленую тишину послышался стук топора и звон пилы в твердой древесине. Клаудиа, как верная и пугливая собачонка, следовала по пятам за Зеппом и теперь с тоской смотрела, как ловко мальчики обращались с инструментами. Толстые ветки с шумом отсекались от стволов. Ей хотелось спросить, нельзя ли ей отламывать руками тонкие ветки – с этой необходимой работой она могла бы справиться, – но не осмеливалась отвлекать лесорубов. Спустя некоторое время, когда никто не обращал на нее внимания, она отошла немного вглубь леса и села там на корень дерева. Чем дольше она там сидела, тем более одинокой казалась сама себе. Зепп и остальные забыли про нее, она была этаким маленьким нулем, и детское государство легко могло обойтись без нее. Клаудиа горестно вздохнула.
А всему виной «госпожа баронесса», думала она. Госпожой баронессой была ее мама, но Клаудиа давно привыкла слышать о ней только как о «госпоже баронессе». Ее гувернантка никогда не говорила ей: «Клаудиа, иди, тебя зовет твоя мама», она говорила: «Баронесса Клаудиа, вас ожидает в зеленой гостиной госпожа баронесса». С отцом дело обстояло совсем иначе. Она называла его папой и бросалась ему на шею, а вот мать позволяла ей только обозначить поцелуй, в противном случае тут же звучало: «Клаудиа, не чмокай при поцелуе. Ты ведешь себя как уличный беспризорный ребенок». При этих словах Клаудиа представляла себе, что есть дети, которые день и ночь проводят на улице. Только теперь до нее дошло, что под «уличными детьми» баронесса, должно быть, имела в виду таких мальчиков, как Зепп, потому что у них не было носового платка и они вытирали нос просто рукой, у них были кривые рахитичные ноги и залатанные штаны. Клаудиа поднялась с толстого корневища и пошла по неровной, обомшелой земле в глубину леса.