Он вернулся из леса нескоро – довольный, с кокосовым орехом под мышкой.
– Откуда он у тебя? – спросила Змеедама. – Ты что, залез на пальму?
– Это от обезьяны! – Томасу стоило большого преодоления сказать правду, а именно: что это не он взбирался к ореху, а орех снизошел к нему. – Как ты думаешь, мать-обезьяна намеренно сбросила его мне? – спросил он. – Так сказать, в благодарность?
Диана потрясла орех и обнаружила, что внутри не булькает. Значит, кокосовое молочко высохло, а орех старый и переспелый и, может быть, упал бы сам по себе, даже если бы обезьяна не задела его на своем пути.
Значит, это была случайность, подумала Змеедама, но оставила эту мудрость при себе. Пусть другие спокойно думают, что обезьяна послала им орех как награду.
За обедом, когда все дети были в сборе, Змеедама произнесла пламенную речь.
– Дамы и господа, – сказала она, с усилием поднимая орех в здоровой руке, – вот вам повод ужасно удивиться! Видите: таковы животные! – И она рассказала всем про случай с матерью Бобо.
Детей история сильно взволновала.
– Да, – сказал маленький Вольфганг, серьезно кивая самому себе. – Животные очень благодарные существа. В Библии есть одна красивая история про человека, который вытащил колючку из лапы льва. И тот из благодарности потом не сожрал его, хотя был голоден.
Оливер взял орех, задумчиво взвесил его на руке и сказал:
– Мне кажется, что этим подарком мы обязаны и нашему доктору Штефану. Обезьяна-мать оплатила счет за лечение детеныша.
С этого дня на острове воцарился мир между народом обезьян и народом детей; поначалу осторожный, этот мир быстро укреплялся и постепенно превратился в дружбу. Когда Диана спустя пару недель снова могла лазить по деревьям, никто не мешал ей добывать с пальм столько кокосов, сколько она хотела, и она по многу часов проводила наверху, чтобы изучить язык обезьян и подсмотреть у них приемы лазания.
Но вот маленький Бобо, который уже через несколько дней почти выздоровел и носился по лагерю лишь с розовым пластырем на животе, не выказывал желания вернуться к обезьянам. Вся его любовь теперь принадлежала детям, в первую очередь Змеедаме. И все уже привыкли к тому, что, где бы ни появилась Диана, за ней неотступной тенью следовал не только Томас, но и Бобо. Диана требовала, чтобы обезьянку Бобо тоже приняли в государство детей.
– Теперь нас двенадцать, – объявила она. – И хотя Бобо лишь обезьянка, зато мы теперь полная дюжина.
Дни проходили быстро. С раннего утра до позднего вечера у детей было полно дел. Не так просто было наладить на острове нормальную жизнь.
Вначале всех заботило строительство дома. Одни только подготовительные работы в течение многих дней отнимали все силы. Сперва облазить весь лес в поисках упавших, но крепких деревьев, обрубить с них ветки и обстругать стволы как можно ровнее. Потом распилить их на бревна одинаковой длины и заострить топором с одного конца, чтобы легче было вбить в землю как сваи. Казалось, будто некий великан рассыпал по строительной площадке несколько дюжин огромных карандашей. Вообще-то дети собирались построить дом посередине плато на скале, но это, к сожалению, оказалось невозможным из-за каменистой почвы. И они выбрали площадку в «плодовом саду», где земля состояла из галечника и песка. Правда, там было маловато места, плодовые деревья росли тесно, а детям было жаль срубать хоть одно дерево, и они решили поставить дом рядом со старой смоковницей. Они очертили вокруг нее прямоугольник, вырыли ямы и установили в них деревянные сваи. Около каждого столба сделали цоколь из глины. Зепп и Пауль прибили поперечины из длинных веток. В передней стене дома оставили большой дверной проем перед кострищем. Три остальные стены получили по небольшому оконному отверстию. И когда дом был готов, дети удивлялись самим себе и гордо поглядывали на сооружение – творение своих рук. Это была не какая-нибудь там легкая хижина, а добротное, прочное строение, которое не снесет первым же порывом ветра. Посередине из крыши росла старая смоковница, словно опорная колонна. Ее плотная крона широкими листьями затеняла жилище детей, чтобы оберегать их летом от палящего солнца, а зимой – от ливней. Потом они занялись мебелью. Зепп так и фонтанировал идеями: он сколотил вокруг ствола смоковницы круглый стол и одиннадцать небольших табуретов, чтобы детям больше не приходилось есть, сидя на земле. Это были простые деревянные рамы, обтянутые вдоль и поперек лыковыми косичками Клаудиа. На них сиделось куда удобнее, чем на школьных скамьях. Затем Зепп принялся мастерить каждому по отдельному топчану – из четырех ножек, соединенных поперечинами. Матрасами послужили всё те же циновки из лыковых косичек. За все это Зепп получил прозвище Волшебник. Просто не верилось, как много всего умеет этот мальчик! Он даже вы́резал для всех ложки, тарелки и двузубые вилки из твердой древесины. Он спиливал в лесу деревья, выдалбливал рыхлую сердцевину, делал емкие сосуды, корыта для стирки и ванны для мытья. Для Оливера он изобретал охотничьи ловушки разных конструкций; для Вольфганга вырезал флейту, для Курта Конрада – лук и стрелы, для Лины – мешалку и вертел. Для Клаудиа изготовил из птичьих костей большие швейные иглы, которыми она могла сшивать свои рогожки из лыка. Во всех этих работах на подхвате у него был Пауль, сын столяра. Пауль, с детства привычный обходиться с резаком и пилой, был ловким мастером. Но ему недоставало изобретательности Зеппа. Никогда бы ему в голову не пришло нагибаться за острыми камнями, которые море выбрасывало на берег. А Зепп нагибался, потому что из таких камней можно было сделать нож. Он беспрестанно что-нибудь мастерил. Даже вечером, когда все – усталые после проделанной работы – сидели перед «виллой», как они называли свой дом, неутомимые пальцы Зеппа все еще плели рыболовную сеть из лыка и кокосовых волокон. Дети единодушно признали, что Зепп, их Волшебник, был самым полезным мастером в их государстве.
А второй по полезности была Катрин! Никто бы не подумал, что в этом тихом, бледном существе таится столько энергии и предприимчивости. Без Катрин они если бы и не умерли с голоду, то все же ослабли и зачахли бы от плохого питания. А Катрин каждый день изобретала новые блюда, и, когда дети сходились к обеду, они, прямо как воздушные шарики, лопались от нетерпения узнать, какой же новый овощ Катрин приготовила на этот раз.
– Сегодня у нас зеленый салат, – сообщала Катрин. И действительно, в большой посудине, выдолбленной из куска дерева, плавали в кисло-сладком соусе нежнейшие пальмовые побеги. Откуда Катрин добывала кислое и сладкое для соуса, никто не спрашивал. Как и о том, где она находила клубни со вкусом картофеля, которые скоро стали одним из важнейших продуктов питания в детском государстве. Каждое утро после завтрака она надолго уходила в лес. Лина уже давно не отваживалась задерживать ее для подсобных работ по кухне. Через пару часов Катрин возвращалась с рюкзаком, полным новейших завоеваний. Она приносила плоды, похожие на огурцы: если поджарить их в кокосовом масле, получались чудесные овощные котлеты. Она мелко нарезала мясистые зеленые листья какого-то кустарника, похожего на шпинат, и варила их с уже упомянутыми клубнями – получался отменный вкус. Она собирала огромные количества ягод – огненно-красных, зеленых, черных, крупных и мелких, сладких и горьких – и варила из них компоты и морсы, которыми дети упивались в жаркие летние дни целыми кокосовыми чашами.
Доктор Штефан поначалу высказывал сомнения в деятельности Катрин. Он недоверчиво осматривал содержимое ее рюкзака, пропахшего травами.
– Сплошная трава и зелень недозрелая! – говорил он. – А вдруг то, что ты притащила, окажется ядовитым? Ты со своим вегетарианством подвергаешь нас всех опасности; как государственный врач, я не могу этого допустить!
– Все, что я вам подаю, гарантированно съедобное, – сказала Катрин. – Можешь как-нибудь пойти со мной на сбор, и тогда сам убедишься!
И Штефан убедился… Когда на следующее утро он шел с Катрин по лесу, она вдруг приложила палец к губам и показала ему на куст, под которым что-то шевелилось. Из светлого меха вытянулось вверх длинное ухо, прислушиваясь, за ним последовало второе, и вот уже стала видна мордочка зайца, щиплющего кудрявые листики.
– Теперь видишь, – прошептала Катрин, – какая у меня тут служба контроля качества!
У государственного врача вытянулось лицо; он не понял, что она имеет в виду.
– У меня есть и другие контролеры, – продолжала Катрин. – Птицы, например, для ягод; черепахи, ящерицы и, главное, обезьяны. – А поскольку Штефан все еще не понимал, она объяснила: – Я долго за ними всеми наблюдала. Пока не поняла, что съедобно, а что нет. Вот это, – и она указала на растение невинного вида, – должно быть, ядовитое. К нему не притрагивается ни одно животное.
– Ах, вон оно что, – воскликнул Штефан так громко, что заяц со светлой шкуркой испуганно ускакал прочь, – так вот как ты это делаешь. Мое почтение, Катрин!
Девочка улыбнулась.
– Я знаю всех животных на острове, – сказала она, – я знаю, где они живут и где едят. Если бы я захотела, я могла бы показать тебе целые детские комнаты, полные зайчат, и гнезда перепелов, а еще животных, о которых вы даже не знаете, что они водятся на этом острове.
– Ну так покажи, – попросил Штефан. – Мне-то покажи.
– И не подумаю! – Серые глаза Катрин вдруг воинственно сверкнули. – Чтобы вы моим кроликам поставили ваши проклятые ловушки перед норами!
– Но, Катрин, – напомнил Штефан, – вообще-то, это твой долг перед нашим государством. Чтобы нам не приходилось больше мучиться с этой охотой.
– Ага, пусть теперь мучаются животные, – язвительно сказала Катрин. – Мои птички и мои зайчики.
Штефан покачал головой, дивясь такому упрямству.
– Твои овощи очень хороши, – сказал он, – но нам необходимо и мясо. Мы, мужчины, не можем питаться одними маргаритками.
Катрин смерила его взглядом, который отчетливо выдавал, что она едва ли принимает его за мужчину.