На Майкла его слова подействовали хорошо. Они понравились ему куда больше, чем знаменитые речи деда по радио о демократии, которые внуку скучно было слушать. Немного утешенный, Майкл расставил шахматы для новой партии, выиграл эту партию, и шофер деда отвез его домой. И ночью ему опять снился сон, но на сей раз уже получше…
Он стоял под серым моросящим дождиком с репортером Толнессом на причале и смотрел вдаль, на безнадежно пустой горизонт. Но вода была не вода, а бесконечно обширная белая простыня, которая вдруг поднялась вертикально и встала перед ними как полотно киноэкрана. Вдруг стало темно, и из глубины экрана стремительно накатила фраза, сперва мелкими буквами, затем все крупнее, пока не лопнула перед глазами зрителей на тысячи кусочков. Фраза гласила:
Так повторялось много раз, все быстрее и быстрее, фраза набегала, рассыпалась, исчезала и нестерпимо быстро возникала снова. Вдруг кто-то крикнул: «Довольно!» Это был президент, который наверху экрана раскланивался на все стороны, пожимал всем руки и смеялся. И затем он сказал в микрофон:
«Господа! Каждая отдельная жизнь стоит не меньше любой другой. Это демократия!» После этого исчез и дед, и экран, и Майкл снова стоял, как в начале сна, рядом с господином Толнессом под дождем. Вернее, не стоял, а ехал. Кусок асфальта с репортером и Майклом отделился и теперь быстро плыл вдоль пирса в сторону открытого моря.
– Куда мы плывем? – спросил Майкл.
– По заданию газеты на поиски одиннадцати детей! – ответил господин Толнесс.
– Можно я сойду? – взмолился Майкл, потому что его страшила мысль, как они будут выуживать из океана утопленников.
– Ничего не выйдет, – сердито ответил репортер, – ты виноват, тебе и вылавливать их!
Они уже вышли в открытое море. Из воды всюду торчали темные предметы. Все это были обломки затонувшей «Огненной Земли».
Дождливая хмарь вдруг рассеялась, стало светить согревающее солнце, и одновременно с солнечными лучами появились два мальчика, они бежали по морю навстречу Майклу, старший и младший. А за ними и другие дети, которых Майкл видел нечетко и не мог сосчитать.
– Привет, Майкл! – крикнули два мальчика.
– Привет, Штефан и Томас!
– Ну вот, – сказал господин Толнесс, – все они здесь! Это будет самая лучшая история, какая только печаталась в моей газете.
И он отвинтил колпачок своей авторучки, но вдруг стал стенать, что в ней нет чернил и он не может записать историю.
– Минутку, – воскликнул Томас, – сейчас мы всё устроим.
Он сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. Из воды поднялась гигантская каракатица, выпрыснула из себя лужицу чернил к их ногам и снова ушла в глубину. Майклу стало не по себе от той легкости, с какой Томас распоряжался морскими чудищами. Это навело его на жуткие предположения, и он испуганно спросил:
– А скажи-ка, Штефан, вы еще живые или?..
– Разумеется, – крикнул Штефан, – еще какие живые! Только ты должен нас разыскать!
– Непременно, – обещал Майкл. – Но где?
– Этого я не могу тебе сказать, – ответил Штефан, – потому что мы сами не знаем. Спроси у своего деда. И до свидания!
И он побежал прочь, держа Томаса за руку, как будто море было не из воды, а из синего стекла.
Майкл проснулся. Он был сильно взволнован. Ни секунды он не сомневался, что этот сон – вещий. Ему вдруг показалось совершенно естественным, что Штефан и Томас не утонули. Он бы немедленно встал и оделся, но поскольку утро еще не наступило, он остался лежать, обдумывая, что надо предпринять.
В семь часов утра президенту должны были делать массаж его ревматической ноги. За пять минут до массажа Майкл скользнул в его комнату, сел на край его кровати и сказал:
– Доброе утро, дед, извини, что я так рано, но мне надо с тобой поговорить.
Президент обрадовался, что видит внука здоровым и бодрым.
– Доброе утро, малыш. А дело у тебя срочное? У меня сегодня тяжелый день. Может, поговорим вечером, часов в шесть в «Гренландии»?
– Нет, – сказал Майкл, – надо сейчас. Дело в том, что дети – живы!
Президент выпучил глаза.
– Откуда ты знаешь? – усомнился он.
– Они сами мне сказали нынче ночью, – ответил Майкл, даже глазом не моргнув.
– Майкл! – укоризненно воскликнул президент, вставая с постели.
Но внук рассказал ему свой сон и тут же добавил, что президент должен дать ему в распоряжение несколько самолетов. Они полетят к тому месту, где потерпела крушение «Огненная Земля», а оттуда будут искать детей во всех направлениях. Майкл не сомневался, что за несколько часов пропавшие будут найдены и перевезены в Капиталь.
Президент терпеливо отвечал ему. Но напрасно он пытался убедить внука, что сны не имеют ничего общего с действительностью; что в такой шторм, какой бушевал в ночь кораблекрушения, дети сразу же затонули вместе со спасательной шлюпкой, а если лодка и не перевернулась, они все равно не могли пережить холод и истощение.
Майкл вежливо выждал, когда президент договорит до конца. И потом начал снова, как будто ничего не услышал. Он говорил все время, пока деду массировали ногу, он говорил во время завтрака и по дороге в президентский дворец. Он продолжал говорить даже в кабинете президента и грозил явиться еще в обед, чтобы говорить дальше.
Когда господин Гран принес президенту утренние телеграммы, его поразила бледность усталого старика.
– Вы плохо спали, господин президент? – с тревогой осведомился секретарь.
– Нет, хорошо, господин Гран, – измученно ответил дед, – очень даже хорошо спал, спасибо. Однако мой внук, он славный мальчик, вы же его знаете, но он действует мне на нервы!
Майкл слышит голоса
Следующие недели и впрямь были нелегкими для президента. Как только у него возникала свободная минутка в перерыве между совещаниями, диктовкой писем и официальными приемами, в кабинет проскальзывал Майкл и говорил – упрямо как осел:
– Дай мне самолеты, дед! Я не знаю, что сделаю, если ты мне их не дашь. Я напишу письмо командующему военно-воздушными силами, я подделаю твою подпись, я… я… – тут он давился и закашливался.
– Ничего подобного ты не сделаешь, безрассудный мальчишка! – рассердился наконец президент. На лбу у него набухла жила от высокого давления крови, он ударил кулаком по столу так, что карандаши и ластики испуганно подпрыгнули. – И хватит об этом! Отправляйся домой, и больше ни слова об этом, понятно?
Майкл побледнел, поник головой и вышел из кабинета. Еще никогда президент так не кричал на него. Он плелся как побитый пудель по коридорам дворца, но еще не успел дойти до лестницы, как его догнал запыхавшийся господин Гран. Президент велел вернуть его. Майкл остановился в дверях его кабинета и смотрел в пол.
– Вот что я еще хотел сказать… как ты смотришь на то, чтобы провести со мной выходные на «Серебряной стреле»? Я тебя приглашаю.
Майкл вложил свою вялую руку в сердечно протянутую ладонь президента.
– Сьюзи тоже должна поехать? – безучастно спросил он.
– Избави бог, – президент скорчил комически-испуганную рожу, чтобы взбодрить подавленного внука. – Только мужчины! Ты и я, доктор ван Штейн и экипаж яхты.
Майкл слабо улыбнулся – лишь из вежливости, простился и медленно потащился домой; у себя в комнате он упал на кровать и укрылся одеялом с головой. Он хотел остаться один со своим стыдом и горьким поражением. Но тут в дверь вбежала Сьюзи и помешала ему.
– Мама ушла, – сообщила она, – и велела тебе передать: она считает тебя уже достаточно здоровым, чтобы завтра ты пошел в школу. – Она злорадно смотрела на него сверху вниз: – Вы это поняли, Майкл Задавака, или я должна изложить вам все в письменной форме?
Майкл отплатил ей молчаливым презрением. Он достал из-под подушки термометр и, не глядя, протянул насмешливой сестре. Сьюзи посмотрела на ртутный столбик.
– Тридцать семь и шесть, – сказала она и немного смягчилась. – Это ты сейчас померил? – она смотрела на него с подозрением.
Майкл кивнул. Это была ложь. Термометр он сегодня утром аккуратно нагрел над ночником, доведя столбик до деления 37,6. Это была такая цифра, чтобы уже можно было вставать, но еще не надо идти в школу. Потому что сама мысль – снова сидеть за партой, как обычный мальчик, и таращиться на доску – была ему нестерпима. И вообще, спрашивал себя Майкл, стоит ли дальше жить? Родители его не понимали, а теперь, после всей этой истории, еще и обходили стороной своего вышедшего из-под управления сына. Не лучше ли будет вообще уйти из дома, уехать в Капиталь и там начать новую жизнь? Он зарабатывал бы сам: по утрам – чистильщиком обуви, днем – разносчиком газет, а вечером – посудомойщиком. Сколько великих людей начинали именно так, а потом, к удивлению пристыженной семьи, достигали головокружительных высот!
В этом деле была только одна загвоздка: дед. Как больно было бы ему читать прощальное письмо Майкла.
Дорогой дедушка!
Я ушел в народ! Если тебя это огорчит, мне будет очень жаль. Но почему ты не дал мне самолеты? Может, мы еще увидимся когда-нибудь!
Майкл плакал, кусая подушку. Уехать от деда, от «праотца», как он его иногда в шутку называл, было бы тяжелее всего. Майкл радовался предстоящему плаванию на борту «Серебряной стрелы», насколько ему позволяла радоваться душевная боль. Пусть это станет прощанием с дедом; а потом, когда они вернутся с морской прогулки, Майкл все равно осуществит свой план побега!
«Серебряная стрела» была одной из самых красивых моторных яхт, когда-либо бороздивших океан. Ослепительно-белая, с блестящими хромированными полосами вдоль всего длинного и стройного корпуса. Каюты были маленькие, но уютные и полные воздуха. Кают-компания использовалась одновременно и как музыкальный салон. К ней примыкал рабочий кабинет, а с другой стороны – курительная комната през