— И много здесь Эрудитов? — спрашиваю я.
Тереза качает головой.
— Большинство из Бесстрашия, — она наклоняет голову в сторону хмурого Эдварда. — Затем Эрудиты, затем Искренние и совсем немного Дружелюбных. Инициацию Отреченных никто не проваливает, поэтому их единицы, за исключением тех, кто пережил атаку и пришел к нам за защитой.
— Думаю, я не должна удивляться по поводу Бесстрашных, — говорю я.
— Ну да, у вас одна из худших инициаций, да и на пенсию рано уходите.
— Пенсию? — переспрашиваю я. Удивленно смотрю на Тобиаса. Он слушает и выглядит почти нормально, глаза темные и вдумчивые в свете огня.
— Когда Бесстрашные достигают определенного уровня ухудшения физической формы, — отвечает он. — Их просят уйти. Тем или иным способом.
— А в чем заключается иной способ? — сердце тяжело бьется, будто знает ответ, но не может принять его без подсказки.
— Скажем так, — говорит Тобиас. — Для некоторых смерть предпочтительнее становления Афракционером.
— Значит, они дураки, — говорит Эдвард. — Лучше я буду Афракционером, чем Бесстрашным.
— Тогда тебе исключительно повезло, — холодно замечает Тобиас.
— Повезло? — фыркает Эдвард. — С одним-то глазом.
— Кажется, я вспоминаю слухи о том, что ты сам спровоцировал нападение, — говорит Тобиас.
— О чем ты говоришь? — вмешиваюсь я. — Он лидировал, а Питер завидовал, поэтому просто…
Я замечаю самодовольную улыбку на лице Эдварда и замолкаю. Может, мне не все известно о том, что происходило во время инициации.
— Подстрекательство имело место, — говорит Эдвард. — И Питер не вышел победителем, но это не повод ранить меня ножом для масла в глаз.
— Не будем спорить, — говорит Тобиас. — Если тебе полегчает, то его подстрелили в руку во время атаки.
Видимо Эдварду и правда полегчало, потому что улыбка на его лице стала еще заметнее.
— Кто сделал это? — говорит он. — Ты?
Тобиас качает головой.
— Это сделала Трис.
— Молодец, — говорит Эдвард.
Я киваю, но чувствую, что меня тошнит от подобных поздравлений.
Хотя ладно, не так уж и тошнит. В конце концов, это был Питер.
Я смотрю на пламя, захватившее куски дерева, которые поддерживают его. Мои мысли подобны пламени. Вспоминаю, как впервые заметила, что не знаю ни одного Бесстрашного пожилого возраста. И как осознала, что мой отец слишком стар, чтобы пробираться по дорогам Ямы. Теперь я знаю больше, чем хотелось бы.
— Ты в курсе, как сейчас обстоят дела? — спрашивает Тобиас у Эдварда. — Все Бесстрашные присоединились к Эрудитам? Искренние что-либо предприняли?
— Бесстрашные разделились, — говорит Эдвард с набитым ртом. — Половина с Эрудитами, половина с Искренними. Остатки Отреченных с нами. Ничего значительного не произошло. Разве что, ваши приключения можно выделить.
Тобиас кивает. Я чувствую облегчение, узнав, что не все Бесстрашные предатели.
Я ем ложку за ложкой, пока не чувствую сытость. Затем Тобиас берет для нас соломенный тюфяк и одеяло, а я нахожу пустой угол, чтобы прилечь. Когда он наклоняется, чтобы развязать шнурки, я вижу символ дружелюбия — дерево в кольце на его спине. Когда он выпрямляется, я обнимаю его руками, проводя пальцами по татуировке.
Тобиас закрывает глаза. Надеюсь, что затухающий огонь скрывает нас, когда я вожу рукой по его спине, касаясь каждой татуировки, несмотря на то, что не вижу их. Представляю себе глаз Эрудитов, весы Искренних, руки Отреченных и огонь Бесстрашных. Другой рукой нахожу огненное тату на грудной клетке. Чувствую его тяжелое дыхание на своей щеке.
— Я хотел бы, чтобы мы были одни, — говорит он.
— Я почти всегда желаю этого, — говорю я.
Я отстраняюсь, чтобы уснуть под звук отдаленных разговоров. Последнее время мне проще уснуть, когда вокруг шум. Я могу сосредоточиться на шуме, а не на собственных мыслях. Шум и действия — спасение от боли и вины.
Просыпаюсь, когда костер почти догорел, и только несколько Афракционеров до сих пор не спят. Мне требуется всего пара секунд, чтобы понять, что именно меня разбудило — я слышала голоса Эвелин и Тобиаса в нескольких метрах от себя. Я лежу тихо в надежде, что они не заметят моего пробуждения.
— Придется все мне рассказать, если ты и правда рассчитываешь на мою помощь, — говорит он. — Впрочем, я не уверен, что так уж нужен тебе.
Я вижу тень Эвелин на стене, мерцающую из-за огня. Она прямая и сильная, совсем как Тобиас. Она накручивает пряди волос на пальцы, когда говорит:
— Что именно ты хочешь знать?
— Расскажи про схему. И карту.
— Твой друг был прав, думая, что на карте и схеме представлены безопасные дома, — говорит она. — Но он ошибся с подсчетом населения… мы не считаем всех Афракционеров, только определенных. И, держу пари, ты знаешь, о ком речь.
— Я не в настроении угадывать.
Она вздыхает:
— Дивергенты. Мы считаем Дивергентов.
— Откуда вы знаете, кто они?
— Перед атакой Отреченные исследовали Афракционеров на определенную генетическую аномалию, — ответила она. — Иногда это исследование включало пересдачу теста на способности. Иногда что-то более сложное. Но, как они сказали, по их подозрениям у Афракционеров самый высокий процент Дивергентов среди всех групп в городе.
— Я не понимаю. Почему?
— Почему среди Афракционеров так много Дивергентов? — видимо она ухмыляется. — Очевидно, те, кто не способен выбрать определенный тип мышления, скорее всего, покинут фракцию или завалят инициацию, верно?
— Меня не это интересовало, — сказал он. — Я спрашивал, зачем вы считаете Дивергентов?
— Эрудиты ищут рабочую силу. Временно они выбрали для этой цели Бесстрашных. Они будут продолжать свои поиски, пока не узнают, что у нас больше всего Дивергентов. Даже если не узнают, я должна быть в курсе, сколько моих людей способны сопротивляться моделированию.
— Справедливо, — говорит он. — Но почему Отреченные были так заинтересованы в поиске Дивергентов? Сомневаюсь, что они хотели помочь Джанин.
— Разумеется, нет, — отвечает она. — Но, к сожалению, я не знаю. Отреченные неохотно делились информацией, которая вызывала лишнее любопытство. Нам говорили ровно столько, сколько считали нужным.
— Странно, — бормочет он.
— Может тебе стоит спросить об этом своего отца, — предлагает она. — Это он рассказал мне о тебе.
— Рассказал обо мне, — повторяет Тобиас. — Что рассказал обо мне?
— Он подозревал, что ты Дивергент, — отвечает она. — Он всегда следил за тобой. Замечал твое поведение. Был чрезвычайно внимательным. Вот почему… вот почему я решила, что тебе будет безопаснее находиться с ним, а не со мной.
Тобиас промолчал.
— Теперь я понимаю, что ошибалась.
Он все еще молчит.
— Я бы хотела… — начинает она.
— Даже не смей извиняться, — его голос дрожит. — Это не та рана, которую можно вылечить словами, объятиями или чем-то в этом духе.
— Хорошо, — говорит она. — Хорошо. Я не буду.
— Зачем объединять Афракционеров? — говорит он. — Каков план?
— Мы хотим забрать власть у Эрудитов, — говорит она. — Когда избавимся от них, никто не помешает нам возглавить правительство.
— Вот зачем нужна моя помощь. Чтобы свергнуть одно коррумпированное правительство и установить тиранию Афракционеров, — фыркает он. — Не вариант.
— Мы не хотим быть тиранами, — говорит она. — В наших планах построить новое общество. Общество без фракций.
У меня пересохло во рту. Без фракций? Мир, в котором никто не знает себя и своего места в обществе. Я этого не понимаю. Мне представляется лишь хаос и разлад.
У Тобиаса вырывается смешок:
— Круто. И как ты планируешь победить Эрудитов?
— Иногда серьезные перемены требуют серьезных мер, — тень Эвелин приподнимает плечо. — Полагаю, не обойдется без разрушений.
Я дрожу при слове "разрушения". Где-то глубоко в душе я жажду разрушений, если речь идет об устранении Эрудитов. Но это слово несет для меня новый смысл после того, когда я увидела, как на самом деле выглядит разрушение: трупы в серой одежде, разбросанные по бордюрам и тротуарам, лидеры Отречения, застреленные на своих газонах рядом с почтовыми ящиками. Чтобы выгнать эти воспоминания, я падаю лицом в тюфяк, на котором сплю, так резко, что чувствую, как болит лоб.
— Насчет того, зачем ты нам нужен, — говорит Эвелин. — Для выполнения плана нам необходимы Бесстрашные. У них есть оружие и боевой опыт. Ты бы помог нам наладить с ними контакты.
— Думаешь, я важная персона среди Бесстрашных? Так вот, ты ошибаешься. Я просто тот, кто мало чего боится.
— Я предлагаю, — говорит она. — Стать важным, — она встает, ее тень тянется от пола до потолка. — Уверена, при желании у тебя получится. Подумай об этом.
Она отбрасывает назад волнистые волосы и завязывает их в пучок.
— Дверь всегда открыта.
Через несколько минут он опять лежит рядом. Я не хочу признаваться, что подслушивала, но хочу сказать, что не верю Эвелин, или Афракционерам, или любому, кто так беззаботно рассуждает об уничтожении целой фракции.
Прежде, чем я нахожу в себе смелость что-то сказать, его дыхание выравнивается, он засыпает.
Перевод: Ника Аккалаева, Надя Подвигина, Катерина Мячина, Андрей Кочешков
Редактура: Суглобова Валентина
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Перевод: Ника Аккалаева, Вероника Романова, Надя Подвигина, Катерина Мячина, Андрей Кочешков
Редактура: Валентина Суглобова, Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Я провожу рукой по затылку, чтобы приподнять колючие волосы. Все тело болит, особенно ноги, которые горят из-за молочной кислоты, даже когда я не двигаюсь. И пахну я ужасно. Мне срочно нужен душ.
Бреду по коридору в ванную. Я не единственная, кому пришла в голову мысль искупаться — несколько женщин стоят у раковин, половина из них обнажена, остальные не обращают на наготу никакого внимания. Я нахожу свободную раковину в углу и опускаю голову под кран, позволяя холодной воде стекать по ушам.