Генерал разведки, выслушав спич, зацепился за мысль о торге.
– А что взамен? Что ты видишь равнозначным обменом. Что остановит эту твою необдуманную и губительную для всех вылазку? Чего ты хочешь?
– Сдайте мне министра обороны и начальника генштаба, – скривил губы, прищурив глаз и не скрывая ненависти, Годин.
– Забирай… А лучше бери меня, – воспринял предложение Година как черный юмор генерал, но Годин не шутил…
– У меня есть то, что хочет заполучить Кремль, мой актив, мою армию. Но «Девять Одинов» не хотят сдаваться и менять знамена. Однако я могу пойти на уступки и сократить организацию до прежней численности, не опасной для вас, но достаточной для нас. Не буду мозолить вам глаза, уйду в Сахель, стану там серым кардиналом какого-нибудь царька, который не прочь, чтоб его спасли. Но! Взамен дайте мне равнозначный актив. Не шило на мыло. А часы на сапоги! Я не собираюсь никого расстреливать. Эти пленники станут моим аманатом. Поступим как на барахолке! Ты мне – я тебе! Натуральный размен! Если я их расстреляю без открытого судебного процесса, то прослыву террористом! Значит – мне невыгодно от них избавляться! Я буду держать их в комфортной тюрьме до того момента, пока не увижу на судейских скамьях неподкупных судей.
– Твоих? Судей твоих? Сам будешь управлять судом? – сострил генерал.
– Сам! – огрызнулся Годин.
– То есть ты решать будешь, кто прав, а кто виноват, назначать и снимать министров и губеров? Не президент подпишет указ о назначении нового министра обороны, а ты, так?
– Почему же… Подпишет президент, но моей ручкой…
– Ты хочешь унизить главу государства и опозорить его ближний круг… Ты ж вроде спасать хотел страну и президента? А не опозорить власть и утопить страну в хаосе?
– Эта страна не заслуживает моего спасения, надо ее потрясти и поменять элиту.
– Ясно…
– Чего вам ясно?! Вы в рамках. Шире раскрыть глаза не выйдет, мозги зашорены. Только через полтора года войны осознали, что надо что-то менять. И начали только благодаря мне! Я уже всех спас, а вы мне ни спасибо, ни мерси! Упрекаете, что платите, а все и так мое! Только я могу изменить все кардинально и одномоментно. Построить новое на руинах старого. Революция! Экшен! Это весело! С вами скучно… А вообще… Кто вы такие, чтобы вам объяснять? Пустое. Проводите товарищей генералов за КПП, на выход, – кивнул он своим телохранителям. – Передайте там, сами знаете кому, что Годин отныне будет разговаривать только с главами государств! С первыми лицами! Не с шавками, а с действующими президентами.
Генералов выдворили за контрольно-пропускной пункт прямиком на Буденновский проспект Ростова без насилия, но и без должного уважения к заслугам и возрасту. Годин определенно сошел с ума. А генералы, понурые и опечаленные, с опаской доложили его требования в Москву. Межведомственная видеоконференция, напоминающая селекторное совещание с привлечением группы экспертов, модерировалась куратором из ФСБ, представившимся Диспетчером. Конференция шла в режиме реального времени прямо перед заседанием Совбеза и предполагала как аналитические опции, так и немедленные меры прямого воздействия. Группы и подразделения были подняты по тревоге и ждали приказов.
Диспетчер переспросил:
– Он так и сказал, что отныне будет разговаривать только с главами государств? Требуется подтвердить досконально.
– Да, именно так и сказал, – доложили по очереди оба высокопоставленных переговорщика. – С действующим Президентом. Вернее, прямая цитата звучит так: «Годин отныне будет разговаривать только с главами государств! С первыми лицами! Не с шавками, а с действующими президентами…»
– Значит, будет разговаривать с президентами. Коль сам захотел. Пацан сказал – пацан сделал, он же отвечает за базар… Так, кажется, у уголовников. Зацепка есть. Будем использовать. Но нужна полная стенограмма. Нужно вспомнить каждое слово. Он торгуется. Это хорошо.
После первоначального анализа докладов требовались дополнительные сведения. Каждая деталь представляла собой интерес, каждое слово в этот судьбоносный для страны час требовало расшифровки специалистов ФСБ, включая опытных психологов. В одном-единственном слове, отрывочной фразе, реплике, даже междометии мог быть заложен ключ для купирования экзистенциальной для государства угрозы переворота.
– Часы на сапоги? Так и сказал? – переспрашивали шепотом у администраторов видеоконференции и друг у друга люди в костюмах, в очках и без очков, лысые и с девственной шевелюрой, лучшие из лучших, чьих выводов ждали немедленно, прямо сейчас. Машина работала на решение проблемы. – Он сомневается в успехе. Ему нужны гарантии неприкосновенности. Он включает заднюю. Это очевидно. Осознает в глубине души, что натворил дел…
– К чему это – часы на сапоги?
– Афористично о равном обмене или что-то из глубин подсознания, личное.
– Предоставьте, пожалуйста, в течение десяти минут подробный отчет о встрече. Не упустите ни одного выражения, а в скобках – с какой интонацией произносилось, – спокойно попросил куратор.
– Да, есть, принял. Принял. Есть предоставить подробный отчет о встрече, – ответили генералы. – Через десять минут пришлем письменно. Не упустим ни одной реплики, каждое слово будет в рапорте…
Криминальная революция разворачивалась. Стабильность государства висела в этот жаркий июльский день на волоске. Запахло смутой.
Две силы стояли по краям одного моста, моста в будущее России. Оно могло стать сумрачнее ночи и перекатиться прямо в ад гражданской войны. Решать нужно было срочно. К катастрофе подталкивали извне и изнутри. Гиены уже стояли у границ, чуя падаль и готовясь рвать на лоскуты все, что вот-вот станет доступным и неконтролируемым…
Глава 21Часы – флешбэк второй
В этот знаменательный день Зине стукнуло двадцать. По случаю первого после совершеннолетия юбилея сподобился он получить ценный и весьма функциональный подарок от отчима Михаила Моисеевича. Часы с механическим заводом от японской фирмы «Ориент» в зеленом футляре порадовали молодого парня гораздо больше, чем семейные посиделки в узком кругу с традиционным салатом оливье и лимонадом марки «Дюшес».
Он сразу нацепил на руку дивный атрибут роскоши и взрослости на стальном браслете, по тем временам стоивший лишь чуточку меньше средней зарплаты инженера. В троллейбусе Зиня раз десять деловито сверял время своих часов со всеми уличными часами на фронтонах и столбах, да и просто воображая перед более-менее смазливыми пассажирками.
Душа требовала праздника с подобающим поводу шиком, без взглядов исподлобья и утомительного роя вопросов, вся суть которых сводилась бы лишь к одному: «Завязал ты или нет?»
Выйдя на Невском, он отправился к подельникам, которые ждали его у Аничкова моста, перекинутого через Фонтанку. Там друзья-приятели искренне позавидовали «вождю», получившему столь ценный подарок. Он форсил, демонстрируя циферблат, но важничал, не унижая, намекая, что наступит и на их улице праздник.
Пацаны выпили за здоровье именинника «Жигулевского» прямо у бронзовой статуи «Юноши, поверженного конем». Могли бы пройти по Невскому подальше и найти более укромное местечко. К примеру, в саду перед Адмиралтейством или вообще перейти по мосту на Васильевский остров и обосноваться прямо у реки на Университетской набережной, оседлав сфинксов.
Свою пока малочисленную банду Зиня сформировал не строго по «науке», без соблюдения всех правил криминальной иерархии и уличного «кодекса чести». Он не кичился своей условной судимостью. В районе проживали достаточно молодые и амбициозные люди, уже отбывшие срок и готовые возглавить любую «уличную стаю». Основой набора Зиновия являлся принцип личной преданности, переходящий в подобострастие.
Только при слепой вере в вожака авторитет организатора «высокодоходного предприятия» оставался неприкасаемым при появлении в ближайшей округе более маститого «хулигана», способного соблазнить прилипшую к нему шпану. Поэтому Зиня сделал ставку на малолетних несовершеннолетних жиганов, для которых разница в возрасте в три года уже была достаточным основанием полного повиновения. Более взрослые и опытные в криминальных делах «жужики» вызывали у них страх.
– Мурчат только, а как до дележа дело дойдет, кинут! Да и планировать дело толком не могут, образования ноль! Стратегии тем более, – утверждал Зиня, и ему охотно верили. Пива и сигарет ведь было достаточно, чтобы залить глаза малолеткам, а наобещать с три короба Зиновий мог виртуозно. Язык без костей!
Он от природы отличался ораторским мастерством и был хитер на выдумку, которая лилась из его уст, как сказка, преображающаяся в реальность. Он запросто придумывал условные сигналы и пароли, которые придавали новоиспеченным «бродягам» ореол принадлежности к некому тайному сообществу, сомнительному по влиянию, но жизнеспособному при благоприятном стечении обстоятельств.
Могущество формирования зиждилось на уверенности в способности лидера выйти самому сухим из воды и вытащить члена банды из любого переплета. Горячность и упрямство главаря воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Зиня «у себя на районе» считался легендой после того самого случая, когда один-единственный прибежал на лыжах к финишу в лютую зиму с флажком, который разглядел в непроглядной метели. Такой найдет выход из любой, самой безвыходной ситуации!
Пока еще ватага не столкнулась с реальными неприятностями. Ни от кого, кроме «мусоров», особо не бегала, да и от них не пряталась. Менты не напрягали – на эту группу пока не накопилось достаточно улик в соответствии с открытыми уголовными делами по мелким кражам, гоп-стопу и мошенничеству в парадных и подворотнях Ленинграда. Так что чувствовала группа Зиновия, взявшего себе погоняло Жарко, отдавая дань уважения отчиму, себя вольготно.
Были времена стабильного застоя, когда районные ватаги хулиганов наводили ужас только друг на друга, собирались стаями и дрались, отстаивая территорию, не применяя оружие. Они покуривали бычки и важничали, когда удавалось раздобыть пачку «Мальборо» у залетного фраера или получить ее за выполнение какого-нибудь поручения «старшего пацана». Жарко не любил подчиняться, поэтому сразу перешел на самостоятельные хлеба.