– Мы сами по себе! – говорил он своим. – Зацепки за базар – вещь полезная. Мысль производит слово, а слово – действие. Слово нужно держать. Но вот скажите, если старшие пацаны цепляются за каждое слово, предъявляют за фразу, то они, значит, держат нас за лохов! А мы не лохи.
– Не лохи! – соглашались с Зиней его несовершеннолетние почитатели.
– То есть, выходит, что давать слово лоху и не выполнять его можно и должно, а с ними так поступать нельзя?! А если я именно их считаю лохами, то тогда можно! Зачем нам их правила и их медленная лестница вверх, если мы можем придумать свои и подняться на лифте?!
– На лифте быстрее! И выше! – кивали пацаны, принимая аргументы Зиновия за будущую программу действий. Он все планировал наперед, а часто Фатум влек его помимо его воли, но сообразно с его мечтами и желаниями. Он всегда действовал не наобум, а согласно разработанной пошагово инструкции, словно собирал конструктор.
Ленинград, как и нынешний Санкт-Петербург, был поделен на острова. Это данность, дарованная Петром Великим. Тринадцать разводных мостов в период навигации превращают эти острова в отдельные агломерации. Мосты разводят ночью. А значит ночью, как в игре, просыпается мафия. И ночной город делится на островные «независимые полисы», изолированные от большой земли и центральной власти. Предприимчивый Зиновий уже в начале восьмидесятых в своем богатом на образы и прожекты воображении рисовал границы несуществующих островных республик, не банановых, но вполне самостоятельных. Пару островков он уже тогда мечтал прибрать к рукам.
Мафия и рэкет, конечно, проснутся спустя несколько лет, но уже в 1981 году, в свои двадцать, Зиновий Годин по прозвищу Жарко, осматривая величественные дворцы на Невском, статуи на Васильевском острове и Петроградке, пропитывался имперским вожделением, но с особым видением жизненных циклов большой державы… Она может переходить из одного состояния в другое, как дворянский лоск дворцового барокко трансформируется в сталинский ампир, но оставаться могущественной и великой. При этом есть элита, а есть быдло. И он, Зиновий Годин, не даст себя подчинить, ибо рожден править.
Пацаны куражились, и он снисходительно смотрел на озорство. Они тушили бычки о сфинксов, взбирались на львов и с упоением слушали его байки.
– Большевики устроили переворот в Питере только с одной целью – жить в хоромах дворян и шиковать в трактирах вместо буржуев! – Как доказательство Зиня показывал шпане усадьбы и дворцы, в которых после революции жили партийные лидеры и приближенные к ним писатели, поэты и танцовщицы. – Все они любили шик! Есенин вон даже повесился в «Англетере»! А Горький, читали «Мать»? Хотя откуда вам знать. Корчил из себя пролетарского писателя, а сам до революции предпочитал итальянский остров Капри, водил дружбу с Шаляпиным, который пел исключительно для буржуев, а после революции отжал в Крыму бывшую дачу генерала Раевского, Тессели. Кто был ничем – тот станет всем! Так в их «Интернационале» у них и пелось. У кого власть, тот и жирует. А народ обманывают тем, что выступили против несправедливости! Значит, справедливость – это взять то, что наше! А наше – всё!
– Наше – всё! – ликовали юные члены банды. Но на всякий случай поинтересовались: – А если старшие скажут с ними делиться?
– Мамонты в зоологическом музее, в Южном пакгаузе биржи им место, а не на улице! Их время кончилось! Они будут нам мешать, это понятно. Но мы будем вооружены!
– И очень опасны! – добавили малолетки.
– Очень, очень опасны!
Бесстрашие, когда рядом нет никаких угроз, всегда разрастается вширь. Зиня за время распития пива у статуй успел вкратце и в самых радужных тонах обрисовать перспективы развития и процветания банды. В рамках «реализуемой программы» он упомянул, что Васильевский остров пора «брать в свои руки», хотя бы в промежутке от Кунсткамеры и Дворцового моста до моста Биржевого. Ну, в крайнем случае от одной ростральной колонны до другой, а потом, когда банда разрастется, то вытеснит конкурирующие районные банды желательно до Академии наук и сфинксов на Университетской набережной.
Вскоре к сборищу присоединилась великолепная гостья Ленинграда из Пензы, восемнадцатилетняя Маргоша, приехавшая за высшим образованием в Северную столицу. Зиновию Марго нравилась. Она была эрудированна и начитанна, интересовалась историей и географией и мечтала стать таксидермистом.
– Это еще что за профессия? – недоумевали пацаны.
– Чучела делать хочет! – ответил Зиня любопытным, когда они спросили о его новой пассии.
– Главное, чтоб не из нас!
Они гоготали, вспомнив при девушке эту шутку. Зиня любовался ее ответной улыбкой. Он полагал, что Ритуля к нему тоже «неровно дышит». Этот самообман был продиктован невиданным по его тогдашним меркам кушем в триста рублей, который банда сорвала на последней «домушной краже» Этих денег было вполне достаточно, чтобы удивить провинциальную Маргариту и покорить ее неискушенное сердце. Так считал Зиновий.
Отчасти пыль в глаза Зиня действительно пустил, пригласив Маргошу в ресторан у Исаакиевского собора, куда намеревался отвести сразу после встречи с пацанами. Вторым пунктом развлекательной программы явился номер в историческом отеле «Англетер» – филиале «Астории», который Зиновий категорически не желал именовать гостиницей «Ленинградской». Но это уже после бокала «Советского шампанского» и закуски в виде бутербродов с красной икрой!
Маргошу действительно приглашение в ресторан подкупило. Но больше по причине судорожного поиска жилья подешевле или съема его за чужие деньги – выделенные родителями на проживание в Ленинграде средства она потратила на косметику и новые духи. В Ленинграде ей нужно было решить задачу максимум – поступить в престижный вуз, ну или зацепиться попроще и найти вариант с необременительной работой и заочным обучением в техникуме. Тут без богатенького ухажера, будь то отпрыск из семьи партийного функционера или какой-нибудь не сильно старый профессор, не обойтись.
Утилитарные смыслы в момент, когда компания веселилась на мосту, улетучились на время. Ей было весело, вела она себя задорно и непринужденно, не играя.
Она поздравила Зиню с днем рождения и извинилась, что пришла без подарка. Невзначай Марго заметила, что из четырех скульптурных композиций ребята выбрали самую мрачную, а именно ту, которая символизирует победу стихии над человеком, а не наоборот.
И действительно. Три оставшиеся без внимания празднующей ватаги скульптурных пары провозглашали укрощение человеком стихий: конь, идущий с юношей, юноша, берущий коня за уздцы, и юноша, осаживающий коня.
– А кто сказал, что я юноша, а не конь? – отшутился Зиновий, и все заржали как кони. – Я и есть стихия, революция, бунт. А поверженный юноша под копытами – это тот, кто со мной поспорил! Ладно, братва, мы с Марго по делам!
«Хрусты» Зиня не считал. Краденое удачно сбагрили барыгам. Он показал Марго Ленинград – золотокрылых грифонов на однопролетном Банковском мосту, перекинутом через Грибоедовский канал. К вечеру гребешки на львиных шеях, что держали круглые фонари, зажглись в аккурат в тот самый момент, когда Зиня вручил Марго неожиданно оказавшийся в его руках букет.
Потом она попросила мороженое, но он очень попросил, чтобы она потерпела, ведь мороженое едят после ужина в качестве десерта. Трапеза должна быть правильной, со скатертями, с фужерами, на белоснежной посуде и со всем набором столовых приборов.
Зиня взял девушку за руку и повел в сторону Большой Невы, к Исаакиевскому собору. Там, на площади, располагались и ресторан, и гостиница. Именно в снятом номере Зиновий намеревался уже по-настоящему отметить вторую годовщину после получения условной судимости за кражу, конечно, одновременно с двадцатилетием, и главное – стать, наконец, мужчиной. Парни-то считали, что Зиня уже давно взрослый. Пора было исправлять это досадное недоразумение. К тому же Марго была настолько прекрасна, что не влюбиться в нее Зиновий просто не мог.
Они вкусно и досыта поели и напились. В меню по прейскуранту значились котлета по-киевски с гарниром, жульен, шампанское, мороженое и лимонад.
А потом, как только луна обозначилась на небосклоне полным диском, он провел ее в шикарный гостиничный номер «Англетера». Маргоша оказалась довольно умелой во всех смыслах и быстро проделала с Зиней все нужные процедуры, после которых юноша становился мужчиной. Он долго лежал блаженный с открытыми глазами, а она мгновенно уснула.
Заснул Зиновий под утро, и когда протер спросонья глаза, спутницы уже не было. Ничего страшного, у будущей студентки могли быть неотложные дела в приемной комиссии, к тому же они условились встретиться вечером на Дворцовой площади перед Эрмитажем. Это на другой стороне от Невского проспекта.
Зиновий, окрыленный от вчерашнего дня и особенно ночи, никуда не спешил. Выселение в полдень. Можно было понежиться и сходить на бесплатный завтрак, что он и сделал, перекусив сосисками с яичницей и запив чаем с лимоном.
Все сборы перед сдачей номера не заняли и пяти минут, но когда рука потянулась к трюмо с зеркалом, чтобы нащупать на нем часы со стальным браслетом, то Зиновий часы не обнаружил. Отсутствие атрибута важности и состоятельности его вовсе не насторожило. Он мог оставить часы в ванной комнате возле умывальника или на прикроватной тумбочке. Но и там их не было.
Куда же они запропастились?! Беспокойство нарастало. Он перерыл весь номер, на всякий случай спустился в ресторан. Но и там ничего. И тогда родилось подозрение. Кроме Маргоши в этом номере могла побывать только горничная. Однако вечером часы были на месте. Только утром он на короткий промежуток времени покидал номер, чтобы перекусить. Консьерж внизу заверил, что никто из персонала в номер не заходи, и что его собирались убирать после убытия гостей…
Подозрение могло развеяться вечером, когда бы он увидел Маргошу на площади перед Эрмитажем. Но свидание не состоялось. Ни в этот день, ни на следующий. Не оказалось Марго и в съемной квартире в одном из спальных районов, которую помогли вычислить члены банды. Вуз, в который пыталась поступать Маргоша, выложил списки поступивших абитуриентов. Но там было столько Рит, что искать ее среди них было почти бессмысленно. А фамилии он не знал. И все же он обратился в ректорат, представившись братом, который ищет уроженку