– Просто мне давно приглянулась другая. Та, которой всё равно никогда не быть моей, – Лод выплюнул это с такой горечью, с таким отчаянием, что стало ясно – он носил это в себе очень давно. – Ты первый скажешь мне, чтобы я не смел даже смотреть на неё.
Алья вскинул бровь. И, как ни странно, незамедлительно задал правильный вопрос.
– Что, неужели Морти?..
Лод промолчал, и Повелитель дроу расхохотался. Громко, заливисто, торжествующе: эхом искреннего смеха, каким он смеялся в детстве.
– Так это действительно Морти! – он вскочил на ноги. – Друг мой, ты совсем с ума сошёл! Нет, не потому, что выбрал её – потому что выдумал моё неодобрение.
– Я думал, ты…
– Шутишь? Это лучшее, что я услышал за последний год! Хоть какая-то радость в жизни! – Алья порывисто шагнул к нему. – Да, её помолвку не разорвать, и ты знаешь причины не хуже меня. Но я не желал бы своей сестре лучшего хальдса. И я подозреваю, что раз Морти до сих пор не выбрала никого на эту роль, то она положила глаз на кого-то, кто притворяется неприступной скалой. – Дроу сердечно хлопнул колдуна по плечу. – Мне с ней поговорить? Или предпочтёшь сделать это сам?
На лице Лода я различила недоверие, облегчение и другие чувства – трудноопределимые, самые разные… и, тихо отступив от двери, снова пошла вперёд.
Нет, Лу. Ты неправ. Сердце у Лода есть – просто ты, наверное, не видел тех моментов, когда он снимает свою маску и даёт этому сердцу волю. Я и то почти не видела.
До этого момента.
У каждого своя броня, которой он защищается от жестокого мира. У Фрайна и Фаника – улыбка, искренняя и светлая, а у Лода… бессердечная. Ведь чувства – слабость, и, обнажая их, ты всегда подставляешь себя под удар. Показываешь свою уязвимость. И можно ли тогда винить того, кто прячет эту уязвимость от окружающих?
Куда хуже приходится тому, кто прячет её от самого себя.
В очередной комнате, незнакомой мне – должно быть, она располагалась в башне Повелителя, где я пока не бывала, – Лод стоял на одном колене, как присягающий рыцарь, и как рыцарь прижимал ладонь Морти к своим губам. Взгляд, которым он смотрел на принцессу снизу вверх, сиял таким незамутнённым счастьем, которое я видела в глазах колдуна только раз. В день, когда мы впервые сыграли в шахматы.
Этот взгляд тоже вызвал у меня почти физическую боль, только совершенно иного рода. За которую я себя почти ненавидела.
– Но я никогда не буду твоей женой, – кажется, Морти дрожала: бледная, растерянная, такая, какой я ни разу не видела её наяву. – Никогда не рожу тебе детей. Ты действительно…
– Мне нет до этого дела.
– Но когда я стану женой Лу…
– Я никогда тебя не оставлю. Я всегда буду любить тебя, и тебя одну. Клянусь.
Он говорил это так горячо, так твёрдо, так искренне, что я, сглотнув, отвернулась. И, стоя во тьме между книжными полками, пыталась понять, зачем иллюранди показал мне это.
Вернее, нет. Я понимала. Только принять это было нелегко.
Оставалось всего две двери, справа и слева, и ещё одна, в конце коридора: теперь я видела этот конец. Должно быть, там я проснусь… ну да, пора бы.
Я медленно побрела к той арке, что звала меня с правой стены.
Что ж, наверное, Лоду я и впрямь небезразлична. Но если он видит во мне лишь тень маленькой девочки, которая когда-то была в него влюблена, мне никогда не тягаться с Морти, в которой он видит совсем другое.
В эту дверь, предпоследнюю, я заглянула уже как-то вяло. Без надежды на что-либо. И комната оказалась той же, что в предыдущем видении: тёмно-фиолетовые тона, изящная мебель с гнутыми ножками, широкая кровать с бархатным балдахином. Должно быть, спальня принцессы.
Морти сидела на постели, спиной ко мне. Лод вошёл спустя пару мгновений – совсем такой, каким его привыкла видеть я. Должно быть, это экскурс в событие, которое произошло незадолго до того, как я пришла в Риджию; может, даже после. Колдун аккуратно прикрыл за собой дверь, но на щелчок замка принцесса не обернулась. И Лод зачем-то застыл на пару мгновений, прежде чем приблизиться. Лицо его было спокойным, и лишь в движениях сквозила странная неуверенность.
Морти не обернулась, даже когда за её спиной колдун присел на край кровати.
– Прости, – мягко произнёс Лод, касаясь её плеча кончиками пальцев. – Прости меня. Я…
К моему изумлению, принцесса отпрянула от его руки, словно от раскалённого железа.
– Не трогай меня, – тихо, через силу выдавила она, прежде чем наконец повернуть голову.
Её лицо – с мокрыми щеками и красной паутинкой в заплаканных глазах – оказалось для меня ещё одной неожиданностью.
Лод ничего не ответил. И ладонь его так и застыла в воздухе, словно готовясь вычертить руну. Но по тому, насколько закрытым сделался его взгляд, я поняла: только что ему сделали очень-очень больно.
– Морти…
– Как ты мог? – голос принцессы был негромким и чуточку сиплым. Видимо, плакала она долго. – Я просила тебя. Я умоляла тебя. А ты предпочёл моей просьбе свою жажду крови.
– Артэйз не только нарушил закон, но и перешёл все мыслимые грани. Ты считаешь, я мог поступить иначе? – вопрос Лода прозвучал вежливым уточнением. – В своё время я пощадил Сумэйла. Одни боги знают, что мне хотелось с ним сделать, однако я пощадил его. Вняв твоей просьбе.
– Сделать с ним то, что ты сделал, – это ты называешь пощадой?!
– Да. По моему мнению, Мэй заслужил как минимум испытать на своей шкуре всё, что проделал с той девочкой. Но Артэйза я должен был наказать, и наказать жестоко. Чтобы больше никто не осмелился повторить то, что сделал он. Если б я пошёл у тебя на поводу, другие бы уверились, что всегда смогут уйти безнаказанными – ведь Первый Советник тает, если его хорошенько попросит его любимая принцесса, а принцесса такая добрая, такая…
– Ты убил брата моего будущего мужа. Мальчишку, который рос на наших глазах. На твоих глазах! На его душе не было столько грехов, чтобы… он не заслужил смерть!
Казнь. Казнь Артэйза. Вот что я вижу: что было после неё, что делал Лод, когда оставил меня в башне и пошёл к Морти.
Со словами «она поймёт».
– И кто будет следующим, Лод? Скажи мне. Скажи! Если я обижу твою куклу, меня ты тоже «накажешь»?
Колдун вздрогнул так, точно принцесса его ударила. И, кажется, Морти поняла, что перегнула палку: замолчала и замерла, тяжело дыша.
Но было уже поздно.
– Значит, ты можешь допустить мысль об этом? Спустя все эти годы?
В его голосе зазвучала горькая, бесконечно горькая ирония. Словно в глубине души он презрительно хохотал – над собой. А принцесса молчала, явно не находя ответа.
Впрочем, она уже ответила. Ещё до того, как колдун задал вопрос.
– Ты права. Конечно, я должен был простить Артэйза. В конце концов, он же… как ты там сказала… мальчишка. Несмышлёный и глупенький. Всего-то двадцать годков от роду. В таком возрасте никто не ведает, что творит. Ещё и брат твоего прекрасного Лу. И как я посмел его не пощадить? Он ведь хотел убить всего-навсего… как ты выразилась… ах, да, мою куклу. Не меня же, не кого-то из дроу. Мелочь, да и только. – Лод говорил медленно, задумчиво, с издевательской рассудительностью. – Может, в этом всё и дело? В Сноуи? Может, после всего, что она говорила в бреду, ты была бы рада, если б она умерла? А тут такой чудесный…
– Нет, – Морти резко повернулась к нему. – Боги, нет! Ты знаешь, что она мне нравится. Ты знаешь, кого она мне напоминает.
– Но она – не Лита. И не слишком-то на неё похожа, откровенно говоря. Цвет волос и пара привычек не в счёт. Так с чего тебе питать к ней добрые чувства? Особенно сейчас?
– Для вас с Альей, может, и не похожа. А я имею право на свои милые иллюзии.
Наверное, с минуту они просто смотрели друг на друга. И ни один не решался ничего говорить: видимо, боясь породить лишнюю трещину в том, чему они и так нанесли основательный удар всем, что сказали и сделали.
Первой не выдержала принцесса, подавшись вперёд, чтобы крепко обнять того, кто так и сидел на краю кровати.
– Мои просьбы… я делала это не ради себя, Лод. И не ради Лу. Я делала это ради тебя. Я думала, ты поймёшь. – Она говорила глухо и тихо, почти ему на ухо, но я почему-то отчётливо слышала каждое слово. Видимо, ещё одна условность сна. – Я боюсь за тебя. Боюсь, во что ты можешь превратиться, если продолжишь идти по той же дороге.
Лод откликнулся не сразу. И не сразу обнял принцессу в ответ.
Но всё-таки обнял и ответил.
– Я понимаю. Можешь не беспокоиться, – когда он заговорил, в его голос вернулась прежняя мягкость. – Я никогда не стану таким, как Ильхт.
– Я должна больше верить тебе. – Морти опустила голову, уткнувшись лицом ему в шею, словно желая спрятаться от собственного стыда. – Скажи, это очень странно, что я так и не могу до конца сделать это – поверить? Что боюсь тебя, хотя ты всегда был так добр ко мне? Ко всем, кто тебе дорог?
– Наверное, на твоём месте я бы сам себя боялся, – в словах Лода сквозила печаль. – Но я скорее умру, чем причиню тебе вред.
– Знаю. Знаю. Прости.
Дальше они просто сидели, обнявшись. И молчали так долго, что я уже отступила от двери, когда Морти вдруг вскинула голову.
– Что ты будешь с ней делать? – она смотрела в пустоту за спиной колдуна. – Теперь, когда знаешь, что она чувствует?
Мне не требовалось слышать имя, чтобы понять, о ком речь.
– Ей некуда идти. У неё нет никого, кроме меня. Её боль в любой момент может поглотить её с головой. – Лод говорил без нежности, без намёка на особенные чувства: просто излагая положение вещей. – Отдалять её от себя всё равно, что убить её.
– Это верно, – Морти задумчиво кивнула. – И никто из нас не хочет повторения прошлой истории.
Я ждала, что он скажет «да». Подтвердит, что подыгрывает мне из жалости, так же как когда-то подыгрывал маленькой девочке, которая была ему небезразлична. Но он ничего не сказал.
И его молчание само по себе сказало о многом.