[145]. Гальяно считает, что это соответствует элементарной эволюционной логике: растениям выгодно узнавать об окружающей среде, издавая звуки, потому что «акустические сигналы распространяются быстро и с минимальными энергетическими затратами или издержками приспособленности», говорит она. Тем не менее убедительные доказательства еще впереди.
Может ли так быть, что растениям есть что сказать? Гальяно хочет, чтобы мы это выяснили. На данный момент для этих вопросов нет ни ответов, ни реальных экспериментов. Но до недавнего времени то же самое можно было сказать и о другом, теперь уже признанном способе общения растений – химической сигнализации. «Рождение химической экологии растений, например, явило миру поразительно „разговорчивую“ природу растений и красноречие их изменчивого словарного запаса», – записала Гальяно.
Ученые уже нашли убедительные доказательства, что язык – прерогатива не только человека: луговые собачки[146], похоже, используют прилагательные[147] – специфические повторяющиеся звуки, описывающие размер, форму, цвет и скорость передвижения хищников.
У японских больших синиц есть синтаксис[148]: они применяют определенную последовательность трелей, чтобы предупредить своих сородичей об опасности или, наоборот, когда советуют приблизиться.
Мы упомянули и о певчих птицах, использующих тайные каналы для передачи сигналов тревоги, и об осторожных бурундуках, вскрикивающих при малейшем шорохе. Возможно, с нашей стороны было бы недальновидно закрывать глаза на существование звукового языка растений.
В настоящее время упоминание имени Гальяно среди ботаников вызывает серьезные разногласия. В этой области она стала спорной фигурой, хотя ее авторитет за пределами данной сферы растет. В 2020 году аспирант Калифорнийского университета в Дэвисе попытался повторить радикальное исследование Гальяно по обучению гороха[149], поместив ростки в Y-образный лабиринт, и обнаружил, что горох, подобно животным, может ассоциировать определенные сигналы с вознаграждением. В данном случае сигналом был легкий ветер от вентилятора, а наградой – свет. Если бы вывод оказался верным, он изменил бы мир: ассоциативное обучение – важнейший показатель интеллекта животных. Но у аспиранта ничего не вышло[150]. Его горох не проявлял признаков обучаемости. До меня доходили все новые волны возмущения работой Гальяно, которые, по сути, сводили ее усилия на нет. Этот эпизод подпортил ее репутацию в ботанических кругах. Тем не менее следует отметить, что воспроизведение эксперимента – вещь непростая. Способность нескольких независимых людей повторить исследование и получить тот же результат абсолютно необходима для подтверждения новых научных выводов, но ее невозможность не всегда означает, что исходный результат неверен. Однако это подразумевает, что дизайн исследования недостаточно прочен, чтобы на него можно было опереться. Если выводы на самом деле верны, придется подождать более удачного эксперимента, чтобы доказать их правильность.
Другие считают, что крест на репутации Гальяно поставили мемуары «Так говорило растение», вышедшие в 2018 году. В них она рассказывает о том, как принимала аяхуаску[151] во время шаманского ритуала в Перу и общалась с духом растения, который подсказал ей, как лучше спланировать исследования. В науке существует негласное разделение церкви и государства. Чистота в науке означает, что не нужно нырять в воды мистики, а если уж ныряешь, то держи это при себе. Наука создается людьми, и если им не нравится ваша работа или если они видят, что вы не из их теста, вас могут освистать и на финансирование можно не рассчитывать. Гальяно подвергалась нападкам на конференциях, где мужчины (всегда мужчины) выступали с резкой критикой ее работы, и в журналах, где группы ботаников (опять же мужчины) писали письма в знак протеста.
Но некоторые оказались не столь суровыми. Они не понимают, почему ее так презирают, в то время как многие мужчины в научных кругах выбирают более извилистые пути мистики. Кто-то высказывается не столь категорично: конечно, похоже, что дизайн ее исследования возможностей обучения гороха мог быть ошибочным, но сами идеи были хороши, и ученые должны быть благодарны, что исследователь отваживается задавать более смелые вопросы, особенно в области акустики растений. Работа Гальяно в защиту фитоакустики принесла реальные изменения; пришло время серьезно отнестись к идее слуха в мире растений.
В то же время поразительно видеть пропасть между тем, как Гальяно приняли в научном и ненаучном мире. Она выступает перед переполненными залами на конференциях по философии и на научных мероприятиях, ориентированных на широкую публику. В 2019 году в разделе «Стиль (не „Наука“)» газеты The New York Times был опубликован ее очерк. Программа «Радиолаб» на радио WNYC в одном из подкастов рассказала о работе Гальяно, и она дала интервью полудюжине других популярных изданий. Ее научные идеи находят глубокий отклик у тех, кто находится за пределами института науки.
Нам еще предстоит узнать, как отнесется к Монике Гальяно история, но в моем представлении она – идеальный символ времени. Она работает в двух мирах, которые развивающаяся наука о растениях заставляет постоянно конфликтовать. Она писала статьи в феминистских теоретических журналах и ратовала за то, чтобы ученые использовали в своих методологиях больше наития и чувств, признавая, что это совершенно противоречит привычному стилю обучения. В статье 2022 года, написанной в соавторстве с антропологом Кристи Онзик из Университета Калифорнии в Дэвисе[152], она цитирует необычную методологию нобелевского лауреата Барбары Мак-Клинток, которая в конечном итоге привела к ее революционному открытию в 1944 году, связанному с природой генетики кукурузы. Мак-Клинток обнаружила, что некоторые гены могут прыгать, спонтанно меняя свое положение в хромосоме, что ранее было неслыханно. Она с головой уходила в наблюдения за растениями кукурузы, часами просиживая и благоговейно прислушиваясь, пока к ней не пришло ощущение, что она «чувствует организм» и наконец способна к «прямому общению» с ним. Прошли годы, прежде чем появились технологии молекулярного масштаба, которые доказали ее коллегам, что открытие имело право на существование. Возможно, ученым следует задуматься о том, чтобы ослабить хватку рационалистической уверенности, на которой выстроены их карьеры, считают Онзик и Гальяно.
Онзик – антрополог, специализирующаяся на изучении культуры ученых, исследующих поведение растений. Она работала с Гальяно в ее лаборатории в Австралии, где та пыталась изучить, могут ли корни выбирать путь наименьшего сопротивления, предвидя препятствия на дороге и избегая их. Это было похоже на эксперимент с корнями, чувствующими направление течения воды, но на этот раз она использовала более сложные лабиринты, с четырьмя «штанинами» вместо двух. Онзик видела, как Гальяно расстраивается из-за стерильных условий в лаборатории и огромного количества отходов – пенопластовых коробок, в которых хранятся компоненты лабиринта из плексигласа[153]. Онзик пишет, что «без особых колебаний» Гальяно упаковала лабиринты и отправилась в дом в субтропическом лесу Нового Южного Уэльса. Там, в окружении «пауков, тритонов и змей», она снова провела эксперимент. Новая среда не была стерильной или контролируемой по температуре. Теперь она намеренно покинула мир искусственно сконструированной науки. То, что произойдет дальше, вряд ли будет принято в обычных научных журналах. Но она нащупывала другой способ познания, пишет Онзик.
Нахождение на границе между духовным и научным миром – шаткая позиция, которая, безусловно, подвергается критике и даже вызывает презрение коллег. Однако Гальяно, похоже, чувствует себя здесь комфортно и уверенно. Я вижу, как она пытается привести эти два мира в соответствие друг с другом. В некотором смысле она находится в эпицентре войны за разведданные о растениях. Возможно, ей помогает грант в миллион долларов от Всемирного благотворительного фонда Темплтона, который поддерживает изучение «Многообразия интеллектов». Она взаимодействует с Университетом Южного Креста в Австралии, но ее финансирование больше не привязано к традиционным федеральным источникам. Сохранение академической привлекательности больше не проблема, по крайней мере, по финансовым причинам.
В начале 2020 года Гальяно выступила в Дартмуте с речью о том, как достичь смирения: «Мы дети, которые только переехали в новый район. Традиционно следует проявлять уважение к тем, кто живет здесь давно». Она подразумевала бактерии, грибы и растения. Гальяно назвала взгляд на человечество как на вершину эволюционной цепи «высокомерным» и «незрелым».
«Кто сказал, что наука – единственный путь познания? Как ученый я люблю науку, – заявила Гальяно в Дартмуте. – Я считаю, что это прекрасный способ описать мир. Но не единственный».
Меня поражает экзистенциальный конфликт, который вызвала идея о том, что у растений есть слух, якобы это конфликт между наукой и духовностью. Но меня также поражает, что никто не оспаривает способность растений слышать. Что именно они слышат, конечно, еще предстоит выяснить. Но это потрясающее откровение для человека, который всю жизнь исходил из противоположного предположения. Растения с их способностями всегда оставались за границами моего собственного мира звуков. Но в последнее время мое представление о том, что такое растение вообще, стало меняться. Очевидно, что они присутствуют на всех уровнях нашего сенсорного мира. Внезапно оказалось, что сфера, в которой я существую (мир чувств, восприятия, слуха), теряет свою фундаментальную обособленность от мира листвы. Стена, которую я невольно воздвигла между нами, становилась все тоньше, прозрачнее, словно влажная мембрана мыльного пузыря, который вот-вот лопнет. Сквозь нее пробиваются твердые зеленые почки.