Некоторое время спустя я спросила Джаноли, чем, по его мнению, обладает бокила, если не растительным зрением. Когда Джаноли размышляет, он прикрывает глаза. „Конечно, любое объяснение звучит странно, причудливо, непонятно, – сказал ученый, подстраховываясь. – Но я все же думаю, что наиболее вероятное объяснение связано с микроорганизмами“. Джаноли считает, что микроорганизмы – скорее всего, бактерии – перепрыгивают с растения-хозяина на бокилу, и что эти микроорганизмы заставляют листья менять форму, перехватывая и перенаправляя гены, контролирующие форму листьев. Джаноли предполагает, что растение не само меняет форму, что это скорее форма заражения, что-то действует на бокилу извне, как болезнь действует на тело. А что же заражает растения? Всевозможные микробы. Но если это инфекция, то должен быть тип инфекции, способный произвести довольно серьезную биологическую перестройку на фундаментальном уровне.
Форма, цвет, размер и текстура листьев – все это результат программ развития, записанных в генетике растений.
Джаноли полагает, что нечто должно изменять экспрессию генов. Оказалось, единственное, что в настоящее время известно и способно изменять экспрессию генов у растений, – это микробы.
В 1990-х годах исследователи открыли единицы генетического материала, называемые „малыми РНК“, или иногда „микроРНК“. Они возникают в микробах, таких как бактерии и вирусы, и на сегодняшний день в человеческом организме обнаружено 2,6 тысячи различных типов микроРНК[236]. Считается, что эти кусочки чужеродного генетического материала регулируют до трети генов в нашем геноме[237]. А еще раньше исследователи обнаружили, что микроРНК играют определенную роль и в жизни растений. Часто между паразитическими растениями и их хозяевами происходит обмен, а еще они могут выступать в качестве сигнальных молекул между растениями. Также известно, что малые РНК одного растения могут вмешиваться в экспрессию генов других, соседних экземпляров[238].
Джаноли считает, что именно это может происходить с бокилой. Генетический материал микробов может контролировать часть генома растения, отвечающую за форму листьев, а находящаяся поблизости бокила может просто улавливать это вмешательство; на нее, так сказать, обрушивается чужеродный микробный генетический материал.
„Микробы я терпеть не могу. С ними сложно иметь дело, измерять, контролировать, избегать. Я чувствую себя более комфортно с вещами, которые видно невооруженным глазом. Но множество доказательств из нескольких систем меня убедили“, – сказал Джаноли, когда мы пробирались через особенно густые заросли лозы. Если его теория верна, это означает, что микробы управляют внешним видом всех растений и что сфера влияния микробов выходит за пределы самого растения, превращаясь в некое облако. В таком представлении бокила может быть уникальна только тем, что восприимчива к микробным облакам других видов. Теория Джаноли на каждом шагу пересматривает представления науки о растениях в целом. Для ботаники это из ряда вон выходящее заявление, от начала и до конца. Но, с другой стороны, такова и теория о зрении растений Балушки. В каком-то смысле теория Джаноли не совсем надуманная: она является развитием понимания мира микробного влияния, который ученые открывают в настоящее время.
Мы садимся на бревно, покрытое розовой и оранжевой слизью плесени. Джаноли рассказывает, что недавно в кишечнике термитов были обнаружены микробы, которые позволяют переваривать химические вещества, содержащиеся в древесине[239]. Другими словами, самое характерное поведение термитов – поедание древесины – стало возможным благодаря совершенно другим организмам, живущим внутри них. Микробы в кишечнике термита, в свою очередь, могут функционировать благодаря еще более мелким микробам, живущим внутри них. Эти существа внутренних живых существ появились еще до эволюции самого термита: какой-то его предок, вероятно, приобрел их, поедая мертвый растительный материал, в котором жили микробы. Затем оба вида вместе эволюционировали в версии, которые существуют сегодня. Известно, что у одного из видов австралийских термитов в кишечнике живет одноклеточный организм протист, который, в свою очередь, несет в себе четыре вида бактерий. Вот сколько каскадных индивидуумов делают возможным существование термита. „Они независимы. Они из разных семей. С ума можно сойти“, – говорит Джаноли. Все новые и новые открытия указывают в одном направлении: термит никогда не бывает просто термитом. То же самое можно сказать о любом организме. „И если вы что-то считаете результатом действия конкретного организма, то на поверку оказывается, что по крайней мере наполовину это является результатом деятельности какой-то бактерии“.
Эти каскадные элементы не дают Джаноли покоя. Термиты – составные организмы, возникшие благодаря совместной работе множества классов существ. Люди тоже являются составными организмами, напоминает он мне: наши микробиомы, похоже, управляют многими аспектами здоровья и, возможно, даже нашей психикой. „Они связаны с пищеварением, аллергией, даже с некоторыми психологическими расстройствами“, – говорит он.
За год до этой поездки Джаноли и его коллеги побывали в лесу, чтобы взять образцы бокилы, когда заметили, что мимикрия распределена беспорядочно. „Вы не видите мимикрии в ста процентах случаев, – говорит он. Он видел мимикрию примерно в 70 % случаев. – Интенсивность, величина стимула варьируются. Вот почему я подумал: за этим разрозненным эффектом может стоять организм“. Когда они доставили образцы в лабораторию и измельчили, то обнаружили первый проблеск доказательства этой гипотезы. Бактериальное сообщество листьев бокилы, расположенных ближе всего к кустарникам, которые они имитировали, очень напоминало бактериальное сообщество самих кустарников. Листья бокилы, не имитирующие листья соседа и расположенные дальше от кустарника, имели совершенно другое бактериальное сообщество[240]. „Они явно отличались друг от друга, несмотря на то что принадлежат одному организму и разделены едва ли тридцатью сантиметрами, – говорит Джаноли. – Я думаю, это невероятно. И это микробы“. Это ни в коем случае не подтверждает его гипотезу, а чтобы разобраться в том, что происходит на самом деле, нужно много чего сделать. „Но это убедительно свидетельствует о том, что здесь замешаны микробы“, – поясняет он.
Чтобы перепроверить свою гипотезу, Джаноли пришлось бы выращивать растения в лаборатории, что до сих пор было практически невозможно: он пытался сделать это десятки раз, но растения бокилы всегда растут плохо и быстро погибают. Кроме того, практически невозможно достать семена – ему удалось раздобыть бокилу с семенами лишь однажды. „Я знаю, что другие ученые, когда я говорю им об этом, иногда думают, что я пытаюсь спрятать семена“, – говорит Джаноли. Он и его коллеги недавно придумали, как выращивать культуры тканей бокилы, чтобы обойти обе проблемы, и он надеется вскоре приступить к лабораторным экспериментам. Его раздражало, что ученые в Европе заявляют о том, что лоза обладает зрением, а эксперименты, чтобы убедиться в этом, не проводят. Та к наука не делается, говорит он. Сначала нужно показать, что это работает.
Дождь мощными потоками обрушился на миллионы листьев вокруг нас. Остальные члены команды стояли на коленях у дерева в нескольких ярдах[241] от нас, измеряя углы наклона лозы. Джаноли спросил меня, слышала ли я когда-нибудь о концепции „морфогенетического поля“ философа-биолога Руперта Шелдрейка[242]. Я не слышала. Он объяснил, что Шелдрейк представляет себе гипотетическое биологическое поле, окружающее каждый организм, как облако информации. „Это своего рода поле влияния, – пояснил он. – Невидимое, но мощное, как гравитационное или магнитное“. Морфогенетическое поле, по замыслу Шелдрейка, направляет развитие физической формы организма. Я представила себе облака информации, окутавшие растения вокруг нас, шлейфы биологических инструкций. В концепции Шелдрейка есть вещи, которые Джаноли называет „мистическими“. Например, Шелдрейк считает, что морфогенетические поля могут быть основой для телепатии. Джаноли поспешил сообщить мне, что его ничего из этого не интересует. Но идея биологических полей влияния? С этим он может согласиться – как механизм для осмысления потенциального влияния микроорганизмов на растения. „Я не уверен, что это существует. Но мне нравится сама идея, образ“, – сказал он.
Помню, как я впервые услышала, что в воздухе вокруг человека постоянно витают облака микробов. Однажды я просидела за своим столом на пятом этаже корпоративного здания в нижнем Манхэттене пять часов, и тогда специалист по обработке данных Джеймс Мидоу сказал мне, что в тот день я, вероятно, разнесла миллионы микробов по всему помещению. Помните Свинью-Пена, грязного ребенка из комикса Peanuts?[243][244] Оказывается, мы все на него похожи», – сказал Мидоу в телефонную трубку.
В то время он работал в компании из Сан-Франциско, которая занималась мониторингом микробиома в таких помещениях, как офисы и больницы, и недавно опубликовал статью. «Передвигаясь, мы выделяем миллион биологических частиц из своего тела каждый час, – продолжил он. – Вот у меня борода. Когда я ее чешу, то выпускаю в воздух небольшой шлейф. Это просто облако частиц, которое мы постоянно выделяем и которое, как оказалось, почти невидимо». Я опустила взгляд на клавиатуру и попыталась представить микроорганизмы, мои микроорганизмы, спрыгивающие с кончиков пальцев, как пассажиры с трапа корабля. Потом Мидоу сказал мне, что мои микробы, вероятно, долетают и до соседа, сидящего за перегородкой. Я положила трубку и через серую модульную стенку бросила взгляд на коллегу, который, ничего не подозревая, печатал всего в трех футах