Мастер на все руки и коллекционер растений по имени Жозе Карлос Мендес Сантос, известный как Луро, обнаружил этот цветок как новый вид в 2009 году, присев на корточки за кустом для «обычной человеческой потребности»[307]. Он находился неподалеку от вышеупомянутого дома, где не было удобств, Алекса Поповкина, ботаника-любителя, на которого Луро часто работал. Ботаники обнаружили поблизости еще несколько экземпляров и в течение двух сезонов наблюдали за их жизненным циклом. После того как исследователи в США подтвердили, что это новый вид, Луро и Поповкин опубликовали свое открытие в престижном научном журнале. По их словам, растения появлялись в марте на том же месте, где их посадили родители. В то время как птицы укрывают своих птенцов в гнездах, а мелкие млекопитающие роют норы, Spigelia genufexa укладывает своих малышей в подстилку из мха – самое безопасное и подходящее место, чтобы переждать многомесячный сухой сезон.
Ботаникам давно известно, что родители-растения готовы пойти на многое, чтобы дать потомству лучший старт в жизни. В данном случае бразильское растение обеспечивает будущий успех «ребенка», решая, где именно он должен прорасти. А в суровом и изменчивом ландшафте лучшим местом является то, которое уже доказало свою плодородность: родитель уже успел там вырасти. Даже ботаники, которые щепетильно относятся к использованию других разговорных терминов для обозначения поведения растений (включая слово «поведение»), назвали бы то, что делает бразильский цветок, демонстрацией «материнской заботы». Я считаю это забавной поэтической вольностью. Если только вы не живете на маленьком острове или в роще гинкго, большинство растений, с которыми вы сталкиваетесь, бисексуальны, то есть у них есть мужские и женские части, и они способны производить растительный эквивалент как яиц, так и сперматозоидов. Бразильское же растение способно к самооплодотворению, то есть, как и многие другие растения, оно иногда объединяет свою пыльцу и яйцеклетки для получения потомства. «Родительская забота» – более точный термин, если только вы не готовы принять более тонкий взгляд на изменчивость сексуальности растений; действительно, когда растение имеет дело с собственной оплодотворенной яйцеклеткой, можно сказать, что оно занято материнской частью своей жизненной фазы. Мне нравится представлять бисексуальные растения как нечто вроде двуполых существ из романа Урсулы Ле Гуин «Левая рука тьмы», которые способны поочередно вынашивать и рожать детей, в одних случаях являясь матерью, в других – отцом. Они жалеют попавшего на их планету человека, который выполняет только одну функцию.
Материнская забота у растений – если использовать общепринятый термин – широко распространена, хотя способ спигелии, которая склоняется, чтобы посадить свой плод, встречается довольно редко, правда, он характерен для обычного арахиса. Существует множество других способов, с помощью которых растения заботятся о потомстве.
В то время как мелкие млекопитающие жмутся к своим детенышам, а родители ящериц и змей греются на солнце, чтобы затем накрыть яйца, согревая их теплом своего тела, растения также тщательно регулируют температуру развивающихся зародышей.
Подорожник ланцетный, чрезвычайно распространенный съедобный сорняк, растущий в парках, на газонах и в трещинах на тротуарах, выращивает свои семена на высоком открытом колосе. При повышении температуры воздуха цвет колоса светлеет[308], а при понижении – темнеет, чтобы отражать или поглощать солнечные лучи, необходимые для поддержания идеальной температуры развивающихся семян. Многие растения изменяют толщину стенки плода и защитной оболочки семени – обе эти ткани на самом деле являются материнскими, – чтобы регулировать время появления всходов. Если родительское растение оказывается в более засушливой среде[309], оно может производить семена с поверхностью большей площади, чтобы через ее пористую структуру проходило больше воды, обеспечивая зародышу внутри достаточную увлажненность. В высокогорных скалистых хребтах Колорадо[310] некоторые растения откладывают семена прямо у основания своего стебля, подобно бразильскому цветку, обитающему во мху. Таким образом, детеныш растения может начать жизнь в тени родителя, а не на открытом и выжженном солнцем участке, где молодой побег может высохнуть и превратиться в ботаническую стружку тунца в течение нескольких дней. Когда родительское растение умирает, влага из его разлагающегося тела идет на питание потомства.
Но есть и другой способ, с помощью которого родители-растения настраивают детей на успех. Они передают мудрость своего опыта. Новые исследования воскрешают старую идею о том, что среда, в которой живет растение, неотделима от него самого. Окружающая среда определяет то, каким станет потомство: выживет и будет процветать в непростых условиях или погибнет. Она меняет план их тела, возможно, направляет их развитие. И эти изменения могут быть переданы потомству, организм которого с самого начала станет развиваться иначе и будет лучше справляться с суровыми условиями, в которых находились его родители.
Другими словами, растения-родители могут передавать навыки выживания в жестоком мире. В некоторых случаях речь идет о целых новых частях тела и защитных панцирях. Например, у подвергшихся нападению хищников цветов желтого губастика потомство появляется с колчаном защитных шипов на листьях[311]. У дикой редиски, пережившей нашествие гусениц[312], родятся детки с особо щетинистыми листьями, к тому же они будут напичканы защитными химическими веществами, чтобы лучше отражать угрозы. Если растения-дети столкнутся с теми же проблемами, что и родители, они окажутся гораздо лучше подготовленными к их решению.
Эти изменения могут быть драматическими по мнению науки, они относятся к компетенции генетики, которая является результатом эволюции. Но для этого все происходит слишком быстро. Ни одно растение не эволюционирует за одно поколение. Кажется, гены не рассказывают всей истории. Возможно, они не расскажут и половины.
В предыдущей главе мы узнали о памяти растений – о том, как они могут восстанавливать прошлый опыт, чтобы сделать осознанный выбор и изменить свою траекторию развития. Но как насчет памяти поколений, которая передается по наследству? Теперь, когда исследователи начали ее искать, эти транспоколенческие эффекты грозят изменить всю область генетики растений, или «эво-дево», изучение эволюционного развития. В ответ на это возникла «эко-дево», или экологическое развитие, как новая дисциплина, изучающая мощное влияние окружающей среды. Гены – это нынешняя замена кода жизни. Гены, конечно, важны для многих вещей в жизни растения. Но все чаще кажется, что они не столько похожи на код, который организм считывает, сколько на гибкую фабулу, приключенческий роман со множеством концовок, каждая из которых зависит от миллиона мельчайших изменений в сюжетной линии.
Если гены не могут рассказать историю о том, каким станет растение, то этот пробел должна восполнить новая теория жизни. Растения обладают широким диапазоном гибкости, чтобы превратиться в то, чего требует от них окружающая среда. Каждый ее элемент, с которым сталкивается растение, и каждый элемент той среды, с которой сталкивались его родители, может играть более значительную роль в формировании его сущности, чем мы думаем. Или, говоря иначе, растения сами создают свое будущее. Они приспосабливают тела к изменяющейся среде. Окружающая среда работает над ними, а они в ответ работают над собой, превращаясь в новые виды растений[313]. По словам Сони Султан, эволюционного эколога из Уэслианского университета в Коннектикуте, это означает, что у растений есть возможность влиять на ситуацию. И передавая адаптации потомству, растения направляют траекторию развития своего вида. Возможно, они управляют собой в большей степени, чем все думали.
Когда в середине лета я застаю Султан в кабинете в Уэслианском университете, мы заводим разговор о ее детстве. Она выросла в штате Массачусетс в семье двух жителей Нью-Йорка. Ее отец был профессором английского языка, а мать – психологом. Как рассказывают родители, ее первым словом было «цветок». Именно этому объекту, по мнению девочки, нужно было дать имя в первую очередь. Ее раннее детство прошло в университетской оранжерее, где она бродила вдоль рядов растений и играла в укромных уголках, где климат можно было регулировать. Там у нее возникла особая тяга к общению с растениями. Она стала считать растения спокойными, способными делать свое дело и выполнять его хорошо, без суеты, в своих маленьких горшочках. Они давали ей ощущение того, что все в порядке. В этом для нее ничего не изменилось. «Мне нравится быть рядом с ними, – говорит она. – В них есть способность к безмятежности».
Мать Султан, психолог, не понимала, почему дочь решила изучать растения, а не людей. «Она считала это чем-то вроде личного диссонанса», – говорит Султан. Однако своим подходом к изучению растений Султан вполне может изменить представление науки о траектории развития всего живого, включая людей. Ее выводы могут быть одинаково применимы как к гиацинту, так и к Homo sapiens. Как она пишет в своих научных работах, окружающая среда неразрывно связана с тем, кем мы становимся и кем становятся наши дети. И этот факт может служить доказательством того, что растения, да и все остальные живые существа, имеют возможность самостоятельно управлять своим развитием. Они учитывают условия, в которых находятся, и в соответствии с этим формируют свою структуру и функции. Конечно, на глубоком биологическом уровне. Никто не говорит о том, что растения сами выбирают новый набор листовых шипов.