Растения, выращенные в условиях избытка воды, тем временем меняют свое тело, чтобы не утонуть, и выпускают уникальные волосовидные корни у самой поверхности почвы, чтобы получить доступ к кислороду, даже если почва заболочена. Я подумала о золотых рыбках, которых дети покупают на ярмарках: они могут полностью изменить свои жабры, чтобы увеличить площадь дыхательной поверхности[320] после нескольких дней пребывания в воде с низким содержанием кислорода. Больше жабры – выше шанс получить кислород. Султан нашла свою золотую рыбку в мире растений.
Но если лишить растение воды, оно вырастит меньше тканей в целом. Это довольно логично: если человек не получает вдоволь пищи, он также нарастит меньшую массу тела. Если дефицит окажется достаточно сильным, рост будет замедлен. Но растения, испытывающие недостаток воды, в надежде улучшить свою участь будут использовать и небольшую массу тела, чтобы увеличить площадь поверхности корней. Они вкладывают больше своих ограниченных тканей в подземные части, выращивая их очень длинными, чтобы искать воду, но очень тонкими, чтобы проникнуть на как можно большую площадь земли при ограниченном питании.
Как мы уже выяснили, корни – это органы для поиска пищи. В некоторых из ранних экспериментов Султан наливала воду на разные участки почвы и наблюдала, как корни растений следуют за жидкостью, словно собаки по запаховому следу. Но в более поздних работах Султан изучала вопрос о том, будет ли отличаться потомство у растений, переживших засуху, и тех, что росли, получая всю необходимую им воду. Она обнаружила, что, когда растение культивируется в сухой почве, а затем размножается, его потомство быстро развивает тело, которое отлично приспособлено к засухе при попадании в сухую почву. Они не раздумывают, и второе поколение превращается в глубоко укоренившиеся саженцы с длинными корнями[321]. Так же поступает и третье.
Султан нарисовала график на доске в пустом классе рядом со своим кабинетом. Это данные исследования 2000 года о курении, генах, брокколи и раке легких[322]. Люди с «геном рака легких» гораздо чаще заболевают этим видом онкологии, особенно если они курят. Из-за генетических мутаций у них отсутствует определенный фермент, который есть у большинства людей и который обычно работает над очисткой легких от химических веществ, вызывающих рак, таких как табачный дым. Итак, одна кривая круто уходила вверх; чем больше люди с «геном рака легких» курили, тем выше была вероятность заболеть раком легких. Но затем Султан провела вторую линию и обозначила ее как «брокколи».
У людей с «геном рака легких», которые ели значительное количество крестоцветных овощей, включая брокколи, риск развития рака легких снижался пропорционально количеству съеденной брокколи.
При достаточно высоком потреблении брокколи влияние генной мутации практически сходило на нет. (В другом исследовании оказалось, что она даже помогает людям без генетической аномалии избавиться от канцерогенов[323], образующихся при курении.) Вероятно, это связано с тем, что крестоцветные овощи, такие как брокколи, производят соединения, которые, расщепляясь в нашем организме, превращаются в ферменты и выводят химические вещества, вызывающие рак. Другими словами, эти овощи производят то, на что у людей с «геном рака легких» не хватало генетической способности. Но гены – это еще не все. Окружающая среда – в данном случае то, что человек ел, – тоже играет свою роль в этой истории. Возможно, даже большую, чем гены.
«И вы удивляетесь, почему исследователи занимаются не этим, – говорит Султан, – а бесконечной охотой за генетическими причинами?» Некоторые, конечно, занимаются. Но не столько, сколько, по ее мнению, следовало бы.
Рядом с кривой брокколи она нарисовала на доске график размера листьев растений, показывающий, что чем меньше солнца получает растение, тем крупнее становятся его листья, напрягаясь, чтобы уловить больше света. То же самое, пояснила она. Окружающая среда кардинально меняет существо, будь то человек или растение. «Биология есть биология».
Это означает, что все, что испытывает растение, влияет на результат. Ни одна среда не является нейтральной. Даже якобы «стандартная» форма любого растения, скорее всего, зависит от окружающей среды. Это, конечно, запутывает многие лабораторные работы[324]. Султан говорит, что ей нравится видеть, как в глазах ее студентов в какой-то момент обучения вспыхивает понимание. «Подождите-ка, – говорят они. – Это значит, что никакой контрольной среды не существует»[325].
Окружающая среда, похоже, пронизывает организмы, изменяя их на самом глубоком уровне. В своей книге, вышедшей в 2015 году, Султан пишет, что из-за этого трудно даже рассматривать эти два явления как полностью отдельные сущности: «Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что окружающая среда распространяется на организм, а организм – на окружающую среду, причем так, что граница между ними стирается»[326]. Влияние идет в обоих направлениях, пишет она, организм формирует свою среду, а среда формирует его. Символическая мембрана, отделяющая организмы от остального мира, не просто подтекает – она пропускает все до самого конца.
Возьмем, к примеру, изумрудно-зеленого морского слизня[327]. Впервые прочитав о нем, я не могла удержаться, чтобы не трезвонить о нем направо и налево каждому, кто спрашивал, что у меня в жизни нового. Новым в жизни у меня был зеленый морской слизень, это причудливое существо, которое, казалось, не признает границ между растениями и животными. Я только о нем и думала.
У слизняка, обитающего в водоемах по всему атлантическому побережью США, цвет в начале жизни – коричневатый с редкими красными точками. В этот ранний период цель у него одна – найти похожие на волосы нити зеленой водоросли вошерии (Vaucheria litorea). Отыскав их, он пробивает стенку водоросли и начинает высасывать клетки, словно через соломинку, оставляя после себя прозрачную пустую трубку. Клетки водоросли ярко-зеленого цвета, так как внутри находятся хлорофиллы, отвечающие за фотосинтез. Под микроскопом весь этот обмен выглядит так, будто слизень пьет бабл-чай, заглатывая по одному ярко-зеленому шарику за раз. Слизняк переваривает клетки, но сохраняет целыми хлоропласты, разнося их по своему разветвленному кишечнику. Теперь сам слизень из коричневого превращается в блестящее зеленое существо. После нескольких бабл-чаев из водорослей есть слизню уже не нужно. Он начинает заниматься фотосинтезом. Всю необходимую энергию он получает от солнца, но при этом каким-то образом приобретает генетическую способность запускать хлоропласты, питаясь светом, совсем как растение. Как это возможно, до сих пор неизвестно. Удивительно, но изумрудно-зеленый слизень по форме напоминает лист, за исключением головы, похожей на улитку. Его тело плоское, широкое и сердцевидное, а хвостовая часть заострена, как кончик листа. По всей его поверхности разветвляется паутина жилок, как у листьев. Слизень ориентирует свое тело так же, как и лист[328], наклоняя плоскую поверхность так, чтобы на нее попадало максимальное количество солнечного света.
Зеленый морской слизень стирает границу между животным и растением. Но он также является ярким примером того, как легко можно преодолеть границу между организмом и окружающей средой. Свою сущность слизень приобретает благодаря взаимодействию с тем, что его окружает. Водоросль является частью окружающей среды слизня, и слизень буквально преображается, высасывая ее. Трудно представить более негерметичное существо. Конечно, это крайний пример, но нечто подобное происходит с нами и нашими телами постоянно. Мы впитываем окружающую среду, и она преобразует нас. Без этого мы не были бы собой.
Таким образом мы сближаемся с растениями. Наша сущность тесно связана с окружающей средой. Пища, которую мы едим, воздух, которым мы дышим, и различные вещества, которые на нас воздействуют, – все это способно изменить направление развития нашей жизни и нашего тела. Мы думаем, что наше развитие происходит по сценарию генов, которые мы унаследовали. Но наше врожденное «я» также включает в себя послание окружающей среды, полученное от наших родителей, а во многих случаях и от более отдаленных членов нашей семьи, говорит Султан.
Вся биология, как я начала осознавать, на самом деле является экологией. Динамика экосистем, которую изучают экологи, также легко применима и к отдельным растениям. Такие ресурсы, как пища и вода, варьируются в экосистеме, что заставляет разных особей в разное время поселяться в разных группах. Черты сообщества меняются в зависимости от изменений окружающей среды. Но если вы рассмотрите отдельное растение, то увидите то же самое. Окружающая среда влияет и на отдельную особь. Различные черты, которыми может обладать индивид, постоянно меняются в зависимости от изменений окружающей среды, подобно тому, как различные участники экосистемы меняются всякий раз, когда что-то меняется в среде, в которой они живут.
Итальянский философ Эмануэле Кочча писал, что растения существуют в состоянии полного «погружения»[329]. Погружение – это действие «компенетрации», – писал он, – слово, означающее всепроникающее, взаимное проникновение. Кажется, оно наиболее точно описывает все, что я узнала до сих пор, и я часто думала о нем по мере того, как узнавала все больше и больше о мире развития растений. Для растений «нет формального различия между действовать и подвергаться действию», – пишет Кочча. «Если окружающая среда не начинается за пределами кожи живого существа, это потому, что мир уже находится внутри него». Существовать для растений означает взаимно конструировать мир. Мир находится внутри них. Другого пути нет.