[362] по пустому воздуху, чтобы достичь своей цели – плавно текущей под землей реки, вдоль которой мы двигались. Такие огромные усилия ради того, чтобы напиться. Это казалось чрезмерным. Но я верила, что в этом глубоком погружении есть какая-то логика, которую мои человеческие глаза просто не могут уловить.
Мы двинулись прочь от реки. Мы шли под землей уже три или четыре часа, иногда ложась на живот, чтобы протиснуться через отверстия в скале, ширина которых не превышала окружность бедер. Но полная темнота странным образом растягивает время, и мне казалось, что я нахожусь здесь целую вечность и никогда больше не увижу дневного света. Это было не царство людей, хотя я знала, что люди были здесь случайными гостями на протяжении тысячелетий, современную историю запечатлели граффити на стенах пещеры с датами от 1914, 1939 и 1974 годов. К стенам прилипли странные насекомые, в том числе одно с большими черными когтями, которое, как сказал мне Рамон, носит яйца в маленьких кармашках на спине. Когда малыши вылупляются, они прорывают спину родителя, раздирая ее на куски. Однажды в свете налобного фонаря я увидела скорпиона. Не буду о нем думать, решила я.
Мы проползли в соседнюю залу и поднялись. И тут же мои кроссовки утонули в суглинистом месиве. В воздухе появился запах затхлости и чего-то сладковатого. Что-то скрипнуло. Я подняла голову. Из дыр в верхнем своде свисали вниз головой сотни плодоядных летучих мышей, судорожно трепыхающихся бок о бок, как иголки у испуганного ежика, но круглые, пушистые и очень милые. Одна из них расправила крыло и снова убрала его. Кожа была настолько тонкой, что просвечивала от луча моего фонарика. Наконец-то я поняла, что за месиво было под ногами. Мы стояли в помете летучих мышей.
Я оглядела слой экскрементов. Из этого покрывала, казалось, прямо в центре комнаты, на участке земли прямо под самым большим скоплением летучих мышей, росли сотни белых палочек, таких, как используют для суши. На стройных стеблях высотой в фут[363] и чисто белых палочках висел один белый лист, а иногда и два, как флаг на игрушечном паруснике. Я поняла, что это работа летучих мышей: эти фруктоеды вернулись в свою пещеру после ночного пиршества в лесу и, справив нужду, исторгли из себя семена, вероятно, тысячами. Фруктовые летучие мыши – одни из самых важных рассеивателей семян в этой экосистеме. Но только когда летучие мыши разбрасывают семена над землей, все происходит так, как задумано растениями. А здесь, внизу, растения были обречены. Здесь не было света, а значит, не было и фотосинтеза. Никакого шанса на живительную зелень. Оставалось только завораживающее плодородие самого мощного удобрения на земле – гуано летучих мышей глубиной в фут.
Это был лес-призрак, завораживающий своей неизбежной тщетностью. Топливо из их семян иссякнет, они скоро умрут. Интересно, зачем они вообще здесь растут? После всего, что я узнала о необыкновенном здравом смысле растений, мне казалось, что передо мной пример растительной глупости.
И все же это было как-то объяснимо. Я снова пригляделась. Было ясно, что растения старались изо всех сил. Они выросли настолько высокими и стройными, насколько это было возможно по их структуре, используя всю свою ограниченную энергию в поисках любого клочка света. Они выпустили лишь один-два листочка – знамена надежды, что на них все-таки упадет хоть один фотон. Их стратегия была удивительно разумной. Я не знала, принадлежат ли все семена в этом скоплении к одному виду растений или нет; летучие мыши этого вида обычно едят много разных плодов, так что это казалось маловероятным. Однако все эти белые ростки выглядели одинаково. Возможно, они остановились на одной форме, потому что она оказалась лучшей для выживания. Они максимально хорошо приспособились к ситуации и вложили все, что у них было, в самую мудрую форму.
Этого все равно было недостаточно, но дело не в этом. Возможно, интеллект в любом виде измеряется не успехом, а подходом. Поступил бы кто-нибудь из нас, окажись мы растениями в такой ситуации, по-другому? Они пытались выжить в негостеприимном ландшафте так, как умели. Мне показалось это трогательным. Это было стремление к жизни, даже в невозможных условиях.
Наша человечность проявляется как в наших достижениях в суровом и сложном мире, так и в наших ограниченностях, слабостях и недостатках. От этого мы не становимся менее человечными. Возможно, это аморфное качество «растительного интеллекта», которое я пытаюсь постичь, – эта живость и стремление к выживанию, несомненно, присущие растениям, – в равной степени связаны с попытками растений, их испытаниями и неудачами. В конце концов, то, кто мы есть, проявляется не только в результатах наших целей, но и в путях, которые мы выбираем, чтобы добраться до них. Попытки говорят о том, что у нас внутри гораздо больше, чем стремление к успеху.
Опять же, нет никаких предопределенных выводов. Если я чему-то и научилась, так это тому, что биотическое творчество – наше наследство. Вместо того чтобы видеть движение к вселенской катастрофе, как я делала, будучи недовольным офисным работником, пишущим новости, теперь я вижу безбрежное море перемен. Если дать жизни шанс, она найдет выход.
Но что происходит, когда этот шанс даем или отнимаем мы? Благополучие растительных сообществ во всем мире теперь зависит от отношения к ним людей. Теперь, когда мы можем воспринимать растения как личности, мы научились видеть их на их собственных условиях. Возможно, теперь мы сможем вернуть это особое восхищение в общее целое. Биологически ценность растений заключается в том, что они являются членами взаимосвязанных сообществ, богатых межвидовых взаимодействий, на которых держится мир, частью которого мы являемся.
Одиночное растение – это чудо. Сообщество растений – это сама жизнь.
Это эволюционное прошлое и будущее, сплетенные в бурное настоящее, в котором мы сами тоже запутались. Это расширяет сознание. Растения дают нам возможность увидеть систему, в которой мы живем.
Благодарности
Однажды зимним днем 2018 года я устроилась в угловой кабинке паба на западном побережье Ирландии вместе с Сарой Гроуз, моей давней подругой. Была половина четвертого, и на улице уже стемнело. У меня было ощущение, что я стою на пороге чего-то нового. Я рассказала Саре, что раздумываю над написанием книги. Что-то о растениях. Тогда я впервые произнесла это вслух. Сара предложила мне записать эту мысль прямо сейчас, в этом пабе, потому что, сказала она, так ты действительно соберешься сделать это. Спасибо, что всегда знаешь меня лучше, чем я сама.
В последующие годы в моей жизни появилось большое количество людей, которые помогли мне создать эту книгу. Книга предполагает одиночество только в чисто механическом смысле. Десятки ученых уделяли мне часы своего времени, некоторые – годы, а кто-то принимал меня в местах, где они работали. В ходе этих бесед я постоянно осознавала тот заслуживающий уважения факт, что все, что знает ученый, – это результат бесчисленных часов, проведенных в лаборатории, и десятилетий, прожитых в научных кругах. А те, о ком идет речь в этой книге, делали все это во имя растений. Только представьте. Я глубоко благодарна каждому из вас за щедрость, с которой вы ко мне отнеслись. В особенности я хочу поблагодарить Рика Карбана, Лиз Ван Волкенбург, Эрнесто Джаноли и Джей Си Кэхилла. Наша длительная переписка была поистине бесценной.
Адам Иглин, спасибо тебе, мой агент, ты с самого начала взялся за книгу: будучи автором-дебютантом, я и представить не могла, что такой уровень профессиональной поддержки возможен, не говоря уже о том, чтобы оказывать ее с таким изяществом, как это делаешь ты. Ты герой для писателя. Мне и всем твоим клиентам очень повезло, что ты у нас есть. Также хочу выразить благодарность команде агентства «Чейни», включая великую Элизу Чейни, за всестороннюю и неизменную поддержку.
Я глубоко признательна Саре Хауген, моему редактору в Harper, чьи вопросы и критические замечания безмерно обогатили эту книгу. Твои ободряющие высказывания помогали мне работать над черновиками. Спасибо, что ты меня понимала. И Гейл Уинстон, которая первой поверила в этот проект, благодаря твоей мудрости и глубокому пониманию ремесла я чувствовала себя в надежных руках. Благодарю за то, что впервые позволили мне почувствовать себя автором. Спасибо Милану Бозичу за совершенно необычный дизайн обложки, Майе Баран за ее мастерство в рекламе и всей остальной команде издательства Harper, которая с первого дня была невероятным союзником. Эмили Кригер, моему замечательному специалисту, которая проверяла факты, мне так повезло, что за моей спиной стоит коллега-растениевод.
Большое спасибо руководителям резиденций, благодаря которым у меня появилась возможность творить в великолепных местах, упоминания о нескольких из них есть в книге. Я стала внимательнее прислушиваться к природе и к себе и серьезно относиться к тому, что появляется. Спасибо заповеднику Меса в Пойнт-Рейесе, Калифорния; заповеднику Блудел на острове Бейнбридж в Вашингтоне; Фонду Стренджа в Вест-Шокане, Нью-Йорк; проекту «Мраморный дом» в Дорсете, Вермонт; дендрарию Фолли-Три в Ист-Хэмптоне, Нью-Йорк; Фонду сада Оук-Спринг в Виргинии и Фонду искусств национальных парков за месяц, проведенный в Национальном парке вулканов Гавайев на Большом острове. Особое спасибо ботаникам и экологам из Службы парков, с которыми я там познакомилась; я многому у вас научилась. Спасибо Национальному тропическому ботаническому саду на Кауаи. Благодаря стипендии по экологической журналистике я познакомилась со Стивом Перлманом и пошла по новому пути. Спасибо Линкольну, Коди, Лоре и фермеру Биллу Хиллу: месяцы, проведенные на вашей ферме, были одними из самых счастливых в моей жизни.
Люси МакКеон, Джулия Симпсон, Надя Шпигельман и Карина дель Валле Шорске – вы великолепны как в творчестве, так и в дружбе, и мне очень повезло получать удовольствие от того и другого. Благодарю за внимательное чтение, помощь, критику по делу и за все, чему я учусь в вашем обществе.