Она направила луч на пол, поскольку сейчас для нее было важнее всего уведомить о своем приближении грызунов, чтобы они хотя бы получили возможность убраться с ее пути. Затем она перешагнула высокий порог.
Семеня по тоннелю, она пыталась понять, в каком направлении движется. Спуск по лестнице полностью ее дезориентировал. Она решила, что скорее всего идет на север под Монро-стрит, в сторону приземистого здания из известняка – бывшей угольной электростанции, в котором располагалось Агентство Экстренных Ситуаций и Катастроф штата Иллинойс.
Через некоторое время она добралась до конца туннеля. Здесь обнаружилась еще одна массивная дверь, которая открывалась тем же ключом; Руфус Белл явно бывал здесь время от время, чтобы смазать замок и петли. Она сбросила засов и навалилась на дверь, цепляясь шелковой тканью блузки за наслоения ржавчины и отставшей краски.
Но дверь, казалось, отворилась сама собой. В лицо ей засиял ослепительный свет. Она увидела обширный зал в каком-то другом подвале. Четыре человека в изумлении таращились на нее: один охранник и три парамедика, полностью экипированные – с каталкой и несколькими большими пластиковыми ящиками с оборудованием.
Одна из них – стройная молодая женщина с атлетической фигурой и короткой стрижкой, всмотрелась вглубь тоннеля.
– Он куда-то ведет? – спросила она. – Похоже, да.
В Капитолии было всего три пассажирских лифта и все они располагались в Ротонде – четырехэтажном холле-колодце, где о приватности нечего было и говорить. Но в глубинах крыльев здания находились большие грузовые лифты, используемые обслугой администрации, сената и губернатора для перевозки туда-сюда ящиков с бумагами. В них было достаточно места для сидящего человека – даже такого крупного, как Коззано.
Марша провела медиков через подвал в кладовку прямо под восточным крылом, в которой губернатор хранил ненужные папки. По пути они подобрали Мака Крейна, торчавшего на пересечении коридоров и зорко присматривавшего за лестничным колодцем, ведущим на первый этаж, чтобы не пропустить никого из тех, кого Мел Мейер называл когда «шакалами», а когда «свидетелями». Марша машинально бросила взгляд на лестницу. Она ожидала увидеть фалангу фотографов и телеоператоров, приготовившихся увековечить ее потрясенное лицо, чтобы было что напечатать на первой странице завтрашней «Трибьюн». Но верхнюю площадку охраняла шеренга оранжевых конусов и предупреждение «МОКРЫЙ ПОЛ». Должно быть, об этом позаботился Белл; хотя мокрым полом никого не напугаешь, всякий, знакомый с функционированием этого здания, старался не оказаться в середине одного из санитарных проектов Белла и не превратиться в его врага до скончания времен.
Грузовой лифт стоял в кладовке, двери нараспашку.
Губернатор Уильям Э. Коззано распростерся на полу подвала; его голова и плечи покоились на коленях уборщика, а тот что-то говорил ему мягким голосом. Белл не поднял голову на стук приближающейся каталки. Он что-то сказал Коззано – что-то насчет «санитаров». Он подсунул одну руку под плечи Коззано, другую – под колени, и поднял двести пятьдесят фунтов губернаторского тела, как будто тот был шестилетним малышом.
– Оставьте его на месте, – сказал один из медиков, но Белл шагнул вперед и осторожно уложил Коззано на каталку.
Несколько минут врачи суетились вокруг Коззано. Затем они выкатили его в коридор и далее к тоннелю гражданской обороны. Проходя мимо лестницы, Марша посмотрела вверх и увидела ноги и колени ночного журналиста, направлявшегося в мужской туалет первого этажа.
Губернаторская каталка и кортеж – медики, секретарь, коп и уборщик – быстро и бесшумно миновали подвал, прошли по туннелю и оказались в подвале другого здания, который Марша едва успела рассмотреть в прошлый раз. Никто ни проронил ни звука, за исключением Коззано, который легкомысленным тоном произнес:
– Почему все так обобоены?
Уборщик из второго здания сторожил для них грузовой лифт. Они поднялись на первый этаж, миновали короткий коридор и поднятые стальные ворота-жалюзи – и оказались на парковке, где их ждала машина скорой помощи. Холодный воздух январской ночи просочился через блузку Марши, словно она была голой. Она обернулась кругом, пытаясь понять, где находится.
Скорая стояла в узком тупике, открывавшемся на засыпанную гравием парковку, покрытую утрамбованным серым снегом. Они находились на задах одноэтажного здания, грубо сложенного из известняка. В углу здания была ниша, в глубине этой нише – дверь-жалюзи. Одноэтажное здания отделялось просветом в несколько футов от гораздо более крупного семи- или восьмиэтажного сооружения, сплошная, без окон, стена которого замыкала тупик с третьей стороны.
Это был Арсенал штата Иллинойс, в котором также квартировала иллинойская полиция. Маленькое здание, из которого они только что вышли, было Агентством Экстренных Ситуаций и Катастроф, и крыша его топорщилась антеннами самого причудливого вида. Марша, которая проработала в Капитолии двадцать лет, только сейчас поняла, что у губернатора штата Иллинойс есть секретный путь отступления, наследие Холодной войны, возможность бежать от атомной атаки, чтобы вверить себя под защиту Национальной гвардии Иллинойса.
Она гадала, сколько еще у Капитолия, офиса губернатора и у самого губернатора имеется секретов, о которых она ничего не знала и не подозревала. Она гадала, почему ей никогда ничего не говорили о туннеле. А также откуда о нем узнал Мел Мейер. Получение знаний всегда было для Марши процессом упорядоченным, как в школе, но Мел был слеплен из совсем другого теста, и информация попадала к нему таинственными путями. У него даже не было государственной должности, он был всего лишь адвокатом и другом губернатора, редко бывал в Спрингфилде – и тем не менее носил в голове секретные планы и телефонные номера.
Медики захлопнули за Коззано дверцу машины и она увидела Белла, который смотрел на Коззано сквозь заднее стекло. Когда водитель выжал сцепление, тормозные огни скорой вспыхнули, осветив лицо Белла, выжигая его образ на сетчатке глаз Марши. Лоб Белла сморщился, брови приподнялись, а глаза были блестящими и красными. Когда мотор взревел, он внезапно выпрямился, щелкнул каблуками и отдал честь.
Коззано смотрел на Белла сквозь маленькое окошко в задней части скорой. Губернатор поднял правую руку, увешанную манжетами измерения давления и шлангами капельниц, и козырнул в ответ. Скорая двинулась вперед, извергая две выхлопных струи, пересекла парковку по диагонали и направилась в сторону приемного покоя Спригфилдской Центральной Больницы, менее чем в миле отсюда.
6
Как только доктор Мэри Кэтрин Коззано оказалась в лифте, спускавшемся в подземный гараж, она приступила к выполнению ритуала, разработанного для пересечения враждебной территории. Она перекинула ремень сумочки через голову, чтобы обезопасить себя от ограбления на отрыв. Сумочка оказалась на правом бедре, не блокируя доступ к пейджеру, висевшему на левом бедре. Она расстегнула сумочку, достала кольцо с ключами и сжала его в кулаке – ключи остались торчать у нее между пальцами, как острия средневекового оружия. Поскольку она носила ключи в сумочке, то ее не сдерживали ограничения размера; связка ключей была раскидистой и разветвленной, как коронарная артерия, и включала миниатюрный швейцарский нож, увеличительное стекло (сувениры от фармацевтических компаний) и стальной полицейский свисток. Свисток висел на толстом металлизированном шнуре. Она сжала его большим и указательным пальцами, держа наготове. На ней была беговая обувь – не туфли на шпильках, не сапоги – и широкие брюки, не сковывающие свободу движения. Само собой, только такая одежда годилась для тридцатичасовой смены в большой клинике.
Наконец, когда лифт проехал лобби и достиг подземных уровней, она извлекла из сумочки черную коробочку, которая удобно легла в левую ладонь. Коробочка была прямоугольной с закругленным торцом, из которого торчали четыре тупых металлических клыка примерно в четверть дюйма длиной, делая его похожим на сильно увеличенный ротовой аппарат клеща. Клыки располагались симметрично: внешняя пара торчала прямо вперед из торца устройства, а внутренние клыки были наклонены друг к другу. Когда Мэри Кэтрин нашарила коробочку в сумке, она сама собой скользнула в ее руку таким образом, что указательный палец оказался на черной кнопке прямо под изгибом и рядом с клыками. Мэри Кэтрин отвела руку в сторону и нажала на кнопку.
Миниатюрная молния, пурпурно-белая нить электрического разряда проскочила между двумя внутренними клыками. Она издавала тревожное, хрусткое жужжание, которое, казалось, проникало прямо в голову. Искра металась и трепетала, как растянутая бельевая веревка под ноябрьским ветром.
Она проверяла устройство каждый день, потому что была дочерью Уильяма Э. Коззано, и потому что он был сыном Джона Коззано, и каждый в их семье еще в молодости учился не расслабляться, не строить предположений и ничего не принимать как само собой разумеющееся.
Затем створки лифта раскрылись, как занавес в кино перед дешевым фильмом ужасов, и она уставилась на залитые зеленоватым дежурным светом катакомбы с низким потолком. Свет ничего не освещал и давил на глаза. В этом могильнике доктора и медсестры хоронили свои машины, отправляясь на работу. Большая часть машин представляла собой зомби в стадии распада, возвращаемых к жизни только усилиями мобильных мастерских, курсирующих по рампам парковок денно и нощно.
Пересекая катакомбы, Мэри Кэтрин любила напоминать себе, что ее специальность давала ей определенные преимущества при самозащите: она могла поставить диагноз на расстоянии. По походке, по выражению лица она могла отличить активного психопата от здорового, заурядного грабителя.
В принципе Мэри Кэтрин была не из тех женщин, что носят оружие в сумочках. Она не очень представляла, существуют ли такие женщины в реальности, но была уверена, что сама к ним не относится. И все-таки носила. Сперва это была уступка отцу. Со дня смерти матери забота отца о ее безопасности превратилась в одержимость. Когда она переехала в свою квартиру, он явился из Тасколы с кучей инструментов и провел выходные, укрепляя засовы, устанавливая решетки на окна и вообще отрезая ее от внешнего мира. Люди, живущие на другой стороне воздушного колодца – разветвленная семья бразильских иммигрантов – все выходные толпились в своей гостиной, как будто позируя для семейного портрета, и с изумлением наблюдали за губернатором Иллинойса, свесившимся из окна шестого этажа и высверливающим отверстия в кирпичной стене с помощью массивного перфоратора, который он занял у одного из своих кузенов-фермеров.