Остановившись на светофоре, двое мужчин в костюмах обменялись взглядами и закатили глаза.
– Политтехнологи, – сказал водитель. – Как же я их обожаю.
– А, вот это особенно прекрасно, – сказал председатель Республиканского Национального Комитета, изучая лист бумаги, который он только что извлек из папки с надписью «ФРИЛ». – Во время визита кандидата в Мино, Северная Дакота, вы врезались в школьный автобус, после чего он слетел с дороги – тридцать шесть пострадавших, десять из них – тяжело. Родители подали на вас иск на десять миллионов долларов и выиграли.
– Иди ты нахуй, – сказал Иеремия Фрил. – Вместе с мамой со своей, блядь.
Лоб Фрила украшала строчка черных стежков, идеально повторявшая изгиб рулевого колеса лимузина.
– Добавив это к приговорам за клевету с последних трех президентских кампаний... дайте-ка прикинуть – только они одни тянут почти на сотню миллионов, которые вы должны паре десятков человек, включая, кстати, и меня самого. Вы должны мне четыре миллиона.
– Говна моего поешь, – сказал Иеремия Фрил.
Вместе с ними вокруг стола сидели несколько хорошо одетых мужчин благородного вида. Стол стоял в номере крайне приватного отеля в нескольких кварталах от Белого дома. Они арендовали целый этаж, завесили окна черными шторами, отключили лифты и расставили охрану с автоматами на всех лестницах. Иеремия Фрил сидел в роскошном кожаном кресле в центре стола. За его плечами стояли двое – их суммарный вес равнялся шестистам фунтам, оба носили латексные перчатки и прозрачные пластиковые маски во все лицо.
Сидящие за столом мужчины холодно посмотрели на Фрила. Они принялись по очереди поднимать руки и говорить.
– Вы должны мне три миллиона плюс судебные издержки, – сказал председатель Демократического Национального Комитета.
– Один запятая пять, – сказал второй, поднимая руку.
– Восемьсот тысяч, – гавкнул третий.
– Один запятая один.
– Полмиллиона и публикацию извинений в «Майами Геральд».
– Что здесь вообще происходит – собрание ебаных звезд? – сказал Иеремия Фрил. – Чего бы вам просто не сказать мне, какого хрена вам надо?
– Нам нужен Коззано, – сказал председатель от республиканцев.
– Прекрасно. Он ваш. Он мертвец, – сказал Фрил. – Когда я с закончу с этим сраным итальяшкой, он проклянет мать, за то что его родила. Он не сможет обналичить ни один чек к северу от экватора. Дети будут плевать ему на ботинки. Его собака залезет к нему в постель ночью, чтобы отгрызть ему лицо, и он будет молить, чтобы она не медлила.
В комнате воцарилось благоговейное молчание.
– Не хотите послушать, что мы готовы предложить вам в обмен на услуги? – неуверенно произнес демократический председатель.
– Нахуй это, – сказал Фрил. – У вас, ребята, никакого воображения. Вы думаете, я занимаюсь этим дерьмом из-за денег. Но это не так. Я сидел у себя в Рио и только и ждал чего-то вроде этого. Я возьмусь за работу исключительно из профессиональной гордости. Итак: вы собрали мою команду А или нет?
– Они здесь.
– Все?
– Все, за исключением тех, кто мертв, сидит или ведет другие кампании, – сказал председатель-республиканец.
54
Чуть менее чем за месяц до дня голосования грузовую платформу с контейнером ГОСПОД можно было заметить в центре транспортного водоворота на Кенмор Сквер в Бостоне, на подступах к Бостонскому Университету. Реализуя божественное право фур ехать туда, куда им заблагорассудится, грузовик довольно быстро вырвался на свободу и въехал на территорию кампуса.
Здесь повсюду роились бостонские копы, полиция кампуса, мужчины в темных костюмах и аккуратно одетые юные личности со значками «КОЗЗАНО В ПРЕЗИДЕНТЫ». Многие имели при себе уоки-токи. Большую часть дня эти люди были заняты тем, что оккупировали парковочные места. Захват производился именем различных властей предержащих; с применением чистейшей хуцпы; путем создания живых стен вокруг стоянок. Здоровенный трейлер ГОСПОД поджидали девять расположенных в ряд парковочных мест – событие, которое случается в Бостоне примерно с той же частотой, что и Великий Парад Планет или победа местной команды в Мировой серии.
Вскоре после трейлера гордиев узел Кенмор Сквер разрезал кортеж, чтобы остановиться у Аудитории Морзе – приземистого лекционного зала с куполом, переделанного из синагоги – наполовину уже заполненной корреспондентами и политически сознательными студентами.
Уильям Э. Коззано вышел из машины, приветливо помахал своим сторонникам, собравшимся, чтобы мельком увидеть Великого Человека вживую, и проследовал в здание через заднюю дверь. За сценой уже смонтировали гримерку. Он переоделся в свежую рубашку и позволил профессионалам кисточки и расчески навести марафет.
Затем он шагнул на сцену. Отсюда открывался вид на сплошную стену телепрожекторов и смутно угадываемую за ней темную аудиторию, заполненную аплодирующими студентами. В центре сцены стояли два стула, слегка развернутые один к другому, и столик с графином с водой и парой стаканов.
Уильям Э. Коззано собирался поговорить о политике с деканом Факультета Политических Наук, вашингтонским ветераном, выбравшим академическую стезю за то, что она позволяла распоряжаться временем практически как угодно; взамен он одалживал университету свою репутацию. По замыслу предстоящая дискуссия должна была быть свободной и без бумажек, Коззано был готов отвечать на любые вопросы – как студентам, так и местной прессе. Это был дерзкий маневр как раз того рода, который Тип Маклейн не смог бы совершить, не оскорбив в процессе половину этнических групп в Соединенных Штатах.
Коззано вышел на сцену за несколько минут до начала трансляции, расстегнул пиджак и уселся. Техник помог ему закрепить микрофон на лацкане и попросил произнести несколько слов, чтобы настроить уровень. Коззано продекламировал монолог «Быть иль не быть», удостоившись стоячей овации от студентов и даже некоторых телевизионщиков.
Излучая профессионализм, появился хозяин встречи. За пять секунд до восьми вечера человек в наушниках дал обратный, отгибая пальцы, и хозяин произнес несколько заготовленных реплик, читая их с телесуфлера. Потом он повернулся к Коззано и задал вопрос о ближневосточной политике.
Это была трудная подача. Израильско-палестинская проблема препарировалась и анализировалась на микронном уровне многие десятилетия специальными людьми, единственной функцией которых было знать о ней все. Каждый завиток и изгиб израильской границы обладал своим корпусом экспертов, способных изложить историю этого клочка земли со времен фараонов. Вопросы поселений на Западном Берегу и статус ООП были такими же запутанными, как концепция Троицы во времена раннего христианства: все, что можно было придумать, было придумано, проработано и проанализировано. Среди миллионов возможных мнений касательно этой проблемы существовало всего несколько, которые кандидат в президенты мог позволить себе иметь, а чтобы их выразить, от него требовалось создать новый словарь и новую форму логики, неприменимой более ни к чему. Наилучшим способом остановить метящего в президенты губернатора был простой, невинный вопрос о Ближнем Востоке; задав его, можно было расслабиться и спокойно ждать, когда он сам себя повесит.
Коззано сманеврировал безупречно, выдав ответ, казавшийся исключительно эрудированным и содержащий все кодовые слова, позволяющие избежать поношения со стороны еврейских организаций – и при этом почти бессмысленный. Подобно обязательным фигурам в спортивном катании, он был лишен содержания и невыразителен с виду, но для посвященных являлся впечатляющей демонстрацией технических навыков.
Когда Коззано договорил, пришло время для перерыва на рекламу. Хозяин не без самоуничижительного остроумия заметил, что начало шоу вышло скучноватым, и пообещал, что дальше будет повеселее. Студенты зааплодировали. Директор, посмотрев в монитор, повернулся к выступающим и сказал:
– Отключились.
Коззано наклонился к столу и налил стакан воды. Он уже было собрался поболтать с хозяином, когда из тьмы за телепрожекторами раздался чей-то голос:
– Губернатор Коззано, это Фрэнк Бойл из «Бостон Глоуб». Мне больно сообщать вам об этом, но мне только что позвонил наш корреспондент, следующий за вашей дочерью в Миннесоте. Он звонил из лобби отеля в Миннеаполисе, в котором она остановилась. Судя по всему, Мэри Кэтрин не явилась на встречу в Макэлистер Колледж. Журналисты бросились в ее отель и обнаружили, что этаж, на котором расположен ее номер, заполнен копами и детективами. Наш корреспондент поговорил с одним из них, и тот вроде бы сказал, что в коридоре на нее напал Флойд Уэйн Вишняк. Ему удалось прорваться мимо агентов Секретной службы и всадить ей пулю в голову; Мэри Кэтрин истекла кровью прямо в коридоре.
В сотне футов от них Ки Огл, умостившийся в Оке Ки, увидел, как биологические показатели Уильяма Э. Коззано взмыли в космос.
Телевизионный монитор в Оке Ки был подключен к камерам в аудитории. Огл увидел, что лицо Коззано смертельно побледнело, пока Фрэнк Бойл из «Глоуб» излагал свою историю, а потом побагровело. Глаза его налились красным и заблестели. Сердечный ритм Коззано на биомониторе рядом с Оглом зашкалил за 172 удара в минуту – в три раза выше нормы. Кровяное давление граничило со взрывным.
– Иисусе Христе, – громко произнес Огл, – за этим может стоять только Иеремия Фрил!
Он снова посмотрел на телемонитор, но Коззано на нем уже не было – только пустой стул. Затем камера завертелась, промелькнули декан, батареи прожекторов, другие камеры, техники и прочие объекты, которым не положено попадать в объектив. Наконец камера поймала спину Уильяма Э. Коззано, шагающего прямо на толпу телеоператоров, репортеров, ассистентов и агентов Секретной службы, заполнявшую пространство между сценой и передними рядами кресел. Большинство инстинктивно убирались у него с дороги. Но пара мужчин в штатском, демонстрируя недюжинную храбрость, встали плечом к плечу перед Коззано и не пустили его дальше в аудиторию.