– Ты хочешь сказать, что между умением высаживать какие-то клетки в бабуиний мозг и возможностью вылечить твоего отца – чертовски широкая пропасть?
– Именно.
– Сколько времени уйдет на то, чтобы ее пересечь?
– Ну, я не знаю. Такого никогда раньше не делалось. Но я бы сказала, что если все пойдет хорошо – то пять-десять лет.
– И почему же они...
– Они нейрохирурги, Мел. В медицинском мире нейрохирурги – настоящие мачо-психопаты. Никто перед ними не устоит. Для них решение любой проблемы – острая сталь. Но на самом деле они ни на что не способны.
– Что ты имеешь в виду? По-моему, если ты готов проделать дырку в чьих-то мозгах, то ты способен на очень многое.
– Для большинства неврологических проблем лечения нет. Они могут удалить опухоль или гематому. Но перед действительно важными проблемами они бессильны, а поскольку они мачо-психопаты, бессилие их бесит. И именно такая мотивация стоит за всеми этими исследованиями. А еще завышенные претензии.
Мел обдумал ее слова.
Мэри Кэтрин пила газировку и наблюдала за размышляющим Мелом. Как обычно, оказалось, что его дела имеют множество дополнительных измерений, о которых он не трудится сообщать. Серый зимний свет сочился через окно, подчеркивая морщины на лице Мела, и внезапно оно показалось ей пугающе сосредоточенным.
– Трудное это дело, – сказал он наконец, качая головой. – Слишком много эмоционального дерьма лезет под ноги. Не могу мыслить ясно.
– И о чем ты думаешь, Мел?
Мел покачал головой.
– Пять или десять лет. Понимаешь, я ведь еще ни с кем толком не говорил. Все, что у меня есть – это чьи-то забросы. Эти забросы настолько деликатные, что я даже не вполне уверен, а были ли они? Вот это вот... – он показал на фотографию и статьи – прислали под видом заявки на финансирование. Хотят знать, не желает ли твой отец внести какой-то вклад. Но это не совпадение. В этом я чертовски твердо уверен.
– Так предлагали они вылечить папу или нет?
– Ничего подобного они не предлагали и готов биться об заклад – никогда и не предложат, – сказал Мел. – Они ждут, когда мы сами их попросим. В таком случае, если все пойдет наперекосяк, мы крайними и окажемся. Но они ведут себя так, как будто готовы хоть завтра положить его на операционный стол.
– Тогда вот тебе вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, – сказала Мэри Кэтрин. – Верит папа, что они могут его вылечить, или нет? Верит ли он в это достаточно крепко, чтобы удержаться от самоубийства?
– В данный момент – определенно да. Он не сделает этого ни сегодня, ни завтра. Но... – Мел оборвал себя на полуслове.
– Но если я начну трепаться, что все это чисто спекулятивно и может стать правдой лет через пять-десять – то ситуация полностью изменится, – сказала Мэри Кэтрин.
– Я не хочу на тебя давить, – сказал Мел. – Но да, думаю, тут ты права. – Он потянулся через стол, схватил фотографию и помахал ее в воздухе. – Вот это удерживает его среди живых. Это дарит ему надежду. И это все, что у него есть прямо сейчас.
– Ну что ж, это хорошо, – сказала Мэри Кэтрин.
Мел бросил на нее пронзительный взгляд.
– В каком смысле – хорошо?
Вопрос слегка сбил ее с толку.
– Как ты сам сказал, это дает ему силы жить. И даже если пройдет пять или десять лет, прежде чем операция станет возможной, мы сможем поддерживать в нем надежду. А затем, может быть, он вернется.
Мел смотрел на нее угрюмо.
– Вот дерьмо. Тебя тоже пробрало.
– Что пробрало?
– У тебя такое же лицо, какое было у Вилли, когда я ему об этом рассказал.
Мел шлепнул фотографией по столу, отвернулся, уставился в окно, стал растирать подбородок.
– О чем ты думаешь? – спросила она через несколько минут.
– Как всегда. О власти, – сказал Мел. – О власти и о том, как она работает, – он тяжело вздохнул. – Власть, которую неведомая сущность под названием «Институт Радхакришнана» вдруг получила над семьей Коззано, – он опять вздохнул. – И надо мной.
– Эмоции, которые путаются под ногами?
– Ага.
– В таком случае, узнай мнение незаинтересованного лица.
– Это хорошая идея. Надо будет поговорить с Сайпсом в университете.
– Не стоит. Сайпс давно занимается изысканиями в этой области.
– Ну так значит к нему и следует обращаться, разве нет?
– Не обязательно. У него могут быть свои собственные теории. Конкурирующие теории.
– Это верно, пожалуй. По твоим стандартам даже очень изощренная мысль, – сказал Мел с осторожным уважением. – Почему бы тебе не съездить и не проверить самой?
Мэри Кэтрин была поражена. Она даже слегка покраснела.
– Я думала, главное – сохранять объективность, – сказала она.
– Объективность – это хорошо, это мило, – сказал Мел, – но разве может быть что-то важнее семьи?
– Ну...
– Предположим, мы найдем какого-нибудь предположительно объективного доктора, который проинспектирует за нас достижения этого Радхакришнана. Поверишь ли ты ему на слово?
– Нет, – признала она. – Я хочу сама поехать и посмотреть на его институт, прежде чем папа ляжет под нож.
– Договорились. Я тебя нанимаю в качестве медицинского консультанта Фонда Коззано, оплата почасовая, – сказал Мел. – Твоя работа будет заключаться в оценке медицинской компетентности исследовательских программ, возможность поддержки которых мы рассматриваем. И прямо сейчас мы рассматриваем возможность финансирования института Радхакришнана.
– Мел, я ординатор. Я не могу взять отгул.
– Это, – сказал Мел, – политическая проблема взаимоотношений Фонда Коззано и директора твоей прекрасной клиники. А я известен тем, что время от времени улаживаю политические проблемы.
14
Пребывая в безднах зимний депрессии – личного сезонного аффективного расстройства, поражавшего его в Элтоне, Нью-Мексико – доктор Радхакришнан готов был согласиться на любую хирургическую операцию. Он сидел дома, глядя через окно на тусклый голубой свет, падающий с небес, как снег, и на соседских собак, разрывающих сугробы, и прикидывал – а не наложить ли руки на одного из этих псов? – а насколько противозаконны нейрохирургически операции на собаках, если они проводятся чисто ради практики? Теперь, снова оказавшись в седле, он начал проявлять разборчивость. На этой стадии проекта они работали над мистером Беспечным Ходоком и мистером Копроболом (имена вымышленные). Образцы мозга, доставленные экспресс-почтой в Элтон, принадлежали этим двум господам.
Их настоящие имена оставались неизвестными. Оба пациента относились к категории найденышей. Ни один из них не был способен на самоидентификацию, и даже если кто-то из них имел привычку носить при себе документы, они исчезли до того, как пациенты попали под опеку властей. Прежде чем доктор Радхакришнан привнес в Казармы хоть какие-то представления о приличиях, американцы (естественно) успели их окрестить. Как и все прочее, извергаемое Америкой – этим булькающим котлом с гнусным культурным варевом – клички отличала такая высокая проникающая способность и липучесть, что избавиться от них оказалось невозможно. Вообще-то мистера Копробола некоторое время называли мистером Говнометом, но это было уже совершенно неприемлемо – медсестры не могли заставить себя произнести имя вслух – поэтому доктор Радхакришнан своей властью переименовал пациента.
Мистера Беспечного Ходока сбил мотоцикл. Этого нельзя было утверждать наверняка, поскольку свидетелей происшествия не нашлось, но след мотоциклетного колеса у него на голове являлся довольно веским косвенным доказательством. Нанесенная колесом травма привела к субарахноидальному кровоизлиянию, иными словами, сосуд в его голове лопнул и некоторое время изливал свое содержимое прямо в мозг, убивая окружающие ткани.
Мистера Копробола, бывшего Говномета, наняли перекидать коровий навоз в прицеп., Прицеп опрокинулся, что привело к схождению навозной лавины, которая и погребла под собой нижнюю часть тела несчастного. Ноги его оказались сломаны в нескольких местах. В одном из этих переломов возникла жировая эмболия, которая сначала добралась до сердца, а потом проникла из одной его половину в другую сквозь маленькое врожденное отверстие. Отсюда ее вымыло прямо в сонную артерию и далее в мозг, где она вызывал обширный инсульт. Подобные случаи известны под названием парадоксальной эмболии.
Если бы доктор Радхакришнан воспринимал некоторые догмы своей религии абсолютно буквально, ему пришлось бы избегать любых контактов как с мистером Беспечным Ходоком, так и с мистером Копроболом. И тем не менее он собирался сегодня же пропилить огромные отверстия в их черепах и имплантировать им свежие биочипы. Разумеется, он был в перчатках, так что в техническом смысле никакого контакта и не было. Но это если подходить к делу строго технически.
Всякий, кто принадлежал, по крайне мере номинально, к любой из религий, изобретенных тысячелетия назад людьми, разгуливавшими в джутовых мешках и верившими в лежащую на спине у черепахи Землю – попросту говоря, к любой из мировых религий – на регулярной основе сталкивался с маленькими дилеммами, подобными этой. Христиане практиковали ритуальный каннибализм. Каждый раз, когда доктор перемещался между Западом и Индией, в салоне самолета обнаруживался хотя бы один мусульманин, который извлекал журнал из кармашка на спинке кресла, изучал маршрут на задней обложке, производил триангуляцию по солнцу и пытался вычислить, в каком направлении сейчас Мекка. Когда скорая помощь привезла в госпиталь Университета Элтон апача-чирикауа с кровоизлиянием в мозг, требующим немедленного вмешательства, у доктора Радхакришнана не нашлось времени, чтобы проверить, дозволяет ли индуизм прикасаться к апачам. Он просто натянул перчатки и принялся за дело. В жизни каждого возникает момент, когда остается только пожать плечами, перестать оглядываться в теологическом смысле через плечо и просто продолжать жить. Возможно, в одной из следующих жизней на более высоком плане бытия доктору Радхакришнану удастся узнать, нарушил ли он какие-нибудь космические правила, прикоснувшись к апачу в Нью-Мексико или к Беспечному Ходоку и Копроболу в Дели. Пока что, как и все прочие, он вынужден был трансформировать невнятные указания своей древней религии в некий довольно либеральный набор правил под названием «этика».